1. Грязнокровки

Тем, кто умел летать.

Звезды блестели в небе, бледная луна озаряла обширный парк и шпили Малфой-Мэнора. На монументальном силуэте со строгими вертикальными башнями и сводами редко выделялись желтыми прямоугольниками окна в темноте. В раскрытое окно на втором этаже врывался пока еще душный ветер дня и тут же растворялся в каменных стенах. Здесь же тени деревьев опускались на пол, искажаясь под углом изящной мебели.

Малфой-Мэнор не понравился Астории сразу же, едва она переступила порог величественного здания. Стрельчатый свод утопал в темноте, и от стен тянулся холод, хотя из высоких окон лился солнечный свет. Просторные залы потрясали красотой, подчеркивающей изысканный стиль — и в то же время своей пустотой. Среди бесчисленных комнат и лабиринтов коридоров царило что-то отталкивающее и нехорошее. Словно за роскошью притаилось веками накопленное зло, некогда выплеснувшееся из черных глубин расколотых душ. Наверное, ей стоило уйти, но единожды вступившим под знамёна Темного Лорда путь назад заказан в сырой земле.

Две недели, что Астория пробыла здесь, не доставили желаемого результата: дни и ночи напролет она сидела в своей комнате, по утрам бесцельно глядя на затянутый дымкой парк. Ожидание принесло с собою лишь одиночество и скуку, но сегодня все должно было закончиться — осталось немного времени до первого испытания. Она была уверена, что отец одобрил бы её решительный шаг и гордился бы ею.

Астория посмотрела на его фотографию с треснутым стеклом, стоявшей в позолоченной рамке на хрупком столике у окна. Снимок был «ненастоящим», а мужчина на нем давно поплатился жизнью, отстаивая идеалы Темного Лорда. Он стоял в дорогой мантии, слегка хмурясь и поджимая губы, на фоне опадающей листвы, белеющего здания вдалеке и темно-серого неба. Он смотрел в глаза и, казалось, заглядывал в самую душу, а в его взгляде навечно застыла уверенность, тот несгибаемый стержень, что можно сломать, только оборвав тонкую нить жизни.

Эту фотографию Астория нашла в комнате матери — тогда ей было менее восьми, Дафне — почти девять. Она с удивлением разглядывала незнакомого мужчину, чьи портреты никогда не висели в доме. Подчиняясь неведомому порыву, Астория стащила её и спрятала в своих вещах, а когда за ужином расстроенная мама спросила, не заходил ли кто-нибудь в её комнату, молчала, как рыба. Она хранила свой маленький секрет несколько дней, а потом прокололась Дафне. Сестра заявила, что все расскажет маме, если она сейчас же не покажет ей снимок. Астория надулась, но фотографию показала.

— И что это? — скривилась Дафна. — Она даже не шевелится!

— Это наш папа, — ляпнула Астория.

— Вранье!

— Нет! Сзади написано: мистер Гринграсс!

— Он нас бросил! Променял на магглу!

— Это мама так сказала.

— Да? — Дафна смерила её презрительным взглядом. — Значит, ты ей не веришь? Знаешь, не нужен мне такой папа! Предатель! — И она, с размаху бросив фотографию на пол, выбежала из комнаты. Стекло треснуло.

Возможно, любопытство Астории вскоре угасло бы, если не замечание матери — неосторожное, брошенное вскользь. Она заметила, что Астория характером напоминает ей мужа и ни к чему хорошему это её не приведет. С той поры Астория перерыла домашнюю библиотеку, под упрекающим взором Дафны прочитала все письма, которые смогла найти. Все было напрасно но, вконец отчаявшись от бессмысленной затеи, она все же смогла докопаться до правды на первом курсе в Хогвартсе.

Это была подшивка «Ежедневного Пророка» за ноябрь тысяча девятьсот восемьдесят первого, рокового для Темного Лорда года. В строках газеты была свежа память о неспокойных, наполненных страхом и недоверием днях после Падения. Едва возликовал триумф, как Долгопупсы оказались в Мунго, начались повальные аресты чистокровных волшебников. Мистер Гринграсс оказался в числе тех, кто предпочел измене смерть. Он был убит при попытке к бегству — в собственном доме, в то время как его дочери мило спали в детских кроватках.

Астория тайком вырвала газетный лист. В первый момент она сидела в пыльной библиотеке, пялилась на книжные полки и слушала ворчание мадам Пинс. Потом в груди поселилось разрастающееся чувство гордости и восхищения, а затем в её детскую душу — уже тогда полной черной меланхолии — хлынули потоки бессильной злости. В голове лихорадочно толкались мысли, одна мрачней другой. И самая мерзкая из них была о предательстве.

— Что ты об этом думаешь? — раздался голос Драко.

Астория оглянулась. Он стоял, прислонившись к косяку двери и сложив руки на груди. Она не привыкла видеть его таким: блеклой тенью самого себя. Драко словно сбился с пути в поисках выхода из замкнутого круга. Астория знала, что на его плечи легло обременительное для всех поручение.

— Терпимо, — она пожала плечами и, заметив его изогнутую в удивлении бровь, улыбнулась и добавила: — Нет, конечно же, всё это сложно и запутанно, но думаю, что я справлюсь. С другой стороны, нет ничего невозможного. Ведь даже смерть можно обмануть.

Они ненадолго замолчали. Драко закрыл дверь и присел на кровать, и Астория чуть отодвинулась в сторону, освобождая ему место. Вблизи он выглядел еще более уставшим и изможденным, еще более таинственным без маски хладнокровия и презрения. Наверное, таким его знали только родители, когда он приезжал в Малфой-Мэнор скучным жарким летом, таким он был незнаком Панси, злорадно подумала Астория. Она попыталась взять его за руку, но он отдернулся, будто его ударило электрическим разрядом, и с некоторым удивлением посмотрел на неё.

— Что ты знаешь об этой грязнокровке? — быстро спросила Астория, пытаясь скрыть разочарование вкупе со смущением.

— О Грейнджер?

— Кроме того, что она зануда. Я её никогда не видела. Что ты знаешь о ней? Какие у неё были привычки, с кем она общалась?

Драко скривил губы в презрительной усмешке.

— Ты говоришь так, словно она уже умерла.

— Недолго осталось.

— Не забывайся. Шаг к победе может обернуться целой милей, в любом плане есть маленький изъян. Сложный — почти всегда обречен на провал. Уж я-то знаю, — угрюмо добавил он.

Астория примолкла. Драко не любил вспоминать прошлое, но был вынужден искать отдушину, погрязнув в настоящем. Временами он — бледный и трясущийся — приходил в её комнату и рассказывал всё, что видел и что испытывал. А она смотрела ему в глаза и считала дни до грядущих перемен, лгала себе. В её мечтах, где не было грязнокровок и магглолюбцев, не было Паркинсон, Астория разрушала Малфой-Мэнор и строила светлое будущее с Драко.

— Грейнджер — обычная выскочка. Постоянно торчит в библиотеке и вечно препирается с Уизелом. Справишься?

Астория кивнула.

— Не понимаю, зачем ты вообще согласилась на это?

— Если все получится, я заслужу доверие Темного Лорда.

— А если провалишься? Ведь что-то обязательно пойдет не так!

Астория едва не закричала на него. Мысль о неудаче преследовала её изо дня в день, маячила перед сном, появлялась в ночных кошмарах. Она энергично отбрасывала её от себя, но знала, что обязательно где-нибудь допустит глупую ошибку, на какой-нибудь незначительной мелочи. Её позиция среди Пожирателей Смерти оставалась шаткой, отношение Темного Лорда достаточно зыбким; многие считали, что девочке еще не достигшей совершеннолетия, здесь делать нечего. Она не имела права на ошибку.

Дверь в комнату распахнулась, и на пороге показался Люциус Малфой вместе с Беллатрисой Лейстрендж. От неожиданности Астория вскрикнула и вскочила, испугавшись — наверное, также в нерешительности замирают все жертвы Пожирателей Смерти, когда те внезапно врываются и приносят с собою смерть и разрушения. Беллатриса вынула из кармана волшебную палочку и направила её Астории в лицо.

— Убита, — возвестила она. — Возможно, Темный Лорд поторопился? Отвечай!

— А... я... — растерялась Астория.

— Довольно, — сказал Люциус. — Ты готова? Где твоя палочка?

— Здесь, — промямлила Астория, подошла к мантии, висящей на спинке стула, и накинула её на плечи.

Люциус помрачнел.

— Похоже, ты не понимаешь, где находишься. Волшебная палочка должна быть всегда с тобой. Понятно?!

Астория опустила голову и уставилась в пол, сжав кулаки.

— Да.

Драко поднялся со своего места и с подозрением спросил:

— Ты куда собралась? — его взгляд не предвещал ничего хорошего, а в голосе появились холодные нотки.

Она проигнорировала вопрос. Астория чувствовала себя неловко и уязвимо в окружении Люциуса и Беллатрисы, со своим маленьким ростом едва дотягиваясь до плеча Драко. Её взгляд был прикован к Беллатрисе.

— Палочку оставь.

Астория, подчинившись, достала волшебную палочку — кедр и волчья шерсть, десять с половиной дюймов — и положила её на тумбочку. Беллатриса сжала руку Астории: хрупкие кости едва не лопнули, когда её пальцы обвились вокруг запястья и сдавили. Она вывела Асторию в холл, заполненный лунным светом, и начала спускаться по лестнице.

Беллатриса вела Асторию; где-то позади в унынии плелся Драко. Ступенька за ступенькой — Астория расставалась с безмятежным прошлым, с какой-то частью самой себя, несомненно, с лучшим кусочком короткой жизни. Она спускалась вниз в тисках жестокого настоящего, навстречу темному, полному загадок будущему. Наверное, ей стоило все бросить, отказаться от своих принципов, забыть о мести, но единожды вступившим под знамена Темного Лорда путь назад заказан в сырой земле.

Миновав просторный зал и парадную дверь, они аппарировали, и в следующий миг Астория оказалась на поросшем сорняком пустыре. Вдалеке горели окна нелепого дома, словно слепленного впопыхах и готового развалиться в любую секунду. Астория облегченно вздохнула, когда Беллатриса разжала хватку и отошла в сторону. Раздались хлопки, и появились еще четверо с закрытыми масками лицами.

— Здесь живут Уизли, — сказал Люциус Малфой.

Драко подошел к Астории вплотную и, мягко взяв за локоть, отвел в сторону. Он взглянул на неё, и она прочла в его глазах тревогу.

— Постарайся держаться подальше от всего этого, — он вздохнул. — Нечего тебе здесь делать. Будь осторожна, ладно?

Астория кивнула, подумав, что если её мечта не сбудется, то, по крайней мере, имеет право на жизнь.




* * *



Жизнь для Панси разделилась на «до» и «после». Все что «до» — словно старая фотография поблекло и искромсалось, иногда всплывало в памяти острыми осколками обид, разочарования и злости. Прошлое было коротким и лишенным смысла — с того самого момента, как Панси научилась нетвердо стоять на ногах и что-то бессвязно лепетать, до дня вступления в ряды Пожирателей Смерти — полные шестнадцать лет. Последним значимым событием для неё оказалось собственное семнадцатилетие, которое медленно превращалось во фрагменты, обрывки фраз и эхом звучало где-то вдалеке.

Она помнила жаркий вечер в начале июля, уплывающее за горизонт солнце и облака с оттенком красного. А также легкое головокружение, тёмно-синее атласное платье, ненавистные туфли на шпильках, холод бокала в ладони и обилие парадных мантий вокруг. Вопреки её желанию, провести день рождения в кругу друзей — почти что в одиночестве — отец превратил поместье в обитель тьмы. И Панси пришлось изображать фальшивую радость и расплываться в улыбках, опираясь на руку Дафны, чтобы не свалиться на виду у всех. Они были чуть пьяны и посмеивались над Петтигрю, который робко сидел на софе в углу гостиной.

Её внимание привлекла Черная Метка на предплечье Дафны, когда, утомившись от бессмысленных скитаний и пустых разговоров, устав от вина, они поднялись наверх. Панси повалилась на свою кровать и первым делом скинула узкие туфли. Посмотрела на Дафну, которая легла на живот, подперев левой рукой щеку. Она — Метка — на изнеженном предплечье выделялась клеймом, и ранее белая кожа вспухла и покраснела, выглядела обожженной. Кусочек черепа виднелся около локтя, змея стремилась к запястью и, скаля пасть, изгибалась в вопросительном знаке, а её кольца охватывали сетку вен.

— Это мерзко, — сказала тогда Панси.

Это оказалось вовсе не мерзким — отвратительным! Панси покинула Малфой-Мэнор в полуобморочном состоянии и, едва оказавшись в своей спальне, закатала рукав мантии. Метка горела кроваво-красными полосками, проникая внутрь, въедаясь в кость. Словно зараза она растекалась по руке — от кончиков пальцев к плечу — подкрадывалась к сердцу. Сознание притуплялось, воля порабощалась и билась в тщетных попытках освободиться. Панси незамедлительно стошнило, от слабости она упала на пол и застонала.

Вся жизнь промелькнула перед ней размытыми пятнами и оставила после себя лишь горький привкус безнадежности. Панси могла постоять за себя, имела веское слово, но по-прежнему ковыляла, опираясь на костыли, заботливо подставленные родителями. Она боялась потерять свободу, бежала прочь от Черной Метки по извилистой дорожке отчаянья — ей было стыдно признаться в этом отцу. Он видел в ней огонек надежды и хотел, чтобы дочь преклонила колени перед Темным Лордом.

В течение семи дней Черная Метка сжимала свои объятия вокруг неё. Панси чувствовала, как сгущаются тучи несвойственной ей ненависти, враждебности, гнева, что стремились сломать её, черными водами сомкнуться над головой. Единственным, что удерживало её на краю бездонной пропасти, было теплое воспоминание о легких поцелуях в подземельях Слизерина.

Отец, встревоженный столь долгим сроком, сказал, что это последний шаг в ряды Пожирателей Смерти и первая ступень на пути к победе, Панси выразилась проще — «жуткая тошниловка». А еще подумала, что независимо от того победит ли Темный Лорд или проиграет, ей предстоит собственная война: с той частью души, что погрязла в непроглядном океане эмоций Волдеморта.

Когда волны помутнения схлынули, седьмой день был на исходе. С головной болью и температурой Панси пришла в себя среди одеял и подушек. В её спальне, словно в палате тяжелобольного, шторы плотно закрывали окна, и сквозь просветы бледные лучи рассекали темноту. Часы на комоде отсчитывали секунды, длинная и короткая стрелки ползли к одиннадцати. Небольшая фотография двухлетней давности, жаропонижающие микстуры, расческа, несколько флаконов с духами, волшебная палочка и книга «Взлёт и Падение Темных Искусств» громоздились на тумбочке.

Панси встала — сорочка неприятно липла к спине — подошла к комоду и открыла нижнюю полку. Эльфы-домовики сложили одежду аккуратными стопками; наверху лежали блузки, белизна которых бросалась в глаза. Панси коснулась хлопковой ткани, а затем смяла её и выкинула прочь. Она разбросала мантии, юбки и рубашки, выдвигая полку за полкой, и вскоре у её ног высилась целая гора. По полу одним броском разлетелись серьги, кольца, ожерелья; шкатулка, где они хранились, устремилась в ночь вместе с осколками стекла.

Кровь пульсировала в висках, но очередная вспышка ярости, похоже, миновала. Они тревожили её наряду с кошмарами. Она просыпалась вся в слезах, задыхаясь от рыданий: ей снился один и тот же сон, где она блуждала по холодному, заброшенному дому. Бегала с этажа на этаж, по продуваемым сквозняком коридорам и распахивала двери в пустые комнаты. Ей снились мертвыми родители, младший брат, мертвые Драко и Дафна.

Панси спустилась в полумрак гостиной, чтобы затем выйти во двор, обогнуть здание с восточной стороны — ей предстояла небольшая прогулка среди каменных изваяний Основателей Хогвартса, — и подобрать на лужайке шкатулку. Не успела Панси подойти к парадной двери, как та распахнулась, и она увидела отца. Его мантия развевалась на ветру, в руках он держал невинную жертву, сброшенную со второго этажа: продолговатую и лакированную, винного цвета, с маленькими ячейками и красной отделкой внутри.

— Ты разбила окно, — заметил отец. — Опять.

Панси взяла шкатулку.

— Спасибо. Я устала.

— Выглядишь лучше. Идешь на поправку.

Он слабо улыбнулась.

— Надеюсь.

— Я тоже, — сказал он, подступая ближе и кладя ладонь ей на руку чуть повыше локтя. — Ты ведь не подведешь меня сегодня?

Панси замерла, подняв взгляд на отца.

— О чем ты?

— Через час ты должна быть в Малфой-Мэноре.

— Одна?! — сдавленно вскрикнула Панси и, отступив, едва не запнулась о ступень. — Я… я не могу! Я болею!

— Панси, он требует, — его голос был тверд, как гранит. — Ты не можешь его игнорировать.

— Но я даже не во Внутреннем Круге! И разве ты не должен быть со мной?

— Нет. Темный Лорд будет в гостиной на втором этаже. Там ты встретишься с однокурсниками.

— А если он применит Круцио?! — вырвалось у неё.

Отец помрачнел.

— Тогда постарайся сильно не кричать.

Она опустила голову и ссутулилась, а он обнял её за плечи и повел наверх.

— Детка, ты ведь знаешь, мы все уже издергались, — произнес он, когда они остановились у двери в её комнату. — Пожалуйста, поторопись.

Она кивнула и прежде чем вернулась к себе, отец поцеловал её в лоб.

Сухим щелчком пальцев Панси вызвала домовиков и приказала сложить разбросанные вещи обратно, приготовить чистую одежду и мантию. Она нависла над трепещущими эльфами, уперев руки в бедра, расставив ноги на ширине плеч. Немного покричала и повелела одному из домовиков прищемить себе уши, а сама зашла в смежную ванную комнату. Эльфы были воплощением чуждых ей и презираемых ею черт, такие послушные и боязливые, совершенно бесхарактерные и слабые.

Она ненавидела их с детства.

Вода приятно холодила разгоряченную кожу, замирала капельками на щеках, стекала вниз по шее. В овале зеркала отразилась черно–белая картинка: залегшие под глазами тени констатировали с бледностью, аккуратное каре черных волос растрепалось и превратилось в воронье гнездо.

«Как у Грейнджер», — мрачно подумала Панси.

И, усмехаясь, включила душ.

Он придал ей сил и спустя полчаса, стоя перед длинным зеркалом в спальне, Панси не чувствовала себя развалиной. Она положила волшебную палочку — акация и чешуя змеи, десять с половиной дюймов — в правый карман мантии, золотые сережки продела в мочки.

— Куда это ты собралась? Ночью!

Панси вздрогнула. В зеркале она увидела отражение брата. Светловолосого, невысокого роста для своих одиннадцати лет. Он стоял в шаге от неё и в своей дурацкой пижаме, разрисованной снитчами, раздражал не меньше домовиков. Панси сделала строгое лицо и резко обернулась.

— Чего ты уставился, малявка? — процедила она.

Он растерялся.

— Я просто…

— Чего не спишь вообще? Вот скажу папе, получишь!

— Нет! Подожди!

— ПАПА! — заорала Панси. — А Джейми не спит!

Он обиженно заморгал.

— Ты…

— Да ладно тебе. Не будь плаксой. Вечно ты плачешь. — Отмахнулась она и протянула руку, чтобы привычным жестом взлохматить ему волосы, но он отскочил назад. — Прости. Я не хотела. Правда.

— Врешь! — закричал Джейми. — Ты всегда так говоришь! Тебе просто нравится… унижать меня!




* * *



Впереди, в темноте, стены Малфой-Мэнора вздымались вверх, и шпиль над ними сливался с грозовыми тучами. Подъездная дорожка, вымощенная булыжником, белела под ногами и тянулась к ступенькам. Опустив голову, Панси плелась вдоль невысокой изгороди, за которой шелестели листвой молодые осины и поскрипывали на ветру столетние, измученные временем вязы — сухие, сгнившие изнутри.

Панси открыла парадную дверь; мягкий ворс ковровой дорожки заглушил её шаги. Она приблизилась к широкой лестнице и начала восхождение наверх — ладонь заскользила по резным перилам, черные туфли опускались на красную дорожку с золотым тиснением по краям.

— Эй, Паркинсон!

Панси вскинула голову. В футе от неё, на последней ступени стояла Астория. Её светлые волосы рассыпались по плечам, губки изогнулись в подобие улыбки, в глазах плясали искорки злорадства.

Панси сжала кулаки.

— Гринграсс. Тебе не кажется, что детское время уже закончилось?

— Тебя не учили вести себя вежливо в гостях?— парировала Астория и поддернула левый рукав мантии. Панси увидела кусочек змеи, оскалившую пасть в направлении хрупкой косточки на запястье и крупной вены под тонкой кожей. Метка была угольно-черной. — Завидуешь? Она уже не болит.

— Заткнись.

Панси вытянулась во весь рост — в пять футов семь дюймов — и, поднявшись на ступень выше, подступила вплотную. Раздражающе мелькнула перед глазами светлая челка, когда Астория с вызовом поглядела на неё. Вдруг возникло острое желание достать волшебную палочку и ткнуть её под ребра, только бы пропала противная усмешка. Она удивительно быстро выводила Панси из себя, стоило лишь мельком увидеть её на алых чувственных губах.

— Гринграсс, прекрати пялиться…

— Заколдуешь меня?— прошептала она, и её горячее дыхание опалило Панси щеки.

— …из–за тебя я опоздаю.

— Если уже не опоздала.

— Что?

Астория подцепила пальчиком ворот её мантии и подтянула Панси ближе.

— Знаешь, а он прелестно целуется, — шепнула она. — Не мне тебе рассказывать, конечно же. Хотя вдруг он был с тобой неискренен?

Панси резко оттолкнула Асторию к стене и выхватила волшебную палочку.

— Что ты сказала? Повтори!

— А то что?! — выкрикнула Астория. — Будешь пытать меня Круцио?!

Причиняя боль, испытываешь удовольствие, ни с чем не сравнимое превосходство над собственной слабостью и страхами. Это как Феликс Фелицис: со временем входит в привычку и затягивает с головой. Каждый боится боли независимо от власти, силы и богатства; она многогранна и безлика, идеальное орудие убийства. Но некоторые Пожиратели Смерти, например, Нотт или Эйвери, сомневаются, их терзают муки совести до конца жизни. Для них Чёрная Метка настоящий ад, ведь она подчиняет себе, подавляет эмоции и постепенно разрушает организм. Поэтому дважды подумай, прежде чем решишься. Назад пути не будет.

Так сказал отец, когда пришел к ней позавчера. Она сидела на постели, укрывшись одеялом по плечи, и чувствовала, как холодный пот стекал по обнаженной спине. Черная Метка продолжала жечь, распространяя жар по телу. Панси не стала спрашивать его, участвовал ли он в пытках, потому что не хотела слышать заведомую ложь. И знала, что тяга к насилию, доставшаяся ей от отца, течёт у неё в крови.

Она улыбнулась и спросила:

— А мне сделаешь больно? Здесь, прямо сейчас?

В ожидании боли Астория исподлобья поглядывала то на Панси, то на волшебную палочку, подрагивающую у неё в руке. Она стояла, прислонившись к стене — ладошки глубоко в карманах, правая нога чуть согнута в коленке, — но мускулы на её лице напряглись, брови сошлись к переносице. Не задумываясь, Панси оглушила бы её, но в этот миг ненависть к Астории, накопленная с годами, уступила место вожделению увидеть её вопящей и извивающейся от боли, хрипящей и отплевывающейся от крови. Панси передернуло от отвращения, и она опустила палочку.

Дверь в гостиную распахнулась, и едва Панси успела запихать волшебную палочку в карман, показалась Дафна. Мантия на ней выгодно подчёркивала высокий рост и стройную фигуру, светлые волосы до середины спины были зачесаны назад. Её взгляд скользнул от Астории к Панси и обратно; звонко стуча каблучками по мраморному полу, она направилась к ним.

— Астория! Почему ты так сильно кричишь?! Вот подожди, скажу Люциусу Малфою.

Панси мстительно улыбнулась, но не успела она позлорадствовать, как Дафна больно сжала ей локоть. От неожиданности она дернулась в сторону и увидела, что подруга злится на неё не меньше, чем на Асторию.

— Совсем с ума сошла?! Он будет с минуты на минуту, а ты где–то шляешься!

— Я не шляюсь! — возмутилась Панси. — Я…

— Пойдём!

Панси позволила увести себя в гостиную. Астория попыталась сказать что–то обидное, но Дафна опередила её, бросив через плечо:

— Отвали!

Темнота рассеивалась полыхающим огнем в камине и редкими островками свеч, висевших между окнами в канделябрах из оникса. Тень каминной решетки ложилась к ногам Панси, знакомые предметы мебели окружали её со всех сторон. Блейз Забини сидел, развалившись, на софе, силуэт Миллисент Булстроуд — «Толстой Милли», как называла её Дафна, когда оставалась наедине с Панси, — виднелся в центре комнаты. Крэбб и Гойл маялись без дела у книжных полок, Теодор Нотт, словно убийца, прятался во мраке.

Драко был в конце гостиной — оперевшись на подоконник, он с задумчивым видом смотрел куда-то в ночь. Всегда один, даже среди друзей и однокурсников, он оставался для Панси загадкой, хоть она и знала его с детства. Временами невыносимо циничный, иногда высокомерный, чаще наполненный враждебностью к грязнокровкам, он постоянно говорил о них — во время обеда, поглядывая на стол гриффиндорцев, в библиотеке или в общей гостиной Слизерина, будто других тем для бесед не было. Панси казалось, что он и сам уже устал от этого, и ничего не мог с собой поделать — в нём говорило воспитание отца и десяток поколений чистокровных волшебников.

Еще год назад это раздражало, а теперь просто выводило из себя. Качества лидера, упорство и независимость Драко раньше притягивали Панси к себе, но через некоторое время, когда она стала постарше, её влекли к нему огромные счета в банке Гринготтс, наследником которых он являлся. Будущее не грозило нищетой как Уизли, но могло быть еще лучше, стань она женой Министра Магии лет через двадцать, и ею вовсе двигала не корыстность, а здравый взгляд на жизнь. Всё рухнуло, едва Тёмный Лорд выступил в открытую. Люциус Малфой оказался одним из участников в нападении на Министерство, был схвачен и посажен в Азкабан. Семья Малфоев начала стремительно терять репутацию, отчего Панси пришла в ярость.

К её удивлению, слова Астории всколыхнули в ней угаснувшие было чувства и невесть откуда взявшуюся ревность. Панси вдруг стало неприятно от того, что Драко мог целовать Гринграсс в каких-нибудь тёмных закоулках Малфой–Мэнора, крепко сжимая её тонкую талию и прикасаясь губами к её нежной белой коже. Или целовал её в парке среди цветов гвоздики под журчание воды в фонтане, а Панси в это время валялась в бреду и с трудом соображала, где вообще находится.

Панси приблизилась к Драко, по дороге отпихнув Миллисент, и дернула его за рукав. Он повернулся к ней, окинул пустым взглядом.

— А, это ты, — он был не в себе, и мысли его явно витали где–то очень далеко. — Что на этот раз?

— А ты Асторию ожидал увидеть?! — чересчур громко сказала она и почувствовала, как в спину вонзились любопытные взгляды.

Драко немного помолчал, а потом спросил:

— А что с ней не так?

— Ты же знаешь её лучше, чем я, не так ли?

— О чём ты? — он недоуменно уставился на неё, и Панси, не теряя времени, всмотрелась ему в глаза.

— Не притворяйся, она мне всё рассказала. Это правда? Ты с ней…

Драко дёрнул головой и отвел взгляд, прерывая зрительный контакт.

— Прекрати! Мы оба прекрасно знаем, что тебе нравится копаться в чужих мозгах. Но я запрещаю тебе проделывать такие штуки со мной! Слышишь? Запрещаю! Иди вон… на Гринграсс тренируйся, она ради тебя на всё готова.

Панси обиделась — не за себя, а за Дафну.

— Не говори о ней так. Тебе просто не хватает смелости признаться, что ты целовался с Асторией. Драко?! Ты в порядке?! — испугавшись, она схватила его за руку, когда он резко побледнел и отшатнулся.

В тот же миг будто чья–то невидимая рука схватила её как тряпичную куклу и с головою окунула в чужой, но столь знакомый мир — мир жестоких эмоций и депрессивных настроений, мир бессердечия и насилия, обратная сторона мира слепых котят в розовых очках. Его бесчеловечность беспощадно задавила в ней остатки тепла, осколки любви и счастья, отчаянно пульсирующую жизнь; сила и власть его навалились камнепадом, заставив почувствовать себя жалкой и беспомощной. Её блок был сметён прочь сию же секунду, едва она попыталась отгородиться от непривычного давления. Внезапно дыхание её сбилось, сердце пропустило пару ударов, а затем застучало быстрее и вдруг отдалось острой болью. Задыхаясь, она повернулась ему навстречу, чтобы сквозь туман в глазах разглядеть его высокую, худую фигуру и, словно растворившись в стенах Малфой-Мэнора, перестать существовать.

Рядом кто–то закричал, выдернув её из цепкой хватки болевого шока. Панси вдруг поняла, что ползет по серой холодной кладке, сдирая кожу на коленках и повинуясь чужой воле. Мускулы отказывались подчиняться, кости стонали, словно побывали в тисках инквизиции. Она с трудом достигла единственной сейчас заветной цели, чуть ли не падая от слабости, будто кровь покинула её вместе с жизненной силой.

— Мой Лорд.

Панси не узнала собственного голоса, настолько надтреснуто он прозвучал. Она склонилась над подолом мантии Волдеморта и в фальшивом поцелуе приложила ткань к губам. К горлу подкатил ком отвращения, на глаза навернулись слезы обиды и унижения. Футы превратились в мили, секунды — в часы, когда Панси вернулась обратно и встала между Дафной и Теодором. Она уставилась себе под ноги, её сотрясала дрожь.

— Грязнокровки, — произнёс Тёмный Лорд. — Что скажешь о них, Гринграсс?

— «Грязнокровки — это восставшие рабы, это те, кому мы, чистокровные, позволяли и позволяем существовать в нашем мире, подобно великанам, драконам и эльфам, и в любой момент можем уничтожить. С рождения они заслуживают смерти и больше ничего», — процитировала Дафна первые строки из книги «Взлёт и Падение Тёмных Искусств».

— Вот она — вечная истина! Но твой ответ, Гринграсс, подобен ответу скудоумной грязнокровки, начитавшейся книг в Запретной Секции. Скажу больше, я в тебе разочарован.

Панси увидела, как Дафна опустила голову и покраснела. Она стояла, словно провинившаяся ученица перед строгим учителем. Слегка переминаясь с ноги на ногу, с виноватым выражением лица.

Тёмный Лорд не обратил на неё внимания и уселся в глубокое кресло возле камина. Панси бросились в глаза его по–паучьи переплетенные белые пальцы и безгубая улыбка, достойная оскала хищника.

Он продолжил:

— Грязнокровки — это мерзкое отродье магглов; магглы — это бестолковое самовлюблённое отребьё, более бестолковое, чем домовые эльфы, которые хотя бы могут быть допущены к своим рабским обязанностям. Магглы — низшая форма, они рождены, чтобы быть рабами, и смешивать их кровь с теми, кто обладает магией — кощунственно и недопустимо! И при этом есть предатели, которые сходят по ним с ума и мечтают познакомиться поближе, или сбегают из дому под венец. Их ждет жестокое разочарование, ведь магглы, словно стадо, впустую проживают жизнь, мечтая о лучшем и достигая бессмысленных целей. Только чистая кровь достойна того, чтобы хранить магическую силу, только магические семьи имеют особое право, право управлять! Мы можем превратить магглов в безвольных игрушек.

Сегодня наш мир стоит на грани катастрофы. Страшно подумать, что будут представлять собой ваши дети и дети ваших детей. В Министерстве, в Косом переулке, в банке Гринготтс нас окружают грязнокровки. В Хогвартсе грязнокровка, некая Чарити Бербидж, обучает маггловедению, учит жизни рабов и разлагает сознание маленьких школьников. Это удар, сбивающий с ног, подрывающий сложенную веками культуру. Следует принять решительные меры и не дать заразе распространиться. Оплот её — Хогвартс, требует тотальной чистки. Едва он падет, убивайте, убивайте не задумываясь, будь перед вами грязнокровка, прикрывающий их волшебник или предатель крови!

Пришло время для ответного удара! Пусть он будет жесток, и многие в силу своей молодости воспротивятся ему, но задумайтесь: в каком мире вы хотите жить завтра? В качестве господ или рабов? Пусть же, наконец, весь мир рухнет к нашим ногам! Сам Салазар Слизерин знал это, и мы, те, кто достойны его имени, обязаны отчищать мир от той грязи, которую создали предатели крови и маггловские выродки! Мы те, кто имеет право карать и чистить, мы будем править над этим жалким стадом неразумных и слабых по праву сильного!

Идея Темного Лорда не оставила равнодушным никого. Жестокая, но не лишенная изящества, выталкиваемая его склонной к насилию натурой, она поразила Панси до глубины души. В тот же миг Панси поняла, что не справится, сойдет с ума, прежде чем завершит начатое, что сама ещё ребенок. Она почувствовала острое желание поделиться новостью хоть с кем-нибудь, избавиться от кольца бремени, но тут что–то возликовало в ней в жестоком торжестве.