Часть 1. Во тьме. Глава 1. 13 лет назад

Выдержка из газеты «Ежедневный пророк»:
«… Магическое сообщество пребывает в сильнейшем замешательстве!
Ведущие умы магического мира во главе с тремя нашими светилами - Министром магии, главой Комитета по защите от тёмных искусств и директором Школы чародейства и волшебства Хогвартс - после тщательно проведённого расследования пришли к выводу: известные нашим читателям события просто уникальны!
Специальная комиссия Министерства магии делает сенсационное заявление (цитируем): «Гибель Того Кого Нельзя Назвать была вызвана совпадением целого ряда факторов и являет собой Его полное и всестороннее уничтожение без возможности восстановления как на физическом, так и на магическом уровне»!!!
По заявлению главы Комитета по защите, перечень «факторов», которые уничтожили величайшего тёмного мага всех времён, будет засекречен на 500 лет! Корреспонденты нашей газеты следят за развитием событий и будут вас информировать по мере возможности. Не забывайте оформлять подписку! Те, кто до конца этой недели подпишется на «Ежедневный пророк» на следующие 500 лет, получат скидку в размере 5%, подарочный купон Магазина Мадам Малкин и бесплатную совместную фотосессию со звездой нашей рубрики «Палочка-выручалочка для магических хозяек» Кармеллой Карлсон!!!
Предвосхищаем ваши вопросы и отвечаем: да, корреспондент нашей газеты выяснил и другие подробности сражения с Тем Кого Нельзя Назвать!
Отвечая на вопрос нашего корреспондента, глава Комитета по защите от тёмных искусств пояснил, что бывшие при Том Кого Нельзя Назвать гражданские лица не имеют отношения к Пожирателям Смерти. Они наоборот являются случайными свидетелями, лишь по невероятному везению не ставшими жертвами проклятия Авада Кедавра. Глава Комитета также сообщил нашему корреспонденту, что упомянутые гражданские лица, в числе которых были молодые супруги с младенцем, совершенно не пострадали. Комментировать слухи о гибели одного волшебника и ранении другого во время взрыва, уничтожившего Того Кого Нельзя Назвать, глава Комитета отказался, сославшись на тайну следствия.
По имеющимся у нашей газеты данным, погибшим волшебником мог стать недавний выпускник Хогвартса мистер Питер Петтигрю, а ранения получил его сокурсник и друг мистер Сириус Блэк, старший наследник известного магического рода Блэков. Молодой парой, оказавшейся на месте событий, были друзья вышеупомянутых волшебников мистер Джеймс Поттер и его супруга, миссис Лили Поттер, со своим годовалым сыном Гарри.
О дальнейшем ходе событий следите на страницах нашей газеты…»

Из письма на имя Джеймса Поттера:
«… Джеймс, пойми и поверь ради нашей дружбы! Я узнал об этом буквально за считанные часы до трагедии! Я совершенно не был готов к такому. Успел всего лишь вскочить на мотоцикл и рвануть к тебе. В голове было совершенно пусто. Я так испугался за вас с Лили и за Гарри! Не мог понять до конца, что происходит. А потом увидел Питера прямо у ваших дверей рука об руку с Волдемортом.
Я не отдавал себе отчёта и бросился вперёд, держа палочку наготове. Времени поговорить с Питером или хотя бы оттащить его в сторону, чтобы разобраться позже, просто не было. Но я видел его глаза, друг. Я видел его глаза! Он понимал, что делает, знал, на что идёт! Нет, эти глаза не лгали. И это был наш Питер, Джеймс, наш!
Проклятье! Лучше бы он был под Империусом, чтобы я мог сейчас его оплакать… Когда я вспоминаю ту минуту, мне становится тошно. Понимаешь, его зацепило первым же заклятием. Я думаю, он и сам не успел осознать, что умирает, не успел ни испугаться, ни пожалеть, ни объяснить.
Что мы делали внутри, ты видел своими глазами.
Знаешь, мне тут сказали, что осколки моей палочки буквально выдирали из стен твоей гостиной, причём до них до сих пор нельзя дотронуться, настолько они раскалены от магической силы. Представляешь – министерские прохвосты будут хранить эти щепки, пока не поймут, что там произошло, то есть лет эдак пятьсот – шестьсот. Мне шпик из Комиссии по расследованию (пафоса-то сколько!) так и сказал – это улика. Если только я не разучился читать между строк, он имел в виду, что улика против меня.
Василиск его кусни, Джеймс! Мне даже нельзя отсюда выйти! А ты - если захочешь, конечно, - не сможешь ко мне войти – они держат меня на карантине. Горе-эскулапы бездарные. Вчера пришли целым скопом, и с ними какой-то воротила из министерских, рангом повыше. Сидел в углу, никаких лишних движений, рот на замке, и непрерывно строчил в блокнотике. А мой шпик, прихлебатель его, так и вертелся рядом и корчил из себя невесть что. Даже попросил отстегнуть мои наручники под свою ответственность. Знает, зараза, что я ни в чём не виноват…
В общем, не хотят они мне говорить, что со мной, Джеймс. Министерские подозревают в соучастии. Светила эти от пиявковедения делают вид, что всё пройдёт. А что пройдёт? Они пичкают меня какими-то вонючими микстурами, совершают надо мною пассы (только при луне и только против часовой стрелки, химера их забери!), задают мне вопросы про мою маму и про твою жену… Знаешь, я того воротилу потом, когда они расходиться стали, спросил в лоб: я подозреваемый? Ответил, что нет. А зачем наручники, спрашиваю? Для безопасности, говорит. Чьей безопасности, интересуюсь, а самого уже злость просто захлёстывает. А он так посмотрел на меня странно… Со страхом каким-то и с сожалением. Понимаешь, Джеймс? Посмотрел так, как будто он передо мной виноват. Как будто они все передо мной виноваты…»

Из докладной записки на имя Министра магии:
«… Как мы видим из проведённого опроса причастных лиц и последующего анализа фактов, Хранитель тайны семьи Поттеров Сириус Блэк, личность психологически неустойчивая и склонная к внезапным необдуманным действиям, поддавшись на уговоры, посулы либо угрозы со стороны Того Кого Нельзя Назвать, выдал тайну местонахождения дома Поттеров. Впоследствии, испугавшись содеянного, прибыл на место и вступил в сражение с Тёмным лордом. В результате в сражении погиб друг семьи Питер Петтигрю, очевидно взятый Тёмным лордом в заложники и до последнего защищавший Поттеров от предателя.
По итогам сражения заклятие Авада Кедавра впервые в истории не поразило цели (одного из членов семьи Поттеров), но, встретившись с неустановленным контрзаклятием, произведённым Сириусом Блэком, было отражено и вернулось к Тёмному Лорду, уничтожив его самого и причинив немалые разрушения помещению, где происходило сражение.
Вместе с Тем Кого Нельзя Назвать были уничтожены обе палочки – его и Сириуса Блэка – участвовавшие в сражении. Палочка Тёмного лорда исчезла совсем, палочка же Блэка разрушена и при этом сохраняет остатки неизвестной энергии, вследствие чего работа с ней не просто затруднительна или опасна, но полностью невозможно. Осколки этой палочки под надёжной охраной помещены в хранилище тайн Министерства вплоть до выяснения обстоятельств.
Довожу также до вашего сведения, что целители Больницы им.Святого Мунго обеспокоены изменениями, произошедшими с магической аурой Сириуса Блэка. Хотя его здоровью ничто не угрожает, он помещён в отдельную палату под наблюдение лучших специалистов по магическим травмам. Он содержится там в ограничивающем свободное передвижение положении, поскольку изменение ауры может быть опасно не столько для него, сколько для персонала и других пациентов...»

Выдержка из протокола заседания суда по делу Сириуса Блэка:
«… С у д е б н ы й З а с е д а т е л ь : Мистер Блэк, опишите, пожалуйста, суду ваши действия с момента прибытия к дому Поттеров и до момента окончания схватки с Тем Кого Нельзя Назвать.
С и р и у с Б л э к : Как я уже раз двести вам рассказывал на разных языках, включая нецензурные, и примерно столько же раз писал, изводя ваш дорогущий пергамент и своё бесценное время… (часть записи удалена) … Я приехал на своём мотоцикле прямо к дому Джеймса и Лили. В этот момент я увидел подходящих к двери Питера и Волдеморта. Питер оглянулся, заметил меня и криком предупредил Волдеморта о моём приближении. В результате Волдеморт успел выхватить палочку и послать в меня заклятие. У него не было достаточно времени, чтобы прицелиться, и он задел Питера. Этого оказалось достаточно: Питер упал замертво. Волдеморт скрылся в доме Джеймса, и я немедленно проследовал за ним. К счастью, из-за того, что Питер закричал, хозяева услышали, что происходит снаружи. Лили успела схватить маленького Гарри и унести его в заднюю комнату. Джеймс, наоборот, выскочил в гостиную, где в этот момент появился Волдеморт, а через несколько секунд и я. Я перепрыгнул через какую-то кушетку и оказался между Волдемортом и Джеймсом. Таким образом, мы с Джеймсом загораживали своими телами проход внутрь дома, где были Лили и ребёнок.
С у д е б н ы й З а с е д а т е л ь : Поясните суду, зачем вы бросились наперерез Тёмному лорду.
С и р и у с Б л э к : А суд сам не хочет ли подумать своей круглой, звенящей от пустоты… (часть записи удалена) … Джеймс и Лили – мои друзья. Их сын Гарри – мой крестник. Я совершил чудовищную ошибку, уговорив их сделать Хранителем не меня, а Питера. Я полагал – наивно, как я вижу, - что он любит Джеймса. Мне казалось, что для Питера имеет значение, рядом с каким именно талантливым волшебником находиться. Я думал, он выбрал дружбу с нами не потому, что Джеймс Поттер был сильнейшим лидером, до которого можно было дотянуться. Ни мне, ни Джеймсу и в голову не приходило, что Питеру не важно, от кого исходит сила, не важно, какой она имеет знак, положительный или отрицательный. Он искал только силу и не заботился о её источнике. В результате произошла эта трагедия.
С у д е б н ы й З а с е д а т е л ь : Мистер Блэк, суд всё же хочет знать, зачем вы встали на пути Тёмного лорда. Разве это не означало для вас верную гибель?
С и р и у с Б л э к : По моему глубокому убеждению, суд может отделить свои упитанные седалища от этих инкрустированных золотом скамеек и, переваливаясь и кряхтя, отправиться в незабываемое путешествие в далёкую страну под названием… (часть записи удалена) ... Мои друзья были на краю гибели. Один из них расстался с жизнью за считанные мгновения до этого. Кем бы я был, если бы стоял в стороне? Или уважаемый суд полагает, что в таких ситуациях надо отходить в сторону? Ну так пусть скажет вслух, тут, при общем собрании, что в случае возникновения опасности не бросится спасать своих близких, а я посижу спокойненько и посмотрю, как переменятся в лице супруги и дети, когда услышат, что их благоверные и папаши не собираются жертвовать своей гнилой… (часть записи удалена)
С у д е б н ы й З а с е д а т е л ь : Что, по вашему мнению, произошло в момент произнесения Тёмным лордом смертельного заклятия?
С и р и у с Б л э к : Его заклятие, не знаю почему, пришлось точь-в-точь на мою палочку. Я и глазом моргнуть не успел, не то что контрзаклятие произнести, даже самое простое, вроде Щитовых чар… Я вообще-то плохо понимаю, что там случилось. Единственное, что я знаю точно – я жутко испугался. Я подумал: сейчас он убьёт Джеймса, а потом и Лили с ребёнком. Я никогда и ничего так не боялся…»

Из письма на имя Северуса Снейпа:
«… Милый Сев!
Я не должна тебя ни о чём просить, особенно теперь, когда ты сам находишься в Азкабане. Но я молю тебя – помоги! Помоги Сириусу! Я знаю, что он для тебя такое, знаю, что на твоём месте вряд ли смогла бы, да и вряд ли захотела бы, но кроме тебя его никто не спасёт.
Я сейчас здесь, в своём доме, в детской комнате. За окном ветер теребит ветку яблони, солнце сияет, блики на стенах и на полу слепят глаза. Рядом со мной в кроватке спит Гарри. Это мой ребёнок, и он жив. И я жива, Сев. Я жива благодаря Сириусу.
Мне неизвестно, что там произошло, этого мне Джеймс не захотел объяснять. Но он сказал – Сириус под наблюдением комиссии из Министерства и сейчас ожидает суда по обвинению в соучастии. Я не имею права тебя просить ни о чём, Сев, потому что знаю, что сделала с тобой и с твоей жизнью. Только заклинаю тебя всем, что для тебя свято – помоги Сириусу! Ведь ты был с Волдемортом и наверняка знаешь, что Сириус никогда не переходил на его сторону!
Я сделаю для тебя всё, что угодно. Всё, что попросишь. Я знаю, как тебе противно это читать, и не прошу тебя помочь человеку, который столько лет ненавидел тебя и которого ты ненавидел в ответ. Я прошу тебя помочь человеку, который спас мою жизнь…»

Выдержка из истории болезни:
«… Пациент С.Блэк, подвергся непропорциональному действию смертельного заклятия Авада Кедавра, посредством ментальной проекции перенёс все свои магические силы в волшебную палочку и произвёл ответный удар невербальным контрзаклятием. В результате взаимодействия магических полей неустановленного вектора силы заклятие Авада Кедавра было отклонено и возвращено в исходную точку, однако магические способности пациента С.Блэка претерпели изменения, несовместимые с их существованием и были, таким образом, полностью разрушены. Медицинская комиссия пришла к выводу о невозможности восстановления магических способностей пациента…»

Из постановления суда по делу Сириуса Блэка:
«… Основываясь на очевидных фактах с места происшествия и свидетельских показаниях мистера Северуса Снейпа, суд постановил: признать мистера Сириуса Блэка виновным в создании опасной ситуации, повлёкшей за собой смерть представителя магического сообщества, и назначить ему наказание в виде пожизненного лишения волшебной палочки. Ввиду того, что в результате стечения ряда обстоятельств мистер Сириус Блэк полностью лишился своих магических сил, суд счёл возможным признать приговор вступившим в силу де-факто, а вину мистера Блэка - полностью искупленной…»

Письмо Сириусу Блэку:
«Дорогой Сириус! Сейчас ты находишься в очень тяжёлом положении, и я опасаюсь, что ты можешь наделать глупостей. Твой случай уникален. Ты и сам знаешь: до сих пор ни один волшебник не становился сквибом в этом возрасте. Тем не менее, я должен подчеркнуть: уникальность явления ещё и в том, что ты выжил после отражения заклятия Авада Кедавра. Думаю, нам с тобой стоит побеседовать об этом и о многом другом. Надеюсь, ты ещё не забыл дорогу в родной Хогвартс? Буду ждать тебя в самое ближайшее время. И помни – сейчас я не твой директор, но человек, способный ответить на многие и многие вопросы. Альбус Дамблдор».

Письмо Джеймсу и Лили Поттерам:
«Дорогие мои друзья. Я не знаю, что теперь со мной будет. Я говорил с Дамблдором. Он предложил мне работу и сделал это так, что я не смог отказаться. Не знаю, когда мы с вами теперь встретимся, сможем посидеть и поговорить спокойно. Обнимаю вас, а вы за меня ещё обнимите Гарри. У нас у всех всё скоро будет просто замечательно, ведь я прав?
Ваш Сириус.
P.S. Кажется, я больше не Бродяга».

Глава 2. Преемник

Метла с грохотом упала на пол, за ней вторая, третья, и вот уже целая жиденькая поленница валяется посреди кабинета в луже грязной воды, вылившейся из опрокинутого ведра, а дверца кладовки, будь она неладна, болтается на одной петле, немилосердно скрипя и грозя оторваться совсем.
- Ах, зараза, - пробормотал Сириус, вскакивая с места, бросился к груде мётел, с разбегу наступил в лужу, разбрызгав её чуть не по всему полу, и с ожесточением рванул дверцу на себя. Та заскрежетала, но не поддалась. Сириус раскидал ногой мётлы и сунулся носом к самому косяку, на котором висела чёртова дверь. Ну, так и есть: не прибито, а приколдовано, да так, чтобы невозможно было ни починить, ни оторвать. Какое же извращённое мастерство – заставить дверцу отваливаться именно в тот момент, когда это может принести наибольший разгром! Сириус был готов поклясться, что это работа рыжих братьев Уизли, по его недосмотру оказавшихся в кабинете с палочками в руках. Однако дверь была сломана ещё при Филче, а значит Фред и Джордж здесь ни при чём. Ну да ведь мастера в каждом новом поколении студентов есть. Сириус даже коротко рассмеялся, представляя себе Филча, раз за разом пытающегося отладить проклятый механизм.
Весёлого, впрочем, было мало: теперь дверцу придётся чинить ему, Сириусу. Игнорировать поломку уже нельзя - кладовка забита под завязку, и дверца начинает отрываться с прямо-таки завидной регулярностью. Но сначала предстоит собрать все выпавшие мётлы и отнести их на крышу Южной башни для просушки на солнце. Мётел много, путь не близкий… Пожалуй, можно рассчитывать, что разлитая вода высохнет сама собой, и её не надо будет собирать, возя помойной тряпкой по полу, и выжимать потом в ведёрко.
И всё это руками, напомнил себе Сириус, вздохнул, стукнул дверцу кулаком и, перешагивая через валяющиеся мётлы, вернулся в старое, продавленное и прожжённое кресло, которое Филч всеми правдами и неправдами выклянчил когда-то у самого Снейпа.

В своё время у Филча был тайный план. Согласно ему подгнивающий ободранный трон Великого и Ужасного Покорителя Котлов должен был сообщать престарелому завхозу волшебную силу, которой – Филч в это свято верил - пропитался, когда на нём восседал, изобретал и преподавал Снейп. Филч, надо думать, молился на этот табурет-переросток, полировал его там, где ещё не облез лак, и проводил в нём всё время, не занятое патрулированием школьных коридоров и рассылкой жалоб в высшие инстанции.
Потом настали другие времена, поинтереснее, бразды правления взял в свои руки Сириус и тут же поставил задачу доказать, что никакой магией пятая точка Снейпа не обладает. Время работало на Сириуса – что бы ни происходило, магических сил у него не прибывало.

Это, впрочем, не означало, что кресло стоило покидать по поводу и без. Вот и сейчас Сириус поудобнее развалился на жёстком, местами разорванном сидении, и закинул ногу на ногу.
Бедняга Филч! Теперь он счастливейший представитель магического мира. Странно и жестоко, но обрёл он счастье в тот же миг, когда бывший студент Блэк навлёк на себя пожизненную кару, встав на пути Волдеморта.
Сириус вспомнил, как впервые после несчастливых событий, после мучений в больнице и временного заключения в Азкабане оказался здесь. Как Дамблдор, более дальновидный и более хитрый, чем любой другой волшебник современности, начал объяснять потерявшему дар речи завхозу, что с ним, Сириусом, приключилось. Как открыл Филчу план, придуманный для всеобщего благоденствия…
Сириусу до сих пор иногда снилась эта сцена, будто он видел её в омуте памяти, стоя за спинами участников: тёмный кабинет завхоза, разнокалиберная мебель громоздится по всем углам и вдоль стен, гигантский стол завален всяким хламом, недавно конфискованным у студентов, а из-за стола, с этого самого кресла поднимается, как заворожённый, Филч, идёт навстречу Дамблдору, подносит руку к уху, будто глухой, и переспрашивает, не ослышался ли, и смотрит, смотрит, смотрит на Сириуса во все глаза, и глаза эти стремительно начинают наполняться слезами. Дамблдор незаметно усмехается и продолжает говорить, что же он задумал. А между ними стоит он, Сириус, – высокий, худой и прекрасный.
Прямой, как стрела, и бледный, как смерть. Не магл, и не волшебник. Сквиб.

Сириус поёрзал на сидении.
Дурачок Филч, он ведь чуть не умер тогда. От счастья. Сначала не мог понять, что ему втолковывает Дамблдор. Зато уж когда понял, как рассудка лишился: бросился целовать Дамблдора, потом с теми же намерениями полез к Сириусу, выл, стонал, визжал и прыгал. Директору пришлось сотворить для него успокаивающее зелье, так он перевозбудился. И его можно понять: шутка ли – ты всю жизнь положил на борьбу с несносными студенческими проказами, семь лет гонялся за шайкой Поттера и Блэка, избавился наконец от гадких мальчишек, и вдруг к тебе приводят одного из них и сообщают, что он больше не будет шалить, но не потому, что перевоспитался, а потому, что его само Провидение лишило способностей к любым шалостям! Да тут грех не тронуться умом.
Когда же Дамблдору наконец удалось донести до Филча мысль, что теперь он может уходить на заслуженный отдых, а его место займёт тот самый мерзопакостный дерзец Сириус Блэк и будет подобно Филчу ходить по коридорам и вручную оттирать жабьи кишки со стен, с завхозом приключилась форменная истерика. Он рыдал чистыми, невинными слезами радости, как рыдают лишь праведники, которых Всевышний после долгих-долгих мытарств наградил раем небесным на земле.

Сириус сидел в кресле, слегка покачивая ногой.
Безусловно, Филч простил ему всё. И даже более: когда преподаватели всем составом вышли в холл, чтобы проводить завхоза, Филч уже откровенно любил его. Он трогал Блэка за рукав и проникновенно рассказывал все известные ему школьные секреты, объяснял, как отыскивать новые тайные ходы и как конфисковывать незаконные игрушки у студентов. Он наставлял Сириуса, как следует пытать провинившихся и в какие отделы Министерства магии сообщать о заведении предварительных уголовных дел на будущих преступников.
Покинув стены замка, они вдвоём, рука об руку, шли к воротам – Филч с проступающим нимбом над головой и Скорбная Тень, Когда-то Звавшаяся Сириусом Блэком, – когда ныне уже бывший завхоз в порыве чувств решил открыть своему невольному преемнику самую сладкую тайну: рассказать, где хранил дело на всех четверых участников шайки Мародёров. При этом он любовно гладил Сириуса по руке и заглядывал ему в лицо, безуспешно ожидая реакции.
Но Сириус был холоден и выглядел отстранённым. Это, как ложка дёгтя в бочке с мёдом, огорчало Филча. Поэтому напоследок, уже у самых ворот, Филч отбросил последние приличия: держа Сириуса за лацканы сюртука, подробно разъяснил ему, где брать учебные материалы по развитию магической силы и как их использовать.
Тогда-то Сириус и узнал про кресло Снейпа и про бредовые идеи Филча насчёт пропитки магической силой. Надо, впрочем, признать, что именно этот рассказ и привёл Сириуса в чувство. Всю обратную дорогу до замка он не мог перестать думать о кресле, словно околдованный, и когда подошёл к ступеням центрального входа, поймал себя на мысли, что происходящее его невероятно забавляет, хотя одновременно и раздражает безмерно. Во всяком случае, больше не хотелось наложить на себя руки от отчаяния. Ну в самом деле, о каком самоубийстве может идти речь, если в доступной близости находится предмет, пропитанный жизненной энергией из задницы Снейпа?
Первым делом Сириус это креслице помыл всеми препаратами, какие только нашёл в кладовке у Филча (а Филч был крайне запаслив), потому что имел веские основания думать, что завхоз садился на своё величайшее сокровище, только сняв штаны для усиления магического эффекта. Потом взял острый нож и на всех поверхностях нацарапал свои соображения по поводу умственных, физических и магических способностей Снейпа. Кресло у него теперь покрылось изящной резьбой, в которой можно было разобрать, к примеру, «Место покоения Его левой пятки», «Дважды в день я с мылом мою, где касался ты главою» и другие подобные перлы.

Однако снейпов трон был хоть и главной, но не единственной радостью Филча, поэтому следующим шагом Сириуса на посту завхоза было перетрясание всех шкафов и тумбочек в поисках конфискованных артефактов.
Он искал вещь, принадлежавшую им с Джеймсом, а сейчас утерянную – Карту Мародёров.
Ещё со времён первых основателей Хогвартса каждый студент знал: нет компромата – нет наказания. Поэтому таили свои волшебные штучки, кто как мог, а про особо удачливых шутников ходили легенды. Завхоз Филч царил надо всем этим буйством жизни и не давал ему захлестнуть школу целиком. В студенческой среде наличие злостного конфискатора даже негласно одобрялось – без него порода озорников быстро измельчала бы и выродилась полностью. Филч, сам того не подозревая, держал ненавистных ему студентов в тонусе. Маленькое закрытое сообщество Хогвартса было сбалансировано и представляло собой настоящую экосистему, обладающую как способностями к самосохранению, так и возможностями дальнейшего развития.
Сириус вынужденно признавал, обследуя кабинет завхоза и копаясь в грязных ящиках стола: постоянно нависающая над Мародёрами угроза разоблачения, конфискации, наказания и даже – чего уж скрывать от самого себя – исключения из школы заставляла мысли в их с Джеймсом головах крутиться на порядок быстрее. Преступники должны быть на шаг впереди полиции, это известно даже маглам. Не присутствуй в их жизни Филч, не увидело бы свет это чудо – Карта Мародёров. Мерлин, как же они хохотали все вчетвером, когда окончили работу над ней и впервые испробовали в деле! Причём хохотали во всё горло прямо среди ночи в одном из залов Хогвартса, где находиться в этот час было строжайше запрещено. Они точно знали, благодаря своей Карте, что поблизости нет ни преподавателей, ни завхоза, да и вообще ни единой живой души.
После окончания Хогвартса Сириус порой тосковал по тем беззаботным временам, по ночным прогулкам, по опасностям, что были просты и понятны и лишь слегка щекотали нервы. Как же разительно это отличалось от «взрослой» жизни, от Волдеморта, его идеологии, его политики и того факта, что у него появлялись всё новые и новые приверженцы! Замечательно быть юным, знать, что тебе грозит только разъяснительная беседа в кабинете Дамблдора, а не заточение в Азкабане; что тебе надо контролировать лишь товарища, обернувшегося вервольфом, а не свору Пожирателей Смерти, мечущих Непростительные заклятия направо и налево без разбора; что самая долгая разлука с лучшим другом – это назначенное преподавателями взыскание, которое вы отбываете в разных кабинетах, а не слепящая вспышка заклятия Авада Кедавра... Только пройдя через работу в Ордене Феникса, потеряв одного из школьных друзей и чуть не потеряв другого, сразившись с Волдемортом в личном поединке и лишившись волшебной силы, Сириус понял, как он был счастлив здесь, в школе, и как был наивен, если не мог это счастье разглядеть.
Куда ушли те времена?.. Наверное, в те же необозримые дали, что и жертвы Тёмного лорда, его убитые приспешники и он сам. Туда, откуда нет возврата. Но у Сириуса ещё была возможность хоть ненадолго прикоснуться к теням утерянного прошлого. Он мог окунуться в прошлое, как окунался в воображаемый Омут памяти в своих снах. Он мог снова стать Мародёром.
Да, Мародёры существовали. Но сегодня никто не узнал бы в них остроумных и беззаботных мальчишек, какими они были несколько лет назад: Сохатый Поттер стал степенным министерским чиновником, любил жену и растил сына; Лунатик Люпин мучился от болезни и от безработицы, перебивался случайными заработками и полностью зависел от Снейпа и его лекарства; Хвост Петтигрю бесславно погиб; Бродяга Блэк коротал дни в должности начальника над погаными мётлами, лишённый своей восхитительной магической силы…
Но не лишённый ума, говорил он себе, с ожесточением вытаскивая из стола и переворачивая прямо на пол очередной ящик в заросшей пылью и плесенью цитадели Филча, - не лишённым ума!
Он методично, день за днём перетряхивал вещи Филча, и ничто не могло отнять у него возможность добраться до святыни, которую они с друзьями создали. Карта Мародёров однажды была конфискована, но должна была оставаться в полной сохранности, потому что Филч а) никогда ни один из своих трофеев не выбрасывал, и б) мог жизнь положить, но не догадаться, что делать с этим бесполезным на первый взгляд куском пергамента. Карта, совершенно очевидно, была описана, каталогизирована и надёжно спрятана где-то среди залежей разной невостребованной ерунды, заполнявшей три четверти кабинета. Она должна была находиться здесь…
Карты не было.

Теперь Сириус сидел абсолютно неподвижно. Глаза его потускнели и смотрели куда-то вдаль с полнейшей отрешённостью. Правой рукой он опирался на подлокотник кресла, левая свободно лежала на колене.
В такой позе он был бы находкой для любого живописца, но живописцы больше не толпились у него на пороге. Восхитительные красавицы больше не провожали его полными скрытых и явных намёков взглядами. Представители лучших родов не стремились водить с ним дружбу. Мелкие аристократы не хвалили его за глаза и в глаза. Волшебники попроще перестали благоговеть перед ним. Прекрасный и таинственный, искрящийся радостью и скрывающий немыслимые загадки принц в одночасье потерял свою магию, а с ней ушли слава, почёт, уважение, престиж, богатство…
Недруги пророчили ему крушение перспектив ещё в детстве, когда он - единственный из семейства Блэков - перешёл на сторону света, попав на факультет Гриффиндора. Он блестяще доказал, что все они ошибались. Потенциальный тёмный маг в Гриффиндоре – это был настоящий шок. Таинственная аура как магнит притягивала любопытных, благородная красота влекла девушек, блестящий ум гарантировал восхитительную карьеру, а острый язык прославил среди остальных людей, окружавших его. Судьба одаривала Сириуса по-королевски, и рука её не оскудевала.
Но что мы знаем о судьбе и её планах? Как говорил один магловский писатель, при таких обстоятельствах дела могли пойти только хуже, ибо лучше уже было просто некуда. И вот что смешно: ни открытые выступления против защитников чистоты волшебной крови, ни таинственное участие в гибели Тёмного лорда и Питера Петтигрю, ни преследование со стороны закона не повлияли на отношение к Сириусу волшебного сообщества так, как одно единственное из ряда вон выходящее событие – исчезновение магической силы.

Дамблдор сказал ему сразу, и впоследствии повторял неоднократно вплоть до нынешнего момента: ничто не может сломить человека, кроме него самого. Не общество начало относиться к Сириусу как к изгою. Он стал изгоем добровольно.
«Простите, сэр, - говорил Сириус во время очередной такой откровенной беседы, - но что я могу с этим поделать? Я вынужден чистить картошку и отхожее место в собственном доме одинаковым способом – вручную. Когда меня освободили в зале суда, я добирался до дома на этих ужасных магловских подземных скотовозках. Я аппарировал в Хогсмит в обнимку с Люпином, потому что не мог не только завести свой мотоцикл без волшебной палочки, но и проникнуть на нужную платформу на вокзале. Чтобы разослать друзьям подарки на Рождество, я иду на магловскую почту, а это аттракцион похлеще любых волшебных каруселей. Да и подарки я подбираю только в магловских магазинах, потому что без чьей-либо помощи мне не попасть в Косую аллею. Я не в состоянии больше сидеть на шее у Гарри и Лили, ожидая, что они будут развлекать меня шутками и прибаутками, потому что со мной больше никто другой не общается, словно я прокажённый. Я не смею приставать к Люпину, хотя и знаю, что он мог бы меня научить многому, - не смею, потому что я ещё не совсем потерял совесть: всю жизнь он боролся с невзгодами, а я как сыр в масле катался, и я не хочу выглядеть нытиком в его глазах. Я просто не имею на это права. Даже жениться я не хочу – все стоящие волшебницы от меня отвернулись, и я стал объектом страсти только самых безумных дур во всём магическом мире. И с магловскими девушками у меня не складывается, потому что после любой романтической ерунды они все хотят знать, кто я такой и что делал предыдущие двадцать-тридцать лет. Вы же не думаете, что я должен либо врать им, либо рассказывать правду? Может быть я и наговариваю на себя и своё положение, но я, кажется, сообщил вам вполне разумные аргументы в пользу своего нынешнего отношения к жизни и к обществу, в котором я живу».
«Ты перфекционист, Сириус, - отвечал Дамблдор, и глаза его не смеялись, как всегда бывало при разговорах с нашалившими студентами. – Ты привык к тому, что ты совершенен. Это самый опасный дар, каким только может Провидение наградить человека – совершенство. Ты думал, что ты безупречен. Ты, по сути, действительно был безупречен. Ты изначально был красив, знатен, богат, популярен. Это та среда, в которой ты вырос, и она не дала тебе возможности научиться падать и подниматься вновь. Извини меня, но все проблемы, с которыми ты боролся, ты всю жизнь создавал себе сам. Демонстративно покидая родной дом, ты всё же имел почву под ногами. Это был бунт против совершенства, ты испытывал судьбу на прочность, не важно, понимаешь ли ты это или нет. Твоя деятельность в Ордене Феникса – это, прости уж меня за резкость, просто кичливая демонстрация силы. Я хочу, чтобы ты понял сейчас, что я ни в коей мере не принижаю твоих личных достоинств и тем более достоинств твоих поступков, но это всё было деятельностью человека, у которого очень надёжно прикрыты тылы. Ты очень умный человек, Сириус, и должен отдавать себе отчёт, что жертвы со стороны, например, Люпина в тех же обстоятельствах были намного больше, нежели твои собственные. И при этом Люпин оказался более закалённым борцом: он мог преодолевать трудности, имея гораздо меньший запас сил и средств, чем тот, которым обладал ты. Люпин уже много лет ведёт скромный и одинокий образ жизни, а ты моментально упал с небес на землю и расшибся. Люпин знает, как надо настроить себя, чтобы подняться с колен, а ты не знаешь. Я понимаю, что ты чувствуешь свою вину перед ним, хотя никакой вины в сложившихся обстоятельствах нет ни с твоей, ни с его стороны – ни один из вас не выбирал, где, как, кем ему родиться. И никто из нас не выбирал и никогда выбирать не будет. Но твоя совесть, твоё обострённое чувство справедливости не позволяет тебе просить помощи у людей, которые никогда в жизни не имели столько счастья, сколько было у тебя. Думай над этим, Сириус. Думай чаще, и, я верю, ты найдёшь в себе силы обратиться за помощью к тем, у кого есть для этого необходимый опыт».
Потом Дамблдор немного помолчал и добавил:
«Знаешь, мне кажется, ты не просто привык к собственному совершенству. Ты также привык, что все попадающиеся тебе люди и происходящие с тобой события совершенны. Нет, не надо пытаться мне намекнуть, будто твоя семья к этой категории не относится. Как раз относится, друг мой. Потому что это идеальная семья для тебя – такая, из которой ты должен вырваться после достойной и немного изнурительной борьбы. Но я хотел как раз уделить особое внимание твоим словам о том, что у тебя не складываются отношения с друзьями и женщинами, и именно в свете регулярно встречавшегося тебе совершенства. Я бы хотел, чтобы ты поразмыслил над одной интересной проблемой. Только не пытайся дать ответ прямо сейчас. Ты должен подумать об этом так тщательно, и быть таким откровенным с самим собой, как только сможешь».
Сириус вопросительно посмотрел на Дамблдора, а тот произнёс:
«Я хочу, чтобы ты, Сириус, задался вопросом и честно на него ответил: скольким девушкам и женщинам ты отказал во взаимных чувствах, и почему ты это сделал. А потом точно так же задумайся, кого ты готов был назвать своим другом, и кому в дружбе отказывал».
Сириус тогда просто неопределённо дёрнул плечом, встал и, поклонившись Директору, вышел. Он считал разговор законченным. Он знал, что железно прав, и не собирался задаваться разными вопросами и поддаваться странным уговорам Дамблдора. Достаточно того, что он согласился стать завхозом.

Сириус слегка пошевелился в кресле, переменив позу.
Не дни и не месяцы, но годы прошли с памятного сражения в гостиной у Джеймса. Годами исчислялось время службы благороднейшего из благородных волшебников в должности завхоза школы Хогвартс. Много, слишком много дум он передумал. Он почти принял своё положение как должное. Он почти превратился в Филча – нерегулярно питался, нерегулярно брился… Одежда его изнашивалась и покрывалась несмываемыми пятнами. Спутанные волосы закрывали лицо и падали на плечи. Руки почти всегда были измазаны чем-то гадким. Вскоре уже и доставшаяся ему в наследство ободранная филчева кошка Миссис Норрис начала признавать в нём своего и иногда тёрлась клочковатым боком о его нечищеные сапоги.
Словно назло Дамблдору, Сириус отказался «подняться с колен». Он не обращался за помощью к Люпину, не анализировал свою перфекционистскую натуру, не отвечал ни на какие вопросы относительно взаимоотношений с друзьями или женщинами. Сириус не жил, а влачил жалкое существование. Но не отсутствие друзей, жены или блестящего будущего тяготило его. Он стал одержим одной единственной идеей. Он бродил по школе и отбирал у студентов всяческие свистелки, дуделки, кололки и взрывалки и даже не испытывал при этом никаких особых чувств, за исключением, может быть, разочарования, потому что, в отличие от Филча, совершенно распустил подрастающее поколение, не придумывая для них списков запрещённых предметов, а следовательно, не заставляя их фантазию бурлить в поисках выхода из ситуации. Он возвращался в свой кабинет, без интереса осматривал изъятое и тут же выбрасывал в помойное ведро. Ему нужна была только одна вещь, и её нигде не было. Ему нужна была Карта Мародёров.
Он не знал, что будет с ней делать – ведь ею невозможно было пользоваться без волшебной палочки. Он просто хотел иметь её у себя. Это было похоже на желание ветеранов хранить боевые награды, или на желание вдов держать в самых потаённых местечках любовные письма давно почивших мужей. С таким же тщанием оберегают некоторые люди свои детские игрушки. И тем, и другим, и третьим кажется, что пока с ними находятся артефакты из прошлого, это прошлое у них есть, есть корни, которые держат их на земле и не дают упасть. Люди всегда думают, что собственной памяти для этого недостаточно. Им обязательно нужно иногда подержать в руках нечто материальное, чтобы насытиться духовно…

- Мерлин, - произнёс Сириус на весь кабинет, откинувшись на спинку кресла и глядя на чёрный от грязи потолок. – Если ты меня слышишь, старик, не будь жмотом, сотвори для меня чудо. Яви сюда того, кто найдёт мою Карту, и я обниму и поцелую его тотчас же.
Мерлин, очевидно, жмотом не был. Более того: было похоже, что Мерлин даже обладает какой-то силой, достаточной для сотворения настоящих чудес. Однако помимо невообразимой волшебной силы магический старик был наделён ещё и довольно специфическим, прямо-таки больным чувством юмора. Убедился в этом Сириус всего через пару мгновений: дверь его кабинета отворилась, и на пороге возник Северус Снейп собственной персоной.

Глава 3. Бог из машины

В детстве Сириус был начитанным мальчиком. Он читал сказки про драконов, повести про дуэли великих магов и руководства по управлению мётлами.
Потом он стал начитанным юношей. К драконам прибавились юные красавицы, томящиеся в заточении, волшебные дуэли обернулись схватками между Благородством и Подлостью, в названиях руководств по управлению мётлами появилось слово «Практическое».
Со временем юношу сменил мужчина, тоже начитанный. Уже никаких драконов и красавиц, вместо них – новостные сводки о дементорах и Пожирателях смерти. Никаких дуэлей, только некрологи в газете «Ежедневный пророк». Руководства для летунов-дилетантов сменились учебниками по защитной магии.
Единственная отдушина, которую Сириус мог себе позволить – альманахи старых-старых, античных легенд, дошедших до нас с тех времён, когда маги не были закрытым сообществом, и у них были общие с маглами Олимпийские боги.
Кто бы мог подумать, что любовь к античной истории и древним искусствам не чужда самым могущественным волшебникам, в числе которых можно назвать и Мерлина?
Мерлин при жизни был начитанным старикашкой, теперь сомневаться в этом не приходилось.
Они оба явно штудировали одни и те же книги.
Deus ex machina. Бог из машины. Неожиданное спасение, неизвестно откуда взявшееся. Чудо как оно есть, в чистом виде, без примесей. Дешёвый трюк. Полное отсутствие вкуса и стиля. Но Мерлину нравится. Иначе где взять объяснение происходящему?
В полном соответствии с традициями старины Мерлин отправил к Сириусу посланника, наделённого свойствами Deus ex machina. В полном соответствии со своими собственными извращёнными представлениями о юморе он сделал посланником Северуса Снейпа.

Увидев Снейпа, Сириус поднялся с места, как громом поражённый.
- Вижу, что ты наконец-то начал приветствовать меня стоя, Блэк, - растягивая слова, произнёс Снейп. – Очевидно, долгие часы пребывания на этой помойке благотворно сказались на твоём аристократизме, и ты начал понимать, где твоё истинное место.
Сириус невольно откинул рукой волосы со лба и заметил, что лоб покрылся испариной. Потихоньку начиная понимать, что Мерлин в великой своей щедрости и в не менее великом коварстве в ответ на его просьбу послал ему злейшего врага, Сириус чуть было не засмеялся, как иногда смеются люди, слегка тронувшиеся умом от чрезвычайных происшествий.
- Снейп, тебе кто-нибудь говорил, что ты просто волшебник? – тщетно борясь с дурацкой ухмылкой, проговорил Сириус и сделал несколько шагов в сторону вошедшего.
- Неоднократно. Последний раз – пару часов назад, - Снейп начал пристальнее разглядывать Сириуса, стараясь понять, не пьян ли тот в рабочее время. – А тебе это кто-нибудь говорит?
- Ты же знаешь, что нет, - ответил Сириус, приближаясь. Он перешагивал через валяющиеся по всему полу мётлы; под ногами хлюпала разлитая вода. – Зачем людям лишний раз повторять очевидное, если они до сих пор не могут забыть, каким чудом я был для них?
- Ты и сейчас чудо, - пробормотал Снейп, с неприязнью оглядывая нечёсаного, небритого, неопрятного Сириуса, и решил, что тот всё-таки что-то принял внутрь из числа крепких алкогольных напитков.
- Что ты принёс мне, заклятый друг мой? – спросил Сириус, подойдя, наконец, почти вплотную к противнику и нависая над ним.
Снейп отодвинулся назад. Присутствие Блэка было единственным случаем, когда Снейп отступал – физически, конечно, о моральной капитуляции и речи быть не могло. Слишком уж неприятным было нахождение в подобной близости от давнего соперника.
- Я принёс тебе твою работу, - процедил он сквозь зубы. – Кажется, ты слегка подзабыл, баюкая в этой клоаке свою ущемлённую гордыню, что тебя наняли на определённых условиях. Напоминаю: условия эти подразумевают, в числе прочего, что ты будешь ходить по школе и отбирать у студентов предметы, могущие представлять определённую опасность для учебного процесса и для их здоровья. Но ты, занятый самолюбованием, сидишь здесь и нагло отлыниваешь от работы. Тебе ужасно повезло, что Дамблдор решил пристроить тебя у себя под боком, не то гнить бы тебе сейчас где-нибудь в придорожной канаве. Об этом ты также забыл. Впрочем, если ты и дальше будешь выпивать на работе, твои денёчки в наипочётнейшей должности завхоза сочтены. Не думаю, что Дамблдор простит тебе пьянство, как он прощает его Трелони.
С этими словами он не швырнула даже, а пренебрежительно уронил под ноги Сириусу целый свёрток, наполненный каким-то барахлом. Свёрток не был ни перевязан бечёвкой, ни заколдован Опечатывающим заклинанием, поэтому от падения раскрылся, вывалив содержимое на пол. Во все стороны брызнули какие-то визжащие зелёные шарики, покатились непонятного предназначения диски, со свистом полетели, кружась в воздухе, мелкие пёрышки, и ещё целая куча различных коробочек, баночек и футлярчиков, образуя гору рождественских подарков в миниатюре, осталась лежать неподвижно на куске старого, обтрепавшегося по краям пергамента.
Сириус глянул вниз, и ему показалось, что пол слегка пошатнулся.
- Где ты взял это? – спросил он глухо.
Снейп скривил губы:
- Шайка идиотов-пуффендуйцев производила какие-то манипуляции с дверным замком кабинета зельеварения. Можно сказать, что я вовремя предотвратил самый бездарный взлом за всю историю Хогвартса. Впрочем, есть вероятность, что они хотели не открыть кабинет, а запечатать его навечно. Наказывать таких тупиц было совершенно бесполезно, они и так чуть не померли со страху, когда увидели меня. Я просто заставил их вытрясти всё, что было в карманах - и эти омерзительные диски-вредиски, и рвачные ракеты, и кучу упаковок чесоточного чая, – завернул в эту старую тряпку - уму непостижимо, но они додумались затирать отпечатки на дверной ручке! - и велел им скрыться с глаз моих.
Сириус, чувствуя, что голова слегка начинает кружиться, медленно наклонился и уставился на пергамент. Он пытался понять, врут ли его глаза или говорят правду. Со стороны было похоже, что это высокий, сутулый, страдающий всеми возможными болезнями суставов нищий старик нагибается к самой земле, чтобы поднять оброненную кем-то монетку. Снейп же истолковал движение Сириуса в своих интересах и с отчётливой неприязнью в голосе произнёс:
- Я вижу, что ты сегодня просто невероятно почтителен со мной, Блэк. Или это выпитое вино не даёт тебе стоять прямо? Хм, я думал, что в тебе больше достоинства.
Сириус замер, не разгибая спины. Остановившимся взглядом он смотрел на пергамент, в котором Снейп принёс ему мелкие штучки, накупленные студентами в магазине Зонко и незаконно пронесённые в Хогвартс. Его вдруг парализовала совершенно безумная (как и всё происходящее) мысль: если он, Сириус, не выполнит всех условий, которые опрометчиво дал Мерлину, старый обрывок пергамента так навсегда и останется просто бесполезной вещью, отдалённо напоминающей Карту Мародёров. Пергамент ещё может превратиться в Карту, если только Сириус решится…
Ах, эти проклятые слова, сорвавшиеся с языка! Ах, эти необдуманные поступки! Сириус уже заплатил огромную цену, совершив необдуманное, когда уговорил друзей сделать Хранителем тайны дома Поттеров не себя, а Питера. А ведь было ещё великое множество других, менее значительных поступков, слов и обещаний, и много было нехороших последствий…
Одного Сириус никак не мог себе позволить сейчас: он не мог отступить от своих слов. Мерлин явно издевался над ним, или просто проверял, готов ли Сириус заплатить за легкомысленную и наглую просьбу ту цену, которую сам же и назначил. Сириусу было ясно: если он не сделает того, что обещал за Карту, Мерлин может всерьёз рассердиться, и кара последует ужасная.
- Ну, что же ты так и стоишь? – ядовито осведомился Снейп. – Или тебя паралич разбил? Действительно, ты не привык жить в таких условиях. Ты же всегда был изнеженным маленьким отпрыском аристократов… - при этих словах голос Снейпа задрожал от плохо скрываемого гнева. – Ты должен ещё радоваться, в каких комфортных условиях ты пребываешь. Думаешь, в Азкабане тебе было бы намного лучше?..
Не выпрямляясь, как будто действительно кланялся Снейпу, Сириус схватил его правую руку, словно для рукопожатия, сжал изо всех сил и поднёс к губам. Другой рукой он перехватил руку Снейпа повыше запястья, чтобы тот не смог вырваться.
- Благодарю тебя, Северус, за то, что свидетельствовал в мою пользу и спас меня, - проговорил он сквозь зубы; язык плохо слушался его, а голос срывался от едва сдерживаемой ярости, - благодарю тебя и за дары, что ты принёс мне днесь!
С этими словами он поцеловал руку Снейпа, вкладывая в это всю ненависть, как люди обычно вкладывают пылкую любовную страсть. Затем оттолкнул его руку, словно она была раскалена, и смачно сплюнул на пол. Плевок коснулся пола в дюйме от правого ботинка Снейпа. Сириус немного выпрямился, обеими руками борцовским приёмом обхватил врага поперёк корпуса, стиснул что было мочи и буквально вышвырнул за дверь.
Снейп до того был ошарашен, что даже не успел предпринять никаких ответных действий. Последнее, что он увидел, уже находясь в коридоре и пятясь, чтобы не упасть от мощного толчка Сириуса, - тот одной рукой захлопывает дверь, а другой поднимает что-то из кучи брошенных Снейпом вещиц.

Глава 4. Преображение

Это была она, определённо она, Карта! Сириус кружился в танце по кабинету, расшвыривая мётлы и зонковские игрушки. Он держал Карту перед собой на вытянутых руках, как будто она была партнёршей в этом безумном вальсе. Он узнал её, узнал каждую складочку на её поверхности и каждую зазубринку на её краях. Он прижимал её к себе, как любимое дитя, да это и было его дитя – его, Люпина и Джеймса, плод их совместного творчества, последнее доказательство того, что Сириус был магом. Он даже уронил несколько слезинок от счастья, что желание его сбылось.
Пользоваться Картой, впрочем, он не мог. Она активировалась только волшебниками и только с помощью волшебной палочки, да и то Мародёры наложили на неё множество ограничивающих заклятий таким образом, что и не каждый волшебник мог с ней работать – она никогда не открылась бы для тех, кто желал с её помощью сотворить зло.
Никакого зла Сириус не желал. Он просто хотел побродить по замку и его территории, следя по Карте, где в этот момент находится тот или иной обитатель школы. Ну и конечно навестить кое-кого. На некоторое время он испугался, что Карта не будет показывать его самого – ведь он стал сквибом. Однако тут же вспомнил, что следы Мародёров присутствовали на ней неизменно, когда они обращались в животных – статус человека для Карты не играл роли вообще.
Ох, голодная горгулья задери, думал Сириус, поглаживая поверхность Карты, ведь он же когда-то был не просто волшебником – анимагом! Они с Джеймсом были настолько талантливы, что стали анимагами сами и научили этому Питера! На тот момент не существовало ни одного волшебника, способного сделать подобное, и все инструкции они почерпнули из жутко старой книги, едва ли не ровесницы Хогвартса. Занятие это было настолько опасное, что в магическом мире от подобной практики совершенно отказались, и в настоящее время анимагами могли быть лишь волшебники, рождённые таковыми.
Воспоминания захлестнули Сириуса, он понял, что может утонуть в них, потому что как волшебнику ему остались лишь воспоминания. Прошлое не могло помочь ему жить в настоящем. Однако прошлое в виде Карты Мародёров могло помочь отдохнуть от настоящего, как отдыхают все люди во время отпуска или каникул.
Этой версии он и решил придерживаться, если кто-то вздумает пристать с расспросами.
Существовал только один надёжный способ воспользоваться Картой – нужны были либо Джеймс, либо Люпин со своими волшебными палочками. Лучше оба. Тогда бы они втроём, пусть и без Питера, покуролесили бы в Хогвартсе. Наверняка Джеймс с удовольствием отвлечётся от своих домашних дел и от работы, а уж Люпину-то и подавно лишняя радость никогда не помешает. Можно было бы позвать Лили, и их снова было бы четверо…
- Решено, - сказал Сириус вслух. – Зову Джеймса.
Сунув Карту за пазуху, он полез в кладовку – не ту, где хранились мётлы, а ту, где валялись его личные вещи, – с трудом вытащил оттуда самый старый и громадный чемодан, открыл, нырнул внутрь как в пасть китовой акулы, и извлёк на свет божий осколок зеркала.
Это был кусочек магического зеркала, которым Сириус пользовался как приёмо-передающим устройством. Парный осколок находился у Джеймса. Стоит произнести его имя, и можно говорить и видеть друг друга. Джеймс всегда держал зеркало при себе, потому что знал - Сириусу в любой момент может понадобиться его помощь. В первые месяцы и годы после происшествия они разговаривали почти каждый день, а потом эти разговоры стали всё реже и реже – Джеймс был уважаемым семейным человеком, и Сириуса тяготила сама мысль, что он будет надоедать другу своим нытьём.
Сириус уже собрался произнести перед зеркалом имя Джеймса Поттера, но внезапно остановился. Взгляд упал на заваленный вещами и мусором пол, на кавардак, что царил в помещении, и Сириус вовремя сообразил, что и сам выглядит под стать окружающей обстановке: точь-в-точь как в своё время Филч. Да и вообще стоило бы умыться после благодарственных поцелуев, адресованных Снейпу.
Сириус спрятал зеркальце в чемодан и обратился за подмогой к покрытому копотью гардеробу, который чёрной скалой выпирал из дальней стены. Сириус долго рылся в нём, пытаясь найти одежду почище, не преуспел и отдуваясь вынырнул обратно.
- Да, проблемка, - задумчиво произнёс он, потирая рукой щетинистый подбородок.
Придётся обращаться к услугам посторонних лиц. Условно посторонних, добавил Сириус. Драгоценная Карта перекочевала из-за пазухи в чемодан, к волшебному зеркальцу. Чемодан был закрыт и водружён на место. После этого Сириус выскочил в коридор.
На его счастье как раз была перемена. Он углядел в толпе мальца с гербом Гриффиндора на мантии и пальцем подманил его к себе. Мальчик не посмел сопротивляться – про Сириуса ходили кое-какие непроверенные слухи в студенческой среде, и часть студентов, особенно с младших курсов, его побаивалась: всё-таки именно он стал невольной причиной гибели Того Кого Нельзя Назвать.
- Сынок, - сказал Сириус зловещим шёпотом, склоняясь над испуганным ребёнком. – Найди-ка мне живо Гермиону Грейнджер. Знаешь её?
Дитя мелко и часто закивало и покрылось мурашками. Сириус машинально подметил, что причуды Волшебной Шляпы во время процедуры распределения не проходят с годами – Гриффиндор регулярно принимает в свои ряды довольно чудных личностей, мало подходящих под определение «храбрец».
- Скажи, чтобы пришла в кабинет к Сириусу Блэку, понял? – выдохнул Сириус в ухо своей жертве.
«Жертва» закивала ещё чаще.
- Сириус Блэк, сынок, - это я, ты в курсе?
- Д-да, сэр…
- Надеюсь, ты выполнишь мою просьбу наилучшим образом, - проникновенно глядя в его огромные карие глаза, сказал Сириус, - а то мало ли, что… Вот Волдеморт не выполнил…
Несчастный мальчишка рванул с места в карьер, не разбирая дороги.
Сириус остался доволен собой - дело, считай, решено. С этим он и вернулся в кабинет.

Гермиона, студентка-третьекурсница, училась вместе с Гарри Поттером, сыном Джеймса и крестником Сириуса. Гарри виделся с крёстным в несколько раз чаще, чем с собственными родителями, и отношения у них были великолепные. Однако со временем Сириус начал понимать, что магловский опыт Гермионы для него гораздо ценнее, чем шутки и прибаутки в компании Поттера-младшего, - в конце концов, Гарри был просто милым и умным мальчиком-волшебником, а Сириусу нужно было как-то ориентироваться в немагической среде. Лучше маглорождённой Гермионы варианта было просто не найти – она была достаточно умна и достаточно тактична, чтобы отвечать на самые дурацкие вопросы Сириуса об устройстве немагического сообщества, и в то же время достаточно юна, чтобы не принимать его проблемы слишком близко к сердцу. И потом, перед Гермионой ему как-то не было стыдно за свою… увечность, что ли…

Гермиона прибежала через пять минут.
- Что случилось, Сириус?! – воскликнула она с порога.
Очевидно, девчонка ожидала, что он как минимум истекает кровью в своём кабинете или задыхается, заваленный конфискованным барахлом. Интересно, что ей наговорил тот сопляк?
Однако тут Гермиона заметила, что Сириус твёрдо держится на ногах и не падает замертво, потому немного сбавила обороты. Она оглядела кабинет, разбросанные повсюду вещи, пищащие и прыгающие сувениры от Зонко, лужу грязной воды на полу, венчающие этот беспорядок мётлы, и испуг быстро сменился недоумением.
- Господи, Сириус, что ты тут делал? Разве я не говорила тебе, что по ночам по замку ходят домовики и делают уборку? Ты что, ставил на них ловушки, и они перестали к тебе приходить? Сириус, как тебе не стыдно так…
- Тихо, тихо, милая, подожди, - перебил её Сириус. – Мне твоя помощь нужна, а не нотации. Про этот бедлам даже не говори – это я инквизиторский костёр своими руками сделал, но огонь был слишком сильный, и пришлось срочно заливать водой из ведра. Ты мне в другом помоги…
И он вполне правдоподобно изложил ей некую историю насчёт того, что вот он работает как завхоз, выглядит как Снейп, перспективы у него как у рабски заточённого эльфа (при этих словах Гермиона понимающе закивала и завздыхала), а так хочется увидеться с Джеймсом и Лили, с Люпином…
- Стыдно в таком виде, понимаешь? – втолковывал он. – Мне бы только привести себя в порядок.
Гермиона критически оглядела его с ног до головы.
- Да, - сказала она, - тут есть над чем работать. Как насчёт сегодняшнего вечера? Я буду свободна часов в восемь…
- Гермиона, - сказал Сириус своим фирменным чарующим голосом, каким всю жизнь разговаривал с женщинами, если хотел полностью завладеть их вниманием, а то и сердцем. - Не вечером, золотко моё. Сейчас.
Гермиона посмотрела на него и поняла – отказать не сможет, даже несмотря на то, что придётся пропустить один урок.
Примерно через час работа была закончена. Гермиона не только привела Сириуса в надлежащий вид, но и наскоро прибралась в кабинете, ибо всеми видами Хозяйственной магии владела в совершенстве.
- Знаешь, - сказала она, окидывая взглядом результаты своих трудов, - теперь ты выглядишь в этом интерьере, как знатный аристократ в своих покоях. Думаю, мистер Поттер будет счастлив узнать, что у тебя всё настолько хорошо.
- Спасибо, Гермиона, ты настоящий друг, – ответил Сириус, вертясь перед зеркалом, которое они вдвоём нашли за старым картотечным шкафом Филча и водрузили на подходящее место. – Представляешь, когда-то мне хватало лишь чистой рубашки и выглаженных брюк, чтобы заставить любых красоток плясать под мою дудку.
- Ты и сейчас можешь разбивать сердца направо и налево, - заметила Гермиона. – Только не следует делать этого в школе – тут все несовершеннолетние, кроме части семикурсников… Да и вообще не следует этого делать – что за радость знать, что кто-то по тебе с ума сходит? Тешить своё самолюбие?..
Что-то кольнуло Сириуса при этих словах, какая-то неудобная мыслишка, недоразвитая идея, кем-то подкинутая, но он не дал этому чувству развиться.
- Сириус, - сказала Гермиона откуда-то издали; он обернулся и заметил, что она уже стоит в дверях. – Сириус, мне кажется, что ты что-то задумал. Будь осторожен.
- Знаешь, мисс Грейнджер, ты до безобразия похожа на Лили, когда так говоришь, - ответил Сириус, и Гермиона, пожав плечами, оставила его одного.

Глава 5. Авантюрист и публика

Обычно когда кто-то из администрации появлялся в коридорах и общих залах Хогвартса, студенты почтительно уступали ему дорогу. При этом появление каждого преподавателя сопровождалось своей особой реакцией. Так, директора Дамблдора студенты провожали благоговейными взглядами и шептались. Над Флитвиком подхихикивали. МакГонагал старались миновать с наименьшим шумом. При мадам Хуч втягивали животы и расправляли плечи. При профессоре Спраут расслаблялись. От Хагрида отшатывались. На Трелони показывали пальцем. Со Снейпом почитали за лучшее разминуться коридорами.
Завхоза Блэка они не видели в упор.
Сегодня Сириус взял за это реванш.
Он появился в одном из коридоров башни, в которой располагался его кабинет, когда студенты покидали классные комнаты и двигались в сторону Большого зала на обед.
Он шёл навстречу потоку.
Поначалу поток забурлил. Потом в нём начали возникать водовороты, подводные течения, стремнины. Гул зародился где-то в самой сердцевине нескончаемой людской массы и постепенно перешёл не то в вопль, не то в стон. Наверное, так должны были бы кричать раненные русалки, не сумевшие заманить разбившего их сердца прекрасного морехода в пучины морские…
Но не русалки то были, а студентки Хогвартса. Поначалу они безразлично скользили по Сириусу взглядом. Потом начинали усиленно моргать, чтобы отогнать морок. Потом замедляли шаги. Останавливались. Открывали рты. Провожали глазами. Оборачивались и смотрели в спину. Потом переглядывались между собой, словно пытаясь удостовериться, что не галлюцинируют и не спят на ходу. Осознавали, что не спят. Подносили руки к лицу. И начинали визжать, крепко зажав себе рты ладонями. Тихо, а потом всё громче, и громче, и громче…
Мимо них лёгкой, непринуждённой походкой шёл наследный принц рода Блэков, чистокровный чёрный маг, принявший сторону Света.
Если бы только Великолепие надумало обрести телесную форму, оно стало бы Сириусом Блэком. Сириус был Великолепием-Во-Плоти и осознавал это. Высокий, стройный и широкоплечий. Чёрные волосы, на которых играют блики света при каждом шаге. Синие глаза, от проницательного взора которых ничто не укроется. Лицо, словно мастерски выточенное небесным творцом, пожелавшим явить миру настоящее совершенство. Практически эталон, на который надо делать поправку при любом сравнении. Дополняли картину чёрный плащ, вздымающийся за плечами при каждом шаге, белая рубашка, чёрные брюки и до блеска начищенные сапоги: классический образчик мужской одежды, но ведь и его тоже надо уметь носить. И, что главнее, надо уметь себя вести в обществе!
Сириус не смотрел поверх голов ни в прямом, ни в переносном смысле, хотя рост и происхождение позволяли ему это. О нет, этой классической ошибки мужчин, желающих казаться более значительными, он никогда не совершал раньше и не совершил бы впредь. Сириус наоборот стремился встретиться взглядом с как можно большим количеством людей. Сейчас его глаза подолгу рассматривали то одно, то другое лицо в толпе (всегда женское), а на красиво очерченных губах словно бы замерла едва заметная полуулыбка.
Он шёл, рассекая толпу и с упоением слушая женские ахи, вздохи и визги за спиной. Через несколько минут он почувствовал, как за ним начинает постепенно формироваться свита очарованных (и, безусловно, очаровательных!) поклонниц.
Внимание девушек ему необыкновенно льстило. Появилось ощущение, будто ему снова шестнадцать, жизнь легка и приятна, а впереди маячат перспективы героических подвигов и великих свершений.
Сириус точно знал, кого и что следует благодарить за всё это. Да, Карта действительно магическая. Но магия её не только в том, что она показывает следы обитателей замка. Она и в том, что способна дать огромный заряд энергии тому, кто Картой владеет. Иначе как ещё можно объяснить, что у него нашлись силы взять себя в руки, привести внешний вид в надлежащее состояние и задумать «шалость и только шалость»?
Улыбка на губах стала шире. Нет, не прав был Дамблдор, когда убеждал его, что только собственные силы могут возвеличить или унизить его и выстроить схему его взаимоотношений с обществом. Ерунда! Карта, вот в чём дело. А если трактовать шире, то магия. Магия Карты дала ему силы, только благодаря ей он вновь почувствовал себя человеком, а не бесполезной развалиной. Существовала ли ещё хоть одна вещь в этом мире, вдохновляющая настолько, чтобы он захотел наконец-то, по выражению директора Хогвартса, «подняться с колен»? Неужели это могли быть друзья, которым он в тягость? Случайные любовные связи? Бестолковая и низкоквалифицированная работа? Родной дом, который его раздражает? Соседи, чьих имён и лиц он не помнит и не желает запоминать? Родственники, от которых он отрёкся?
Бред всё это собачий, причём не анимагической собаки, чёрной, блестящей и холёной, а самого тщедушного подзаборного бродяжки с репьями на хвосте. Если бы из этого болота объективной реальности можно было выбраться, если бы оно и вправду было источником невероятной силы, сегодня Сириус был бы уже равен по своему могуществу Волдеморту. Да только нет тут никакой силы. Она есть только в магии, пусть даже этой магией наделены какие-то простенькие предметы вроде созданной ради забавы Карты Мародёров. Неужели Дамблдор, если сейчас взглянет на Сириуса, посмеет заявить, будто именно ободранные мётлы для учебных полётов, затхлый воздух кабинета завхоза и тяжёлый ручной труд наконец изменили его настолько, что он вновь сияет как начищенный галлеон и у него вновь толпы почитателей? Нет, нет и нет! Это магия Карты, и он намерен использовать эту магию так полно и так долго, как только получится. Потому что другого шанса вновь почувствовать себя волшебником у него не будет.

У Сириуса очень быстро созрел план, который был прост до невозможности и заключал в себе, таким образом, гарантию от провала. Предполагалось, что Сириус демонстративно покинет замок якобы в личных целях, а затем, встретившись в «Кабаньей голове» с Джеймсом и Люпином, вместе с ними проникнет в Хогвартс с так называемого чёрного хода, то есть через Визжащую хижину. Чтобы совершить «шалость». Затем они уйдут обратно той же дорогой, после чего он снова вернётся в замок – официально, через центральный вход.
В том, что сегодня ему удастся уговорить Джеймса, Люпина и, возможно, Лили, Сириус не сомневался. Его даже не смущало, что Джеймс и Лили работают, а Люпин, скорее всего, находится не в лучшей своей форме как морально, так и физически. Сириус был буквально опьянён предстоящей афёрой, и никаких преград для её осуществления просто не замечал.
Однако для того, чтобы как можно больше свидетелей видело его отбытие из Хогвартса, этих свидетелей ещё нужно было набрать.
Набрать их, выглядя как Филч, было просто нереально, зато наследник рода Блэков буквально притягивал к себе взгляды. А уж если вдруг случилось что-то невероятное, и за пару часов зачуханный завхоз Хогвартса снова превратился в богатого наследника, к его персоне будет приковано внимание абсолютно всех, кто только способен видеть, слышать и передвигаться. Поэтому сначала надлежало обойти Хогвартс, чтобы максимально большое количество студентов увидело его вблизи, потом явиться в Большой зал на обед, там отпроситься у Дамблдора примерно на денёк-другой, и уже после этого в сопровождении ошеломлённой толпы спокойно и с достоинством покинуть замок. Дальше Сириус планировал добраться до Хогсмита и спокойно ждать друзей в «Кабаньей голове». Очень незатейливо и очень легко осуществимо.

Улыбаясь, Сириус продолжал шагать вперёд и едва не столкнулся с профессором МакГонагал, которая неожиданно вышла в коридор из какого-то кабинета. Старые инстинкты, чудесным образом вернувшиеся к нему вместе с Картой, сработали автоматически, и Сириус галантно поклонился МакГонагал, как всегда делал при встрече с учителями в бытность свою студентом, а не завхозом Хогвартса.
- Отличный денёк, мэм, - произнёс он. – Просто идеально подходит для прогулок. Чувствуешь себя совершенно обновлённым человеком.
В первое мгновение МакГонагал оторопела. Лицо её вытянулось, а руки невольно поднялись к груди в защитном жесте. Однако она умела владеть собой. Пусть и не вполне справившись с удивлением, она всё же ответила довольно твёрдым голосом:
- Да-да, Сириус… э… мистер Блэк. Вижу, что вам прогулка действительно пошла на пользу.
- Вы позволите сопровождать вас в трапезную? - учтиво предложил Сириус самым невинным тоном, каким только мог, и протянул ей руку.
МакГонагал опять смешалась. Вокруг уже собралась внушительная толпа студентов, и позволить Сириусу ломать здесь комедию она никак не могла. Тем не менее она не сразу нашлась, что ответить, и на это были причины.

Сириус и МакГонагал знали друг друга очень давно. Сириус понимал, что она хорошо помнила его именно таким – элегантным, дерзким и острым на язык. Сейчас, похоже, она в один миг словно окунулась в Омут памяти и перенеслась на пятнадцать лет назад, когда к ней, ещё довольно молодой женщине, вот так же на переменах неожиданно подходили то он сам, то Джеймс, а иногда и оба сразу, с поклоном предлагали самые разные услуги от чистки фамильного серебра до сопровождения в душевую, получали категорический отказ, с видом глубочайшей печали отступали, а через несколько минут она уже слышала их громкий раскатистый смех откуда-нибудь из-за ближайшего угла.
МакГонагал была необыкновенно удручена, когда узнала о произошедшей с Сириусом трагедии, всегда старалась выразить ему своё участие, однако Сириус подозревал: в глубине души она полагала, что он так просто не изменится. Ей явно было больно видеть, как он влачит жалкое существование на должности завхоза, но она не переставала ждать от него каких-нибудь выходок.

В данный момент, однако, МакГонагал была несколько ошарашена тем, как неожиданно начались выходки. Это было видно по выражению её лица, и её можно было понять – ещё утром она видела Сириуса в одном из дальних коридоров замка столь же потрёпанным и так же бесцельно бредущим куда-то, как и все предыдущие годы его службы в Хогвартсе.
- Вы должны решиться на это хоть однажды в жизни, профессор, - проговорил Сириус доверительно, явно намекая на предыдущие отказы от услуг.
МакГонагал ещё мгновение колебалась. Считает ли она его слова дерзкими, или необычность ситуации не даёт ей обратить внимание на разные мелочи? В принципе, она могла бы с одинаковой долей вероятности зарыдать (от радости, если бы подумала, что к нему вернулись магические способности), или отвесить ему оплеуху (от возмущения, если бы решила, что он дождался-таки своего звёздного часа, чтобы начать ухаживать за ней всерьёз), а может быть схватила бы его за руку и потащила к мадам Помфри (от беспокойства, если бы пришла к выводу, что он тронулся умом).
Сириус, не меняя позы, уже морально приготовился на всякий случай отскочить назад, чтобы оказаться вне пределов её досягаемости, хотя в толпе это было бы нелегко сделать, когда МакГонагал наконец взяла себя в руки. Против ожидаемого она просто резко и коротко кивнула в знак согласия. Скорее всего потому, что знала лучшее правило безопасности: за объектом следует приглядывать до тех пор, пока не выяснится, насколько он опасен.
Сириус продолжал настойчиво протягивал ей руку. Она проигнорировала жест, лишь кивнув головой, затем повернулась и пошла в сторону Большого зала, предоставив ему выбор: следовать за ней по пятам или с видом оскорблённой невинности остаться на месте и ждать, когда его поглотит бушующий людской поток.
Ничтоже сумняшеся, Сириус двинулся за ней.

Глава 6. Обед с заклятым другом

Сириус никогда не ходил в Большой зал на завтраки, обеды или ужины – пребывание за одним столом с бывшими учителями, чьё мастерство он когда-то сумел превзойти, но не смог сохранить, было для него в тягость. Да и шумный, гудящий человеческий улей за четырьмя столами факультетов не вызывал у него ни прилива энтузиазма, ни усиления аппетита.
Но сегодня был особенный день. Сегодня он вошёл в распахнутые двери триумфатором: если кто-то ещё не успел лицезреть его в коридоре, теперь не отвертится – не заметить нового человека за преподавательским столом не в состоянии ни один студент.
Почтительно следуя за МакГонагал, Сириус ловил на себе недоумённые, ошеломлённые и восхищённые взгляды. Недоумевали и восхищались те, кто его не узнал: первые не могли понять, что за новая персона появляется в Хогвартсе в середине года, вторые (исключительно особы женского пола) просто оценили его внешние данные. Ошеломлённые представляли собой жалкое меньшинство: это были те студенты, которые распознали в незнакомом мужчине своего завхоза.
Сириус затруднялся сказать, какая именно из возможных реакций была бы предпочтительней для исполнения его плана. Пожалуй, он выбрал бы восхищение. Яркие, привлекательные личности притягивают к себе внимание надолго, а за яркими привлекательными молодыми людьми постоянно следит кто-то, тайно в них влюблённый. Внезапные чувства юных барышень Хогвартса Сириусу были не интересны сами по себе, но вот свита воздыхательниц этим вечером была бы очень даже кстати.
- Ну же, Сириус, - услышал он голос МакГонагал. – Займите, наконец, место.
Оказалось, что пока Сириус следил за реакцией студентов на своё появление, они с МакГонагал незаметно подошли к обеденному преподавательскому столу.
Он улыбнулся и покорно склонил голову, чем снова вызвал замешательство МакГонагал. Быстрый взгляд на декана Гриффиндора сообщил ему, что она тщетно пытается не вспоминать далёкие и неспокойные годы своего преподавания на курсе, где училась дружная четвёрка Поттер-Блэк-Люпин-Петтигрю.
Сириус же, не обращая больше внимания на свою бывшую преподавательницу, а ныне коллегу, размеренной походкой обошёл стол и опустился на стул, стоявший как раз напротив факультетского стола Слизерина.
Расчёт его был верен: уж кто-кто, а слизеринцы все поголовно знали, кто и что такое Сириус Блэк. Знание это не давало им заскучать, как постоянные инспекции Филча не давали в своё время скучать юным Мародёрам. Для слизеринцев едва ли не делом чести считалось отомстить предателю крови, если только представится такая возможность, поэтому сегодня они будут есть его глазами, пока он будет есть жареную индейку. И дело не в том, что они знать не знали, что проклятый предатель служит в Хогвартсе завхозом. Нет, их больше, чем всех прочих студентов, должна насторожить внезапная перемена, произошедшая с ним сегодня. Гриффиндорцы будут радостно переговариваться по его поводу, пуффендуйцы – удивлённо молчать, студенты с Равенкло обменяются парой многозначительных фраз, и лишь факультет Слизерин с первого по седьмой курс в полном составе будет сверлить его взглядами, пытаясь по выражению его лица и по жестам понять, что же происходит.
Это дополнительно гарантировало Сириусу, что за ним помимо поражённых стрелами Амура девиц будут неусыпно следить мелкопакостные наследники бывших приспешников Волдеморта. И так вплоть до момента, когда он выйдет за ворота территории Хогвартса, а значит, свидетелей того, что он покинул замок, будет более чем достаточно.
Среди сидящих в ожидании, когда подадут обед, Сириус заметил нескольких отпрысков Пожирателей Смерти, а затем увидел и своего племянника Драко Малфоя. Мальчишка не сводил бледно-голубых горящих глаз с Сириуса, словно пытался прожечь его насквозь. Ну что ж, очень типично для их милой семейки.
Сириус не удивился бы, если бы ему сказали, что юный Драко действительно может в минуты сильного гнева взглядом воспламенять предметы: сам Сириус, во всяком случае, делать это мог. Не всегда, конечно. Иногда. Пару раз. Ну, однажды, в общем. В день, когда разругался с родителями окончательно и ушёл из дома. Отец тогда просто жестом указал ему на дверь, считая выше своего достоинства напутствовать юного наглеца хоть одним словом. Зато мамочка высказалась за двоих. Даже за троих, считая Регулуса. Если сперва и были у Сириуса подозрения, что он – просто чисто теоретически – может быть не прав, то после её пылкой речи они развеялись, как утренний туман. Все мамочкины упрёки, угрозы и проклятия настолько взбесили его тогда, что он, проходя мимо огромного гобелена, изображавшего семейное древо рода Блэков, пожелал уничтожить даже саму память о своём присутствии на одной из ветвей. Когда он без труда отыскал маленький листочек со своим именем, мамочка как раз визжала ему что-то о грязных маглах, которые теперь только и смогут его приютить, потому что все приличные дома для него будут закрыты. Словно удар электрического тока пронзил всё его тело, в глазах на мгновение побелело, как будто он смотрел на вспышку молнии, а в следующую секунду он уже видел, что на месте листка с его именем на гобелене зияет дыра с некрасиво опалёнными краями.
Потом Сириусу не раз приходило на ум, что именно эта маленькая оплавленная дырка, оставленная им как прощальный подарок, навела родителей на мысль выжечь имена всех остальных родственников, предавших, по их мнению, священные традиции чистоты крови.

Малютка Драко, однако, ничегошеньки не мог ему сейчас сделать, пусть хоть в бинокль, хоть в телескоп на него пялится. Сириус наклонил голову, словно бы смотрел на мальчишку поверх очков, как это всегда делал Дамблдор, изобразил ласковую отеческую улыбку и с удовольствием отметил, как Малфой-младший на его глазах краснеет и начинает дышать быстрее, раздувая ноздри от гнева.
Однако внезапно выражение лица Драко полностью изменилось: на смену ярости пришло любопытство, но не продержалось и пары секунд, уступив место злорадному веселью. Смотрел он при этом не на самого Сириуса, а куда-то за его спину. Другие слизеринцы тоже постепенно начали веселиться, а некоторые даже показывали на преподавательский стол пальцем.
Сириус обернулся, вдруг поняв, что в зале воцаряется тишина, и не ожидая ничего хорошего.
За его спиной стоял Снейп. Лицо у него было абсолютно белое, левая щека и левый уголок рта подёргивались. Он смотрел на Сириуса совершенно безумными глазами.
- Чем могу, профессор Снейп?.. – учтиво спросил Сириус тихим ровным голосом.
Снейп нервно дёрнулся. Без труда можно было понять, что сейчас он мысленно отрезает от Сириуса кусочки и скармливает драконам.
- Если вам сказать нечего, то позвольте мне продолжить изучение меню, любезный, - коротко пожав плечом, сказал Сириус. – Или вы хотели меня обслужить сразу?..
Некоторые из студентов, услышавших эти слова, захихикали.
Смотреть на Снейпа было страшно, именно поэтому на него смотрели уже все присутствующие.
- Ты, - прохрипел он на вдохе, - как ты посмел…
- Что, явиться сюда и нормально пообедать? – Сириус улыбнулся покровительственно, снова поворачиваясь лицом к столу. – Это лучше, чем умереть с голоду и потом до скончания века призраком являться к тебе по ночам. Меня, знаешь ли, не прельщает перспектива еженощно лицезреть твоё нижнее бельё и мучиться от того, что не могу поправить тебе сползший ночной колпак. Да и ночная ваза под твоей кроватью, знаешь ли…
Студенты, что сидели довольно далеко от преподавательского стола, тянули шеи и приподнимались со своих мест, чтобы лучше видеть. В нескольких метрах от стола услышать что-либо было почти невозможно, поскольку вся словесная перепалка носила черты ссоры между двумя хорошо воспитанными господами: ссоры, которая происходила публично, и это не радовало ни одну из сторон-участниц. Сириус прилежно изображал дворянина, которому не пристало кричать, как на базаре, а у Снейпа от злости просто сдавило горло.
- Как ты посмел занять это место, мерзавец? – зашипел Снейп, борясь с желанием схватить Сириуса за загривок и утопить в супнице, как только в ней появится жидкость любой консистенции. – И почему ты так выглядишь?
Со стороны они напоминали ресторанного официанта и богатого посетителя. В роли посетителя выступал Сириус, который словно бы явился сюда, чтобы вольготно расположиться за столом и с аппетитом, но без жадности отобедать, одновременно с этим высказывая все свои претензии к качеству пищи и уровню обслуживания. Снейп же выглядел как прислужник, вынужденный постоянно находиться при состоятельном господине: стоял за плечом, сносил обиды, ненавидел, но навредить не мог, чётко понимая, где его место.
Конфликт вырисовывался нешуточный и грозил уже перейти из фазы узко-личной в публичную, с призывами к присутствующим свидетельствовать в пользу истца или ответчика, но в этот момент из боковой двери в Большой зал вошёл Дамблдор. Ничего не замечая вокруг, он прошествовал на своё место, безо всяких церемоний сел и махнул рукой замершим было ученикам. Эльфы словно только этого сигнала и ждали, потому что еда возникла на столах в тот же миг. Дамблдор, весь в своих мыслях, приступил к обеду. На окружающих он не обращал внимания. Впрочем, такое с ним частенько бывало и раньше, так что не стоило беспокоиться.
Появление Дамблдора несколько отвлекло внимание студентов от конфликтующей пары, но как только директор уселся и подтянул к себе внушительных размеров блюдо с рыбой, студенты вновь повернулись к Сириусу и профессору зельеварения, ожидая интересного продолжения и не глядя накладывая себе еду мимо тарелок.
Снейп, судя по всему, понял, что его возмущение и гнев играют на руку врагу. Поджав губы, он резко шагнул в сторону и сел на единственное свободное место за преподавательским столом – по правую руку от Сириуса.
В том, чтобы сидеть бок о бок со старым противником, Сириус видел мало приятного. Однако ему представилась уникальная возможность позубоскалить, как в старые добрые времена, когда они со Снейпом были на равных – в магическом плане, по крайней мере. Игру на публику можно было временно приостановить, но оставить в покое Снейпа он не мог, поэтому понизил голос почти до шёпота и продолжал гнуть своё.
- Хорошее местечко, - едва двигая губами, произнёс он, - все питомцы как на ладони. Можешь чувствовать себя заботливым папашей. Своих отпрысков у тебя, конечно, нет, но ты всё равно превосходно справляешься. Смотрю вот на своего Драко и думаю: отлично профессор Нюниус поработал!
Снейп избрал другую тактику. Молча, очень медленным и выверенным движением он протянул руку к стоящему рядом блюду и вилкой аккуратно выудил оттуда голубец. Он не смотрел ни на Сириуса, ни на шумно жующих студентов. Он был сосредоточен на простых механических действиях.
- Мальчишка вышел просто загляденье, - краем глаза наблюдая за Снейпом, продолжал Сириус, – чуть родному дядюшке в груди дырку не проделал взглядом. Сразу чувствуется: Нюниус работает не за деньги, а за идею.
Так же молча Снейп опустил голубец на свою тарелку. Поправил его вилкой, чтобы лежал точно по центру.
- Да и зачем Нюниусу деньги? – хоть и шёпотом, но очень живо спросил Сириус, ни к кому в особенности не обращаясь, и тут же сам себе пояснил: - Абсолютно ни к чему! Что он будет с ними делать? Ведь ему не надо покупать новую одежду – даже старую стирать не надо, между нами…
Снейп взял лежащий возле тарелки нож.
- …Нюниус не барышня, так что средства для укладки волос ему не к спеху. А на шампунях он уже давно с успехом экономит…
Очень аккуратно, с пугающей сноровкой опытного магловского то ли хирурга, то ли мясника Снейп отсёк малюсенький кусочек голубца и замер над тарелкой с ножом и вилкой наготове: ждал, закричит ли голубец или просто бросится наутёк. Крючковатый нос завис над местом трагедии, как клюв хищной птицы, готовой нанести смертельный удар.
- …Траты на женщин Нюниуса тоже не разорят: какие женщины, такие и траты, то есть полнейшее зеро…
Снейп поднёс к голубцу вилку и вдруг резко проткнул его насквозь. Повертел в руке нож, приспосабливаясь, и стал отпиливать второй кусочек, орудуя тупой стороной. Голубец начал сминаться, и из него полезла начинка.
Теперь Сириус следил за Снейпом, не отрываясь.
- На твоём месте, Нюниус, я бы всегда в игорных заведениях ставил на «зеро» - для тебя это беспроигрышная стратегия. Хотя… – работа Снейпа начала оказывать на Сириуса гипнотическое действие, он даже перестал следить за тем, чтобы говорить шёпотом, и теперь голос его сделался просто низким, хрипловатым и монотонным. – Не уверен, что ты снискал бы славу, друзей и женщин. Таких, как ты, не любят – кому нужны мрачные упыри? Где ваше очарование, профессор Снейп? Где ваша лучезарная улыбка, ваш искромётный юмор, которым вы завлекали юных прелестниц лет эдак пятнадцать тому назад?
Сириус говорил медленно, а Снейп работал методично. К моменту, когда Сириус закончил фразу и замолчал, Снейп успел четвертовать, колесовать и посадить голубец на кол. Рубленная начинка неаппетитной кучей лежала на тарелке, а сверху покоился лист капусты, в который она была завёрнута – вернее, то, что от листа осталось.
В процессе экзекуции было нечто настолько древнее, мистическое, уходящее корнями вглубь веков, что сознание переставало служить своему хозяину и уступало место первобытным инстинктам. Сириус и Снейп оба не могли отвести взгляда от останков и сидели, скрючившись над снейповой тарелкой, как два малыша иногда сидят над замученной ими зверушкой.
- А что, Сириус, - неожиданно послышалось слева, - ведь вы, мой дорогой, в самом деле выглядите просто восхитительно. Неужели у вас произошло какое-то необыкновенно радостное событие?
Это профессор Флитвик прервал беседу с сидящей рядом Спраут, обернулся к Сириусу и решил наконец узнать причины чудесного преображения завхоза.
Сириус от неожиданности заметно вздрогнул, но тут же весело засмеялся, сбрасывая напряжение. Снейп тоже пришёл в себя и отодвинулся подальше от стола и от противника.
- Свидание! – воскликнул Сириус, поднимая голову и расправляя плечи, и повернулся к Флитвику. – Долгожданное романтическое приключение! Достойный соперник отступает, и сердце прекрасной дамы навеки отдано победителю.
Студенты из тех, что сидели за столами факультетов ближе всего, услышали эти слова и зашушукались. Снейп окаменел.
Флитвик всплеснул маленькими ручками.
- Ах, молодость, молодость! – тоненьким голоском прокричал он и продолжал, обернувшись уже ко всем собравшимся и напрочь забыв, что собеседник находится справа: – Пора, что так быстро проходит. Надо, надо пользоваться моментом, мой дорогой друг. Безмерно рад за вас, безмерно. Таинственная красавица под сенью ив! Тёплый ветер играет тончайшим шёлком её изысканной мантии, золотистые кудри сверкают на солнце… Тонкая, словно прозрачная ручка тянется к твоей ладони, мозолистой, как у всякого мага, часто сражающегося на дуэлях волшебными палочками… Или кудри золотисто-медные? Впрочем, не важно. Ах, молодость, молодость…
Продолжая по инерции улыбаться, Сириус обернулся и встретился глазами со Снейпом.
Снейп бесшумно отложил в сторону столовые приборы и вынул из кармана палочку. Не отводя взгляда от лица Сириуса, он нацелил палочку точно в центр тарелки, туда, где лежал растерзанный фарш, бывший менее получаса назад прекрасным, сочным, свежим голубцом.
Сириус замер и не успел закрыть глаза, когда фиолетовая молния вырвалась из острого конца палочки и с немыслимым грохотом ударила в центр тарелки. Во все стороны полетели осколки фарфора и хрусталя и кусочки пищи, сметённые взрывом со стола. Несколько ближайших графинов с напитками треснуло, и по скатерти поплыли кроваво-красные пятна. Раздался женский визг и шум отодвигаемых стульев и скамеек.
Сириус заморгал, стараясь прогнать неровные пятна в форме молний, которые стояли перед глазами и мешали смотреть. Потом провёл рукой по лицу, по волосам, стряхивая какой-то мусор. На ладонь упало несколько опалённых кусочков фарша и ошмёток капустного листа с четырьмя дырочками от снейповой вилки в центре.
Сириус глянул на Снейпа.
С чувством глубокого удовлетворения Снейп убрал палочку в карман, поднялся со своего места, наградив Сириуса презрительной усмешкой, извлёк из-за пазухи на удивление белый шёлковый платок, приложил его к лицу, прикрывая нос и рот, и стремительно направился к выходу.
Взрыв, направленный на полное и окончательное уничтожение несчастного голубца, был победным залпом, решившим исход битвы. Сириус уважал достойных соперников и в глубине души вынужденно признал, что на этот раз поле боя осталось за Снейпом. Но Мародёр есть Мародёр. Отдав должное противнику, он смачно выругался про себя и в ярких красках представил, как Снейп кубарем летит вниз по лестнице в подземелья.
Студенты шумели как на финальном матче по квиддичу. Сириус огляделся. Преподавательский стол, развороченный ударом волшебной молнии, наводил на мысли о великих пирах гномьих королей.
Профессора отреагировали каждый в своём репертуаре. Дамблдор внимательно посмотрел на Сириуса, на эпицентр взрыва, повёл носом, ухмыльнулся и вновь занялся куриной ножкой. Флитвик прыгал на своём месте не хуже любого развеселившегося студента, совершал руками сложные движения и быстро-быстро лепетал какие-то заклинания – совершенно без толку, поскольку палочки у него не было. Профессор Спраут неслышно бормотала себе под нос, хмурилась, мяла в пальцах кусочек фарша, отлетевший к ней при взрыве, и пыталась привлечь внимание МакГонагал, время от времени дёргая её за рукав мантии. Та, в свою очередь, что-то кричала вслед Снейпу, но тщетно: за общим шумом разобрать слова было невозможно.
Сириус проследил её взгляд и едва успел заметить, как Снейп, выходящий в Центральный холл, плотно закрыл за собой двери.
Только в этот момент Сириус понял, что следовало бежать из зала со всех ног, но было уже слишком поздно.

Глава 7. Начало положено

Сцену заволокло сизым дымом. Разглядеть что-либо стало невозможно. Появился запах, очень неприятный, горький и химически острый. Время от времени мелкие фиолетовые шаровые молнии возникали в задымлённом помещении и тут же с треском исчезали.
- Боже, Северус, что вы натворили?! - раздавался где-то поблизости голос МакГонагал. – Вы хуже любого расшалившегося мальчишки! Вы хуже братьев Уизли!
- Нет-нет, дорогая профессор МакГонагал, - пискливо возражал Флитвик. – Это всего лишь защитное заклинание. Профессора Снейпа явно спровоцировали. Наш дорогой Сириус должен был видеть, что произошло… А может быть, я тоже к этому…
Сириус взял салфетку и начал обмахиваться ею, как веером. Покидать Большой зал теперь было совершенно бессмысленно, коль скоро они находились тут в момент взрыва.

Хоть и с опозданием, но он узнал заклинание Снейпа. Это было одно из очень действенных, но быстро отживших своё заклинаний, которые были популярны в Хогвартсе пятнадцать лет назад. Популярны в очень узком кругу.
Две противоборствующие группировки, одной из которых была четвёрка Мародёров, а другой - Нюниус Снейп (единолично), постоянно изобретали разные способы взаимного истребления. Едва ли не каждую неделю появлялись свежие, ранее не испробованные заклинания. Противники стоили друг друга. Положа руку на сердце, следовало признать, что Нюниус, возможно, был даже сильнее Мародёров – ведь ему приходилось работать в одиночку.
Однажды он помешал им попасть на зачёт по трансфигурации. Хитрое проклятие заставило их думать, что они пришли на это ответственное мероприятие и прилежно отвечают на вопросы. На деле же они сидели в навозной куче за дальней теплицей и сдавали зачёт огородному пугалу.
Никаких следов морок не оставил, и доказать профессору МакГонагал, что их вины тут нет, Мародёры не могли. Пришлось отбывать наказание. Зато в светлую голову Сириуса пришла очень здравая мыслишка. Она немедленно была выдвинута на суд почтенной мародёрской братии, одобрена, доработана и воплощена в жизнь. В результате весь следующий день студент Слизерина Нюниус Снейп пытался ходить сквозь стены, садился исключительно мимо стульев, а ночевать отправился в ту самую навозную кучу, заботливо примятую накануне четырьмя гриффиндорскими «отличниками».

«Ну и мозги у него», - думал Сириус, раскачиваясь на стуле и вилкой подметая фарфоровую крошку на скатерти.
Это каким же надо обладать интеллектом, чтобы разгадать секрет волшебства, если всё, что ты знаешь о заклятии – слепящая фиолетовая молния и появляющийся через несколько минут плотный, неприятно пахнущий дым? Заклятие действовало поголовно на всех, кто находился на огороженной территории. Сириусу пришлось тогда выслеживать Снейпа в туалете и дожидаться, пока он останется в одиночестве – лишние «жертвы» автоматически стали бы свидетелями защиты, что играло бы на руку Снейпу, если бы он захотел оправдаться перед деканом факультета за своё странное поведение.
Выходит, Снейп целый день тыкался носом в стены, как слепой котёнок, потом ещё две недели служил объектом для насмешек со стороны всех студентов Хогвартса, а в голове у него не только зрели планы мести – нет, он ещё и умудрялся разбираться с непростой задачей, какому же заклинанию он был подвергнут! И разобрался-таки, иначе невозможно объяснить его сегодняшнюю наглядную демонстрацию. Понял, как действует заклинание, понял, как его использовать… понял, кто был его автором.
Сириус мысленно поаплодировал Снейпу. А потом мысленно подвесил его за ноги к ржавому крюку в кабинете завхоза.

Вокруг тем временем царил полный хаос. Судя по грохоту, студенты пытались покинуть Большой зал, но неизменно натыкались на стены.
За преподавательским столом было чуть спокойнее – профессора хотя бы не порывались бежать куда глаза глядят. Сириус прислушался.
- …Нет, это не провокация. Это Фубус Дадония. Я всегда говорила, что это сложное для приготовления растение, эльфы могут невзначай переборщить с ним, и тогда еда становится взрывоопасной.
- Да бросьте вы, профессор Спраут! Какая Дадония? Вы бы ещё «долдонию» вспомнили из вчерашней «Придиры»! Я гораздо скорее поверю, если окажется, что профессору Снейпу попалась ложная волшебная палочка – эти опасные игрушки сейчас повсюду, даже в Хогвартсе.
- Уверяю вас, коллеги, тут дело в любви! Это наш с дорогим Сириусом разговор всколыхнул забытые чувства. Каюсь, каюсь, я приложил к этому руку, и нет мне оправдания!..
Сириус знал одно – полагаться на зрение сейчас глупо, из Большого зала не выбраться. Но времени терять ему не хотелось. Он решил не откладывать дело в долгий ящик и по крайней мере отпроситься у директора на пару суток. Он встал с места и ощупью начал пробираться к центру стола, прямо к Дамблдору. Из дыма услужливо появлялись всевозможные двери (в том числе люк центрального хранилища Гринготтс, дверца холодильника, раздвижная дверь купе Хогвартс-экспресса и ворота в преисподнюю), распахивались широко и приглашали войти. Сириус выставил вперёд руку и отгонял иллюзорные двери как назойливых мух. Кое-как миновав Флитвика, Спраут и МакГонагал, он очутился рядом с директором.
- Профессор Дамблдор, - прошептал он, склонившись к плечу своего непосредственного начальника. – Разрешите вас отвлечь.
Дамблдор как раз покончил с куриной ножкой и тянулся за кувшином тыквенного сока. Сириус ловко подхватил кувшин, плеснул директору в бокал и приготовился ждать реакции на свою просьбу.
Дамблдор поднял бокал, посмотрел сквозь полупрозрачный тыквенный сок на пролетевшую мимо шаровую молнию и неуловимым движением сотворил из воздуха удобный стул. Сириус понял, что это приглашение к беседе, покрепче схватил стул за спинку, убеждаясь, что тот материален, и опустился на мягкое сидение.
- Ты неплохо выглядишь, Сириус, - заметил Дамблдор, отпивая глоток сока и причмокивая.
- Благодарю, сэр.
Сириус был не из тех людей, что падки на лесть – в ранней юности льстецы попадались ему слишком часто, а после сражения с Волдемортом исчезли слишком быстро. К тому же он неплохо знал Дамблдора, не зря же они провели вместе столько долгих часов за разговорами. Конечно, понять, что у директора на уме, было невозможно, слишком уж это был сложный человек. Однако сориентироваться в происходящем Сириус был в состоянии.
По всем признакам выходило, что Дамблдор твёрдо убеждён – Сириус задумал какую-то афёру. Нужно было выяснить, осуждает ли его директор или не осуждает. Если нет, стоило просить двухдневный отгул. Если да… Всегда можно придумать другой план.
- Что же произошло с тобою, друг мой? – спросил Дамблдор.
Лучшая ложь – это чистая правда. Единственный способ обмануть и не вызвать подозрений – искренне признаться во всём. Достаточно оставить за кадром мотивы своих поступков.
Глядя директору в глаза, Сириус произнёс:
- Это Джеймс, сэр. Я должен встретиться с Джеймсом.
И, не отрывая взгляда от лица Дамблдора, почти слово в слово изложил ему ту же историю, что рассказал накануне Гермионе. Про Гермиону он тоже упомянул, но мимоходом, чтобы вдруг не показалось, что он приглашает обратиться к ней за свидетельскими показаниями.
Дамблдор слушал так внимательно, что Сириус понял – не верит ни единому слову. Именно потому и не верит, что Сириус говорит правду.
Сириус пошёл дальше.
- Я устал, сэр, - признался он. – Устал от всего этого. От школы. От работы. От того, что я сквиб. Хочу вспомнить, как было раньше. Не в памяти восстановить, а ощутить на своей шкуре. Хочу выглядеть, как раньше, делать то, что раньше… встретиться с людьми, с которыми был раньше.
- А что же Северус, - спросил Дамблдор неожиданно, - он тоже хочет, чтобы всё вернулось на круги своя?
Сириус опустил голову, а про себя выругался. Теперь оставалось только идти ва-банк.
- Я думаю, он не возражал бы, если б я вовсе исчез, - ответил он. – Не знаю, почему его так расстроила перспектива расстаться со мной на пару дней. Да и не хотел я его в известность ставить, просто с профессором Флитвиком парой фраз обменялся, а Снейп услышал…
Оба замолчали. Преподаватели справа и слева продолжали бурно обсуждать ситуацию, студенты где-то в глубине Большого зала не оставляли попыток выйти наружу.
Пауза затягивалась.
Сириус уже подумал было, что Дамблдор не намерен продолжать разговор, как тот неожиданно произнёс:
- Я не вполне уверен, друг мой, что Северус будет очень возражать против возвращения тех весёлых денёчков. Во всяком случае, теперешнее его положение намного упрочилось по сравнению с предыдущими годами. Но я хочу предупредить тебя: что бы ты не задумал, всё обернётся иначе. Этот восхитительный морок служит тому подтверждением, - с этими словами он помахал в воздухе рукой и невзначай отогнал прочь дверцу дамской шкатулки.
Сириус тайком перевёл дух.
- Так значит, сэр…
- Отпущу тебя с лёгким сердцем, мой мальчик. Всё, что с тобой произойдёт, станет для тебя неплохим уроком.
- И вы разрешаете мне покинуть школу на два дня? – уточнил Сириус. Когда имеешь дело с Дамблдором, лучше подстраховаться.
- Скажем так: через два дня ты должен вновь приступить к своим обязанностям, - ответил директор, и впервые с начала разговора Сириус заметил лёгкую тень улыбки на его лице.
У Сириуса возникло неприятное впечатление, будто Дамблдор только что ткнул его носом в лужу, как напакостившего щенка. Директор явно видел его насквозь, и Сириусу немедленно захотелось чем-нибудь прикрыться, как щитом. Поборов минутную слабость, он встал, коротко поклонился Дамблдору и с тоской посмотрел в сторону выхода.
Настроение у Дамблдора, похоже, улучшалось с каждой минутой. Погружённый в свои мысли в начале обеда, задумчивый во время разговора с Сириусом, теперь он начинал всё заметнее улыбаться.
- А помните ли вы, Минерва, один интересный случай лет пятнадцать назад, - обратился он к МакГонагал, продолжающей вялую перепалку со Спраут и Флитвиком. – У студентов тогда началась мода на заклятие Хомо-Конфундус…
Сириус проворно сделал шаг назад и оказался за спиной Дамблдора. Ему и секунды не потребовалось, чтобы понять: директор тоже давным-давно сообразил, что творилось в школе во времена Мародёров.
МакГонагал обернулась, посмотрела на Дамблдора сквозь дымку и вдруг ойкнула.
- Профессор Дамблдор, не думаете же вы?..
И тут же обернулась к Флитвику:
- Профессор Флитвик, директор предполагает, что мы имеем дело с Хомо-Конфундусом!
Флитвик взвизгнул, подпрыгнул на месте и хлопнул себя ладонью по лбу.
- Ну конечно, - возопил он, - Хомо-Конфундус! Как я раньше не догадался! Ну что же, мы спасены, друзья. Предлагаю всем сотворить себе головные пузыри. Сиреневая перхоть не страшна для молодёжи, но нам она ни к чему… Сириус, Сириус, где же вы, друг мой, идите скорее сюда, на мой голос. Сейчас я вам помогу…
Сириус пошёл к нему, перехватывая руками спинки кресел, чтобы не отклониться от заданного маршрута, добрался до своего места и с почтением согнулся пополам в импровизированном поклоне.
- Вы у нас так восхитительно молоды и красивы, - бормотал Флитвик, вытаскивая из рукава палочку и тыкая Сириуса в лоб, - у вас свидание, вам нельзя, никак нельзя появляться перед дамой покрытым хлопьями, с дымом из ноздрей и с сосульками на ушах...
Сириус покорно ждал, склонившись перед Флитвиком, когда вокруг головы материализуется стеклянный пузырь, и краем уха слушал, как МакГонагал раздавала приказы студентам, объясняя им побочные эффекты заклятия, которое их всех сейчас освободит. Профессор Спраут вынимала из кармана и подсовывала себе под край стеклянного колпака какие-то листья. Дамблдор сотворил головной пузырь с небольшим хоботом и теперь мог безопасно потягивать тыквенный сок. Флитвик, покончив с защитой для Сириуса, переключился на МакГонагал: было похоже, что сама она делать ничего не будет, пока не убедится, что студенты поняли её инструкции. Преподавателей, сидевших слева от Дамблдора, Сириусу не было видно из-за дыма, но возня на левом краю стола прекратилась. Последним Флитвик обслужил себя, невербально соорудив вокруг головы прозрачную сферу, а затем взмахнул обеими руками и что-то пропищал.
Дым в мгновение ока начал закручиваться в сложные спирали и густеть. Через несколько мгновений зал был полон бледными сталактитами и сталагмитами, которые стремительно ввинчивались в потолок и пол, издавая при этом пронзительный свист. Воздух стал прозрачным, и Сириус увидел, как над головой каждого студента формируется маленькое сиреневое облачко и начинает осыпаться мелкими хлопьями подобно вулканическому пеплу. Макушки и плечи быстро покрылись сиреневой трухой, а при выдохе у каждого начал идти из носа пар, как при сильном морозе. Студенты загалдели и засмеялись, бросились стряхивать друг с друга сиреневые хлопья, а самые шустрые ринулись к дверям и выскочили из Большого зала. Преподаватели чинно последовали за ними, на ходу избавляясь от стеклянных шлемов. Сириус уже начал подумывать, не стукнуться ли головой о стену, чтобы разбить сферу, но к нему стремглав подлетел Флитвик, начертал в воздухе несколько рунических символов, и стекло растворилось в воздухе.
Довольный тем, как всё закончилось, Сириус отправился к себе в кабинет, чтобы собрать вещи для похода в Хогсмит.
Когда он проходил мимо коридора, ведущего в подземелья, ему показалось, что за колонной прятался человек.

Глава 8. Сборы

У входа в кабинет его ждала Гермиона. Мочки её ушей украшали длинные сиреневые сосульки, голова и плечи были обильно присыпаны сиреневой пудрой. Гермиона стояла неподвижно и старалась дышать как можно незаметнее, чтобы не походить на маленького дракона, выдыхающего ядовитый пар.
Сириус подошёл, лучезарно улыбаясь. При виде его довольного лица Гермиона забыла, что надо следить за дыханием.
- Сириус, ты нас пугаешь, - сказала она сурово. – Мы с Гарри ничего понять не могли. Что у вас с профессором Снейпом произошло?
Сириус беззаботно махнул рукой.
- Разбередил старые раны, - с неопределённой интонацией сказал он и полез в карман за ключом.
Гермиона достала палочку и с её помощью открыла дверь, не дав ему даже вставить ключ в замок. Видно было, что она сердита и обеспокоена.
Сириус ухмыльнулся.
- Милая, - проговорил он, - ты просто не представляешь, каково это, когда мужчина распахивает перед тобой дверь в свои покои.
- И слава Богу, - ответила Гермиона и решительно вошла в кабинет. – Я бы хотела получше представлять, что ты задумал, Сириус. Поверь, это гораздо интереснее.
- Я своих показаний менять не намерен, - сказал Сириус, входя следом и ногой помогая двери захлопнуться поскорее. – Версия та же: я, чист и свеж, иду на свидание с Джеймсом Поттером. Мероприятие назначено на завтра, будет иметь форму заседания круглого стола и пройдёт в деревне Хогсмит. Свидетелями защиты выступают посетители «Кабаньей головы». Свидетелями обвинения будут Лили Поттер и Римус Люпин. Пресса на заседание не допускается. Записки из зала не принимаются. Вопросы и признания в любви отправляйте совиной почтой.
Гермиона остановилась посреди кабинета, на том самом месте, где ещё утром высилась груда мётел, и посмотрела на Сириуса в упор. Растрёпанные волосы походили на гриву, свисающие вниз сосульки на ушах играли роль гигантских клыков, довершали картину струи сиреневого дыма, под большим давлением вырывающиеся из ноздрей. Гермиона выглядела как неизвестное животное, сошедшее с обложки «Придиры». Сириус представил, что так мог бы выглядеть Снейп в те далёкие годы их юности, если бы применил контр-заклятие, и покатился со смеху.
- Сириус, перестань, я серьёзно. Это какая-то авантюра – то, что ты задумал. Я боюсь, что добром она не закончится… – начала было Гермиона, некоторое время глядела на хохочущего Сириуса, махнула на всё рукой и продолжала уже просительно: – Сириус! Ты просто скажи, что не задумал ничего опасного. Что бы ты там ни хотел предпринять, это же тебя не погубит?..
От этих слов смеяться расхотелось. Сириус потёр лицо руками, словно убирал все следы веселья, затем подошёл к Гермионе. Наклонился вперёд, уперев руки в бока, какое-то время смотрел на неё, потом взял за плечи и потряс. На руки сразу же посыпалась сиреневая пыльца с её волос. Сириус похлопал Гермиону по плечам, как будто взбивал подушку. Пыльца закружилась в воздухе.
- Что за глупости, - сказал он. – Флитвик мне только-только объяснил, что я слишком молод и хорош собой, чтобы щеголять на свидании такой вот перхотью, сосульками и дымом из носа. Неужели, по-твоему, я уверен, что буду лучше выглядеть в гробу, посиневший и покрытый трупными пятнами? Брось это, Гермиона. Я не собираюсь на тот свет. По крайней мере, не сегодня и не завтра. Мне пока есть чем заняться на этом. И прекрати думать обо мне как о непробиваемом дураке, тем более как о самоубийце. Я много делал глупостей, и у меня был по крайней мере один повод распрощаться с жизнью. Только это вовсе не означает, что я с годами стал способен только на ещё большие глупости и ещё сильнее стремлюсь нанести визит праотцам.
Гермиона слегка отшатнулась.
- Но согласись, твоё поведение сегодня… - начала она неуверенно, - оно какое-то сумасшедшее…
Сириус кивнул.
- Это от радости, - ответил он и отпустил Гермиону. – Больше Джеймса, меньше Снейпа. Рай земной. А ну-ка, помоги мне собрать вещи!
Гермиона, ни в чём не убеждённая, повиновалась – не столько потому, что была готова помочь, сколько потому, что была не в силах возражать.
На сборы ушло почти столько же времени, сколько на приведение Сириуса в божеский вид перед обедом.
Работала в основном Гермиона, Сириус руководил.
- Господи, - ворчала она. – Ты на сколько хочешь из Хогвартса уехать? Не похоже, что на два дня – тут двумя неделями попахивает. Зачем тебе эти чемоданы?
- На календарь посмотри, - резонно отвечал он из своего кресла. – Рождество на носу. Я домой поеду. Ты мне вещи на будущее собираешь. Мне перед Рождественскими каникулами некогда будет – студенты всю школу изгадят, за ними приглядывать нужно.
- Много ты приглядываешь, - бормотала под нос Гермиона, орудуя палочкой, как кочергой, чтобы помимо одежды втиснуть в чемодан стопку книг. Сцену окутывал дым из-под носа. – Когда же эта пакость закончится?!
- Это индивидуально. От суток до недели. Предсказать невозможно. Мы в своё время анти-Хомо-Конфундус не пользовали, но где-то я про него слышал…
Гермиона внезапно замерла, не донеся очередную сложенную мантию до чемодана, и посмотрела на Сириуса.
- Хомо-Конфундус! Так вот что это было! А я-то думала, что Снейп зачем-то прихватил с собой на обед эти странные коренья, Фубус Дадония. У профессора Спраут как раз созрели, мы их на Травологии обрабатывали. Их, конечно, иногда употребляют как приправу, но… Надо же… - она почесала переносицу. – Вообще-то это детское заклятие, я про такие штучки читала в одной интересной книге, «Мифы и легенды школы Хогвартс». Там есть глава про заклинания и проклятия, в разные годы изобретённые самими студентами…
Кажется, Гермиона оседлала любимого конька и решила подробно рассказать про книгу, ни на что не отвлекаясь.
- Чемодан, - перебил её Сириус немедленно. – Ты мне чемодан собираешь.
Гермиона замолчала на полуслове и уставилась на Сириуса в упор. Взгляд её говорил: «Глазам и ушам своим не верю!» Ожесточённо сунув мантию на предназначенное место и придавив её рукой, чтобы плотнее лежала, Гермиона воскликнула:
- Сириус! Почему я, студентка, должна стоять тут, в кабинете завхоза, как провинившаяся первокурсница, и собирать твои вещи, пока ты валяешься в кресле и ровным счётом ничего не делаешь?
- Потому что я сквиб теперь, - слегка пожимая плечами, ответил Сириус. – Я магией пользоваться не могу, поэтому и поручил тебе лёгким движением руки с помощью волшебной палочки сделать всю работу за меня. Я тебе доверил самое дорогое: свои личные дневники и свои бритвенные принадлежности. Ты же вроде владеешь Хозяйственной магией? Кто виноват, что ты по-старинке решила проделать всю работу как магла?
Гермиона некоторое время смотрела на него, решая, шутит он или издевается.
- Знаешь, что, - наконец сказала она, - просвети-ка меня, почему ты до сих пор не женат. Мне очень, очень интересно. Даже интереснее, чем узнать, что ты наговорил профессору Снейпу, раз он дошёл до такого состояния. Даже интереснее, чем узнать, что ты вообще задумал, решив так внезапно привести себя в порядок и встретиться с кем-то за пределами школы. Просто сгораю от любопытства. Мечтаю услышать правдоподобное объяснение. Вот стою тут перед тобой, когда вся уборка уже завершена, причём мною же, собираю твои личные вещи, включая не только дневники и зубные щётки с бритвами, но и бельё, и теряюсь в догадках: ну как такой замечательный мужчина не осчастливил ни одной достойной женщины?
Сириус оглядел Гермиону с ног до головы, словно прикидывая, какой степени откровенности признание она выдержит, и ответил:
- Понимаешь, милая, я выбрать не мог.
От удивления Гермиона открыла рот.
- Ты что, турнир устраивал? – не веря тому, что слышит, спросила она.
- Ну да. Своего рода. С отборочным туром и оценками жюри. Разные задания – пение, танцы, мелодекламация, конкурс кружевных мантий. Практическая техника и клиническая психология семейной жизни, опять же. Плотный график. От литературного конкурса вообще пришлось отказаться. Я был единственным членом жюри, а обработать все любовные эссе в одиночку просто невозможно. Читать признания в любви так утомительно, то ли дело состязание «Обезоружь противницу» - над писаниной вечно засыпаешь, а на состязании то мантия на ком вспыхнет и истлеет заодно с нижним бельём, то причёску сдует вместе с волосами. Веселились нешуточно, в общем. У конкурсанток такие таланты открывались, что я диву давался, почему они все замуж хотят, а не в Министерство на руководящие должности. Но женская душа – потёмки. Да и психика у женщин хрупкая. Одной скажешь «да», остальные повесятся и будут потом ночами под дверь спальни просачиваться и маячить над брачным ложем. Зачем мне в доме такие подвесные потолки?
Гермиона смотрела на него не моргая.
- Не сложилось, в общем, - пояснил Сириус, чтобы придать рассказу законченный вид.
В кабинете воцарилась тишина. Гермиона не сводила с него глаз, лицо её вытянулось от недоумения. Казалось, что и дыхание у неё перехватило, но из-под носа всё же вилась лёгкая струйка дыма и рассеивалась в воздухе.
- Сириус, - наконец сказала она. – Ты просто невозможен. Как только люди тебя терпели всё это время?
- Некоторые даже любили, - сказал Сириус.
Внезапно ему стало досадно, и он отвёл взгляд. Разговоры о прошлом – шаткая почва, зыбучий песок. Нельзя долго балансировать на поверхности, сохраняя равновесие только с помощью юмора или сарказма. В конце концов прошлое затянет, не заметишь, как окунёшься по шейку, и выбраться без чьей-либо помощи будет уже невозможно.
- Некоторые из них очень любили. А потом я стал сквибом, и не осталось даже некоторых – все исчезли. Кроме Джеймса, Лили и Люпина.
Он замолчал.
Голос Гермионы слегка потеплел. Но только слегка.
- Интересно, - спросила она, - если ты сейчас так невыносим, каким же ты был в моём возрасте и вообще всё то время, пока учился в Хогвартсе? Юношеству свойственен максимализм и множество разных комплексов, которые удаётся преодолеть только с годами, да и то не всем. На что же ты был похож лет в тринадцать - пятнадцать?
- Я был похож на Драко, - ответил Сириус.
Этого Гермиона не ожидала.
Сириус и сам не ожидал, что скажет такое. Кажется, воспоминания о былых временах, и особенно об утраченных поклонницах, что-то задели внутри. Поклонницы были частью общества, в котором он вращался. Их отсутствие автоматически говорило о том, что общества уже никакого нет, нет того, прежнего, комфортного образа жизни.
Нет того, прежнего, Сириуса.
Он встал с кресла и начал мерить шагами кабинет. Руки его были сцеплены сзади в замок.
- Я был маленьким ублюдком, назло родителям затесавшимся на факультет Гриффиндора. Я ненавидел их. Но ошибочно думать, что я обожал Гриффиндор, что я обожал Хогвартс в принципе. Я терроризировал эту школу. У меня была команда подпевал, и мы всегда могли найти, над кем поиздеваться. Я не щадил никого. Особенно от меня доставалось разным замухрышкам. Филч сейчас недоступен, но если сомневаешься, поговори со Снейпом. Попроси его вспомнить, как он на пятом курсе сдавал С.О.В. Только не удивляйся, если он снимет с Гриффиндора пятьдесят очков и назначит тебе взыскания до конца учебного года.
Гермиона была немало испугана внезапной переменой настроения Сириуса. Она слабо запротестовала:
- О чём ты, Сириус? Я говорила с профессором Люпином, когда он у нас преподавал, и он очень хорошо о тебе отзывался… Он был довольно странным из-за своей болезни, но ты всё равно дружил с ним… Он говорил о тебе как о благородном и честном…
- Ты знала, что одна девочка ушла из школы из-за меня? – резко спросил Сириус.
Глаза Гермионы округлились.
- Да, было такое. Родители забрали её. Она сказала, что всё равно не будет ходить в школу после случившегося, поэтому выхода у них не было. Это была смелая девочка. Она знала, что шансов у неё нет, но на что-то надеялась. Вздыхала, тосковала, а потом взяла и написала мне стихи. И я совершенно честно сказал ей, что думаю по поводу её чувств вообще и стихов в частности. И, как самый благородный мерзавец, сделал это публично, дабы она всегда могла обратиться к свидетелям, если бы через годы и расстояния забыла, что я ей отказал.
Кажется, Гермиона была в шоке.
- Но все мои скверные делишки пошли людям на пользу, заметь. Снейп благополучно заделался преподавателем, пользуется немалым авторитетом и раздаёт студентам задания и тумаки. Филч вообще сложил с себя регалии и передал их мне. Чего я, откровенно говоря, достоин, как никто другой. Та девочка, насколько я знаю, доучилась последние два курса в одной из магических школ где-то на континенте, вышла замуж, и даже вроде бы удачно. Все счастливы. Да и не могло быть иначе – я же светлый маг. У меня и пакости светлые, просто с дальним прицелом.
Ещё несколько шагов по кабинету.
- Знаешь, кому я не помог? Тем, кому действительно хотел сделать добро. Люпина ты уже видела, так что…
- Неправда, - тихо сказала Гермиона. – Ты спас жизнь родителям Гарри и ему самому. Ты уничтожил Того Кого Нельзя Назвать.
Сириус остановился.
- Знаешь, милая, - проговорил он сдавленным шёпотом, глядя на неё, – мне сейчас кажется, что это единственный по-настоящему честный и благородный поступок за всю мою проклятую жизнь.
Глаза у Гермионы были огромными и блестящими.
- Знаешь, милая, мне сейчас кажется, что я расплатился за своё благородство сполна.
Гермиона как-то странно вздохнула – то ли хмыкнула, то ли всхлипнула.
Сириус отвернулся.
- Иди-ка ты к себе. И так у меня столько времени просидела. Считай, повезло, что Люпина всё равно некем заменить, а то получилось бы, что ты прогуливаешь занятия.
Гермиона наклонилась, ещё раз поправила рукой лежащие в чемодане вещи и пошла к двери, не говоря ни слова. За ней тянулся шлейф полупрозрачного дыма, и на пол сыпалась мелкая сиреневая пыль.
- Если будут спрашивать, где была, скажи, что помогала мне разбирать картотеку, - спохватившись, крикнул ей вслед Сириус, но она уже исчезла в коридоре.
Сириус постоял ещё несколько мгновений, а потом, словно хотел оторваться от своих мгновенных эмоций, быстрыми шагами подошёл к кладовке и вытащил оттуда свой самый большой чемодан, тот, в котором прятал Карту Мародёров и волшебное зеркало и который не дал собирать Гермионе. Он извлёк зеркало, подошёл с ним к занавешенному окну, отодвинул тяжёлую портьеру. Гладкая поверхность затуманилась от его неглубокого, прерывистого дыхания, когда он отчётливо произнёс:
- Джеймс Поттер!
Джеймс словно ждал, когда его позовут, и ответил почти в ту же секунду.
- Сириус, ты? Как дела, старик? Что случилось?
- Карта у меня.
Джеймсу понадобилось некоторое время, чтобы понять, о чём идёт речь.
- В смысле – наша Карта? – переспросил он. – «Клянусь, что замышляю только шалость»?..
- Да, - выдохнул Сириус.
Было слышно, как Джеймс шумно завозился, то ли устраиваясь поудобнее, то ли наоборот отбрасывая все мешающие встать предметы.
- Мы должны увидеться! – сказал он громким шёпотом. Кажется, Сириус застал его на работе. – Когда ты сможешь?
- Я взял два выходных дня, завтра буду в Хогсмите с раннего утра, прямо в Кабаньей голове. Надо звать Люпина.
Изображение дёрнулось: Джеймс кивнул, хотя это было плохо видно в зеркальце.
- Я сообщу ему. Мы будем там завтра утром. Но Мерлин тебя побери, Сириус, где ты её откопал?! Вскрыл тайник Филча? Я уже не надеялся.
- Мне очень поспособствовал Мерлин, это точно, - мрачно ответил Сириус. – Я расскажу тебе подробности при встрече. Это будет лучшей рождественской историей со времён нашей юности, уверяю тебя.
Джеймс на миг пропал из поля зрения – кажется, его отвлекли. Затем он возник снова.
- Сейчас же полечу домой, собираться. Только не говори мне, что никакого плана мероприятий не продумал заранее…
- Я продумал почти всё, - ухмыльнулся Сириус и увидел ответную ухмылку.
Потом словно вспомнил кое-что и спросил:
- Слушай, дружище. Не помнишь случайно, как звали ту девчонку, которая ушла из школы? Ну, помнишь, тогда, на пятом курсе? Элли, Энни…
- Эми, - ответил Джеймс после недолгих раздумий. В крошечном волшебном осколке Сириус видел его глаза за стёклами очков. – Эми Смит. Работает в Косом переулке в каком-то магазине. Лили её регулярно видит.
- Разве она не уехала в Бельгию или куда-то вроде?.. Я слышал, она там школу закончила и замуж вышла. Помнишь, мы пытались выяснить, кто из наших сокурсников жив, а кто погиб, когда в Орден Феникса только вступили?
- Не знаю. Они не в Бельгии, а в Венгрии были, всей семьёй. Там она училась вместе с младшей сестрой. Замуж вышла сестра, это точно. Пару лет назад они все вернулись в Англию. Сейчас у сестры растёт сын, в следующем году пойдёт в школу. Эми иногда с ним гуляет, они с Лили виделись. А зачем ты спрашиваешь? Случилось что?
- Она мне во сне приснилась, - сказал Сириус. – Дурной сон был. Нехороший.
- Да нет, у Эми вроде бы всё нормально, - глаза в зеркале сощурились.
Сириус не хотел давать Джеймсу повода что-либо странное заподозрить, поэтому быстро скомкал беседу:
- Ладно, друг, я тут вещи собираю, заранее готовлюсь к Рождеству, так что мне подхватиться и покинуть замок на пару заслуженных выходных дней – раз плюнуть. Из Хогвартса выйду уже сегодня и буду ночевать в Кабаньей голове, чтобы с утра не бежать сломя голову к вам с Люпином на встречу. Ты тоже собирайся, тебе небось у начальства надо отпрашиваться…
Джеймс на том конце линии магической связи хохотнул.
- Не поверишь, но я теперь сам себе начальник. Повысили. За примерный труд.
- О, мои поздравления! Теперь можешь примерно отдохнуть. Туристическое агентство Сириуса гарантирует вам неизгладимые впечатления от пешего тура «Весь Хогвартс на Карте»!
Они распрощались, и Сириус бережно убрал зеркальце, но не в чемодан на этот раз, а в карман сюртука. Карта Мародёров также была извлечена и положена за пазуху.
- Держись, профессор зельеварения, - пробормотал Сириус себе под нос. – Мы так не веселились с пятого курса.
После разговора с Джеймсом в кабинете воцарилась глухая тишина. Воспоминания о минувших днях снова всплыли в памяти, но сейчас были необычными, странными, словно что-то оттягивало внимание на себя, не давало сосредоточиться на одних только шутках и развлечениях. Какая-то неудобная деталь.
Эми Смит.

Глава 9. Отбытие из школы

Полог над головой. Пыльный. Грязный. Почти чёрный. Он провисает вниз под собственной тяжестью, и неизвестно, что удерживает его от падения, – старый деревянный остов, сооружённый над кроватью, или магия.
Что ты будешь делать, если однажды ночью он оборвётся и рухнет на тебя, пусть не раздавит, но лишит тебя даже того крохотного свободного пространства, которое у тебя есть сейчас? Как ты будешь выбираться из-под этой душной, пыльной махины, и сколько у тебя будет времени, прежде чем ты задохнёшься? И когда тебя найдут? Когда придут, чтобы вытащить твоё остывшее тело? И кто будут эти люди, и кто будешь для них ты сам? Когда чёрный полог поднимут и уберут в сторону, кем будет тот человек, что опознает тебя? Кем он должен быть, чтобы, взглянув на твоё бледное лицо с застывшей на нём гримасой отчаяния и боли, сказать: «Я знал его»? Существует ли такой человек, Сириус?
Это Джеймс.
Это Дамблдор.

Сириус лежал в полной темноте. Его глаза ничего не видели, тело ничего не чувствовало. Сердце билось по инерции. По инерции он дышал, и грудная клетка то расширялась, то сжималась в определённом ритме, монотонном, размеренном. Никакой связи между физическими ощущениями и неотвратимым бегом мысли в голове не было. Это напоминало дни и ночи в Азкабане, где тело перестаёт для тебя существовать, потому что в нём отпадает всякая нужда, и только неотвязная мыслительная деятельность заполняет всё пространство и становится единственной физической реальностью.
Что ты будешь делать, если однажды ночью полог взметнётся над головой, как парус, и потянет тебя за собой? Ты будешь рад этому новому воздушному кораблю? Ты будешь с упоением смотреть вперёд, хохотать и кричать ветру, чтобы нёс тебя в неведомые страны, к неизвестным горизонтам, к другим людям и другой жизни? Ты будешь. Я слишком хорошо тебя знаю. Я не Джеймс и не Дамблдор, поэтому я знаю тебя гораздо лучше, чем ты хочешь. Ты будешь подбадривать ветер, ты будешь приказывать ему и даже угрожать, потому что ты мечтаешь, чтобы какое-нибудь невероятное происшествие превратило твою скучную, пустую жизнь в фейерверк. Каждый раз, когда ты смотришь в зеркало, я вижу в твоих глазах эту жажду. Каждый раз я вижу: ты понимаешь, что не можешь с ней совладать. Когда ты смотришь в зеркало, ты думаешь, что я и есть твоя жажда. Поэтому ты избегаешь зеркал. Всех, кроме одного, – того, что показывает тебе Джеймса, друга, который всегда был твоей опорой, но никогда не был твоей совестью.
Рука скользнула по груди и ослабила ворот рубашки.
Что ты будешь делать, если однажды полог взметнётся над головой и вновь станет неподвижен? Что ты будешь делать, если никакого чуда не произойдёт, Сириус? Что, если никакие волшебные силы не трансформируют эту реальность, не превратят её во что-то новое и дружественное тебе? Ты готов ещё несколько десятилетий смотреть, слушать и ощущать, двигаться и разговаривать, но знать при этом, что тебя считают живым только потому, что ты не мёртв?..

Сириус лежал на кровати в своей спальне, которая примыкала к рабочему кабинету. Это практически была не комната, а кладовая, из неё был только один выход, а окон она не имела совсем. Места в ней хватило только на то, чтобы втиснуть кровать. Как, однако, Филч умудрился это сделать, оставалось для Сириуса загадкой: кровать была двуспальная, огромного по меркам комнаты размера, с массивными дубовыми столбиками, на которых держался полог, и только что не выпиленная из единого ствола дерева, настолько плотно подогнаны в ней были все элементы. Сириус подозревал, что Филчу досталось в личное пользование не пустующее помещение, а комната, ранее принадлежавшая другому обитателю, магии не лишённому. Первый хозяин оборудовал её по своему вкусу, а Филч либо не захотел, либо не смог ничего изменить. Он добавил рабочему кабинету черты, присущие его личности: все шкафчики, полочки, картотеки, сейфы, столы и тумбы явно собирались на протяжении многих лет без всякой оглядки на вкус и стиль, с единственной целью – стать вместилищем конфискованных вещей и сопроводительной документации. Однако за всем этим слоем (довольно внушительным, ибо Филч не знал удержу) проступали признаки иного характера. Проводя в кабинете долгие часы, Сириус начал замечать, что если бы удалось убрать разнокалиберную мебель, помещение стало бы выглядеть так, будто имело единое оформление, при котором все детали сочетаются друг с другом. Спальня особенно это демонстрировала, ведь в неё нельзя было запихнуть ни одного шкафа или поставить ни одного сундука, поэтому она, скорее всего, выглядела точно так же и до Филча.
Первый обитатель этого места был личностью мрачной, чёрной, мизантропической. Филч подхватил эстафету и вёл дела в полном соответствии, будто бы чем-то ему обязанный. Сириус, который принял дела у Филча, боролся с мрачностью в той степени, в какой боролся вообще со всеми неприятными обстоятельствами в жизни, и руководил им при этом не здравый смысл, не желание поправить и улучшить, а простой дух противоречия.
Обстановка не нравилась Сириусу, значит, он должен был её сменить. Другое дело, что совершить задуманное оказалось нелегко, а порой и просто невозможно. Разная мелочь, собранная Филчем, была выброшена, громоздкие вещи разобраны по винтику и тоже уничтожены, но вот с оформлением интерьера поделать ничего оказалось нельзя. Даже Гермиона, которая периодически помогала Сириусу с уборкой хлама, отметила, что кабинет и спальня выдержаны в определённом духе, избавиться от которого окончательно будет едва ли возможно.
Пришлось прилагать усилия. Если с кабинетом ещё можно было как-то сладить, спальня стояла на смерть. Было время, когда Сириус буквально объявил ей войну, после очередных летних каникул привёз в Хогвартс краску, окрасил стены и потолок, выбросил полог, покрывало и матрас, заменив их на новые, весёленького розового цвета. Пару дней спальня радовала его, особенно если зажечь побольше свечей. На третий день стало ясно, что он выиграл лишь одну-единственную битву. Во время его отсутствия в спальне одна из свечей зажглась сама собой и упала на покрывало. Вспыхнуло жаркое пламя и в считанные секунды пожрало розовые тряпки, превратив их в чёрные лохмотья, а потолок и стены закоптило так, что о недавнем ремонте ничего более не напоминало.
Сириуса это взбесило. Он отправился в Хогсмит и заказал в местной лавке новый комплект постельных принадлежностей, а в магазине «Умелый волшебник» – магическую побелку для потолка и заговорённые обои. В тот же вечер он приступил к отделке. Дело спорилось, и он проработал всю ночь. Главным преимуществом своей должности он считал то, что ему не надо было вставать в восемь утра, и никто не проверял, как и когда он выполняет служебные обязанности, поэтому он, довольный собой, повалился на новый матрас и заснул. К тому моменту, когда он открыл глаза где-то в районе полудня, ничего в спальне кардинально не изменилось. Он поднялся с постели и отправился в рабочий кабинет. Там он пробыл весь день до вечера – искал Карту Мародёров, ибо накануне его осенила идея, будто в ящиках картотечного шкафа может быть двойное дно, поэтому необходимо было перетрясти картотеку вновь.
В спальню он вернулся поздним вечером усталый и расстроенный – он не нашёл не только Карты, но и двойного дна ни в одном из ящиков шкафа. Открыв дверь, он поднял выше подсвечник с тремя свечами, который держал в руках, чтобы в полумраке не споткнуться на ровном месте, и обомлел.
Спальня встретила его облупившимся потолком и заплесневевшими обоями. Полог кровати почернел от грязи, так что весь благородный и строгий рисунок был практически скрыт от глаз. Зато с изнаночной стороны было видно, что местами полог вылинял, местами был поеден молью. Красивая бахрома свалялась, как шерсть бродячей собаки. Её дополняла, а кое-где и заменяла густая паутина. Такая же паутина забила все углы спальни, под потолком становясь похожей на рыхлые мотки домашней пряжи. Сама кровать стояла в первозданном виде – точно такой Сириус и застал её, когда только вселялся в апартаменты Филча.
Стоя на пороге комнаты, Сириус посмотрел на отслоившуюся побелку, на измаранные обои, на облезлый полог, на продавленную кровать, развернулся на каблуках и, не обращая внимания на поздний час, пошёл прямо к профессору Флитвику.
Флитвик обожал Сириуса, когда тот был его студентом, и мнения своего не изменил, когда Сириус стал завхозом Хогвартса. Поначалу Сириусу казалось, что кое-какие подробности его жизни вроде превращения в сквиба мистическим образом ускользнули от внимания Флитвика. Однако со временем он понял, чем вызвано такое отношение. Флитвик считал себя прожжённым ловеласом и был от этого в восторге. Он – не совсем без основания – решил, что они с Сириусом одного поля ягоды, а хорошему ловеласу ни физические данные, ни наличие или отсутствие магических способностей в любимом деле не могут помешать. Поэтому Флитвик с большим энтузиазмом включался в любые дела Сириуса, если тот о чём-то просил.
Вот и в тот раз засыпающий на ходу профессор заклинаний выслушал рассказ о проделках завхозовой спальни и вместе с Сириусом отправился проверять, что же происходит. Целую неделю накануне Флитвик преподавал только у первокурсников и невозможно устал, поэтому быстро сам к себе применил заклятие Левикорпус и следовал за Сириусом, как воздушный шарик. Таким манером он влетел в спальню, некоторое время кружил под потолком, изучая паутину в дальних углах и скрытую от глаз верхнюю часть полога, затем спустился до уровня лица Сириуса и сказал со вздохом:
«Заклятие Неизменности, увы».
Сириус, который сразу уловил суть, попытался уточнить, можно ли что-то сделать.
«Увы,» – ответил на это Флитвик, полуприкрыв глаза и раскачиваясь в воздухе от сквозняка. – «Это магия столь же древняя, как и традиция отдавать дуэльные палочки на проверку секундантам. Боюсь, друг мой, что мы только сделаем хуже, если попытаемся использовать какие-нибудь контр-заклятия. Очень вероятно, что прошлый обитатель этой комнаты… не помню, кто это мог быть, столько лет прошло… но он был очень консервативным волшебником, возможно, потомком какого-нибудь древнего рода. Твой собственный род насчитывает не один десяток поколений. Думаю, такая приверженность традициям тебе в некоторой степени знакома».
Сириус тут же вспомнил семейный гобелен, которому было несколько столетий, и мамочкин портрет, намертво приклеенный заклятием к стене в прихожей. От мысли, что его обиталище в Хогвартсе станет такой же пыточной камерой, как и родной дом, его слегка замутило. Но он не был бы Сириусом Блэком, если бы не придумал оригинального выхода. Проводив Флитвика до дверей (все проводы сводились к тому, что Сириус проследовал за дрейфующим в воздухе профессором и убедился, что тот не натыкается на мебель и стены и движется в нужном направлении), Сириус прикорнул в своём старом кресле, так и не заходя в спальню, а на рассвете снова отправился в Хогсмит.
В отделении совиной почты смешливая юная волшебница, недавно заступившая в должность, помогла грубоватому, не очень опрятному, совершенно бездарному в магическом плане, но всё равно очень красивому незнакомцу оформить заказ на почтовую пересылку.
Ещё один день в поисках Карты, ещё одна ночь сна в кресле вместо кровати, и утренняя совиная почта силами нескольких крупных птиц доставила огромную тяжёлую посылку. Сунув каждой сове по кнату, Сириус нетерпеливо разорвал почтовую бумагу, чтобы вытащить на свет божий несколько семейных реликвий, которые из его лондонского дома выслал домовой эльф Кикимер, повинуясь письменному распоряжению хозяина.
Никакой ценности эти вещи не имели ни для кого, кроме сумасшедшей мамочки и ей подобных личностей, зато для хитроумной борьбы с древним заклятием подходили как нельзя лучше. Например, декоративный чайный сервиз, на который Сириусу всю жизнь было смотреть тошно, розовый, с омерзительными прыгающими котятами, тот самый, который Министерство Магии однажды подарило семейству Блэков за верную службу, отлично сгодился для украшения стен. Ловко орудуя молотком (за годы без магии, на должности завхоза, чему только не научишься) Сириус вбил в неподатливый камень несколько гвоздиков через равные промежутки и навесил на них декоративные тарелочки – изображениями к стене. И стене приятнее, и Сириусу не противно, ведь старинные гербы на донцах тарелок ни в какое сравнение не идут с проклятыми кошачьими детьми, без устали танцующими и кривляющимися с другой стороны.
За работой Сириус даже развеселился, вспоминая, как мамуля возмущалась, когда узнала, что точно такие же сервизы получили ещё несколько семей, которых Министерство посчитало особо отличившимися, и даже некоторые не столь знатные, но прилежные работники. Давясь от смеха, он, тогда ещё подросток, стоял в тёмной прихожей и слушал, какой скандал мамочка закатила в гостиной – один из тех скандалов, что не были обращены ни к кому в особенности, но от которых страдали все присутствующие. В тот раз жертвами стали папаша, брат Регулус и эльф Кикимер. Папаша молчал, время от времени отвечая на нападки междометиями, Регулус непрерывно что-то нудел в своей обычной манере, а Кикимер подобострастно бился лбом о каминную решётку. Сириусу, корчившемуся за стеной от беззвучного хохота, пришлось срочно материализовать кляп и блокнот с ручкой, чтобы не выдавая себя записывать за мамулей все эпитеты, которыми она в горячке награждала всех этих «недостойных недоумков» Сандерсов, Мартинов, Вейеров и Амбриджей. Со временем все до одного эпитеты перекочевали в лексикон Мародёров и успешно применялись в адрес Нюниуса Снейпа.
Итогом скандала стало то, что мамаша Блэк, ранее восторгавшаяся сервизом до слёз, убрала его в самый дальний угол стенного шкафа в кладовой. Оттуда он и был извлечён Кикимером спустя несколько лет и передан с совиной почтой в Хогвартс.
Одна стена, таким образом, была украшена. На вторую Сириус присобачил несколько проржавленных тупых сабель, которыми они с Регулусом учились фехтовать.
У папаши был всего один, но зато серьёзный заскок, суть которого сводилась к тому, что отпрыски знатного рода должны в совершенстве владеть старинным холодным оружием. Почему отпрыску недостаточно уметь обращаться с волшебной палочкой, Сириус так и не понял. Ещё большей загадкой было для него абсолютное мамочкино спокойствие по поводу этих фехтовальных уроков. По мнению Сириуса, не было в жизни более магловского занятия, чем скакать по лужайке и тыкать противника острой железякой, да ещё и соблюдать при этом какие-то глупые правила. Ко всему прочему, Регулус всерьёз увлёкся этим делом, что сразу в глазах Сириуса поставило фехтование на самую низшую ступень из возможных. Через несколько месяцев занятий эта забава Сириусу невозможно наскучила, и он с лёгкостью вывел формулу, согласно которой маглы в прежние века подсмотрели, как волшебники сражаются на дуэли волшебными палочками, ничего не поняли, но соорудили себе похожие длинные палки и стали прыгать друг перед другом. У них ничего не получалось – никто из них почему-то не падал замертво, – и они двинулись по пути прогресса, сначала заменив деревянные палки на железные прутья, а потом перейдя к контактному бою. Никакие свои соображения, однако, Сириус не стал доводить до сведения родственников, поскольку гораздо смешнее было наблюдать, как они все трое восторгаются этой магловской забавой.
Ни разу в жизни Сириус не признался себе: уроки фехтования помогли ему овладеть защитной магией в такой степени, что это сыграло немалую роль в победе над Волдемортом. И рука его не дрогнула, и сердце не защемило, когда он вытащил из бумажной обёртки старое учебное оружие и развесил его на гвоздиках справа от кровати.
Для третьей стены он велел Кикимеру прислать картину. Это был старое, невесть откуда взявшееся масштабное полотно, выполненное в авангардистской манере каким-то давно почившим художником. История его появления в доме Блэков была очень путанной, со множеством белых пятен и противоречивых фактов. Мамаша придерживалась мнения, будто это наследие шотландской ветви их рода, папаша кивал на дальних родственников из континентальной Европы, Кикимер клялся Мерлином, что картина просто возникла вместе с домом. Регулус, который всего боялся и потому собирал разные страшные истории, однажды в грозу, под оглушительные раскаты грома обмолвился, будто картина является семейным проклятием. Сириус посвятил несколько месяцев изучению этого художественного шедевра, но пришёл к одному-единственному выводу: картина представляет собой портрет овцы.
Теперь овце предстояло украшать стену хогвартской спальни Сириуса. Любой, кто вздумал бы войти к нему без спроса, первым делом видел бы её белую морду, освещённую колеблющимся пламенем свечей, прямо напротив входа. Зрелище не для слабонервных.
Кто бы и чем бы не проклял спальню, теперь он мог быть доволен. Постепенно отслоившаяся штукатурка упала на пол, и Сириус без труда вымел её одной из мётел, что хранились в кладовке. Той же метлой он собрал паутину из углов и стряхнул пыль с полога. В течение следующей недели обои ещё немного отошли от стен, ровно настолько, чтобы выглядеть неопрятными, старыми, размокшими и гниющими, и на этом остановились. Бахрома на пологе перестала завязываться в немыслимые узлы. Последним сказал своё слово матрас – через неделю Сириус заметил, что он стал заметно более жёстким и ещё заметнее продавился в центре, но с этим кое-как можно было смириться. Сириус решил, что обманул заклятие.
Но спальня нашла способ проникнуть Сириусу в душу. Теперь время от времени, когда Сириус меньше всего этого ожидал, пребывание в спальне наводило на него тоску. Наваливалась апатия, но это было ещё полдела – у него начинался приступ так называемого кризиса среднего возраста.
Как всякий нормальный волшебник, он про магловскую психологию слыхом не слыхивал и жил себе прекрасно. Но раз уж судьба заставила его вращаться в кругу маглов, кое-чего он от них понабрался. Особенно в этом виноваты были газеты и так называемое радио- и телевизионное вещание. Стоило Сириусу пойти с очередной девушкой в бар или в кафе, когда он находился в Лондоне, как его чуткие уши начинали вылавливать из общего уличного шума и гомона сводки новостей, которые доносились из окон стоящих в пробках автомобилей или динамиков, вывешенных на улицу владельцами магазинов. В то же время цепкий взгляд задерживался на заголовках бульварной прессы, которая продавалась на каждом шагу. В барах же и в кафе часто имелись телевизоры, которые невозможно было игнорировать. В течение первых шести месяцев жизни в качестве сквиба этот информационный поток заставил Сириуса думать, что маглы по сути своей гораздо более странные существа, чем даже гоблины, и найти с ними общий язык просто невозможно. Однако к концу первого года он убедился, что сами маглы эту странность игнорируют. В том, что они знают о ней, Сириус убедился, когда слушал, как маглы комментируют новости. Все их комментарии очень точно соответствовали чувствам Сириуса, а предлагаемые решения были не лишены здравого смысла (с поправкой на отсутствие магии). Но, закончив комментировать, маглы тут же начинали всё делать с точностью до наоборот, зато в полном соответствии с больной логикой этого мира-без-магии.
Именно магловская болтовня в эфире и заголовки газет просветили Сириуса относительно таких интересных вещей, как правила дорожного движения, контрацептивы, брачные контракты, блокбастеры и кризис среднего возраста. Одна из его подружек даже предположила, что Сириус находится в состоянии этого кризиса, и посоветовала ему обратиться за помощью к профессиональному психологу. Сириус уже хотел было рассказать ей в особо ярких выражениях, каких профессиональных психологов к нему подсылало Министерство магии, но вовремя понял, что оно того не стоит – с этой девушкой ему не по пути.
Девушка исчезла, как и все остальные его подружки, а вот идея кризиса осталась.
Спальня периодически превращала идею в реальную проблему.

Словно в полусне, Сириус приподнялся и сел на кровати. Невозможно было определить, сколько сейчас времени. Часы остались на столе в кабинете. Да и не увидел бы он ничего в этой темноте.
Медленно, как тяжелобольной человек, он спустил на пол сначала одну, потом другую ногу. Подошвы сапог коснулись гладкого камня с лёгким стуком. Обеими руками он оттолкнулся от жёсткого матраса и заставил себя встать. Из-за полуприкрытой двери пробивался неверный, тусклый свет уходящего дня. Сириус сделал пару шагов и взялся за дверную ручку.
Не стоило отдыхать в спальне. Нужно было просто вздремнуть в кресле, как он всегда делал. Всё равно его ждёт ночь в гостинице Хогсмита. У Сириуса было отчётливое чувство, будто какая-то сила заставила его отставить в сторону чемодан, пойти в спальню и лечь на кровать прямо в одежде и обуви. Можно было бы всё свалить на штучки Дамблдора, но ведь директор просто ограничился устным предупреждением. Запало оно в душу, что ли? Или это нечистая совесть проснулась от разговора с Гермионой? Какова бы ни была причина, итог был один – Сириус провёл несколько часов в спальне, где магические силы вновь неожиданно активизировались и заставили его почувствовать всю бесперспективность предстоящей афёры и всей его жизни вообще.
Нет, нет, надо с этим бороться. Сириус энергично потёр лицо и уши, прогоняя остатки морока. Чего заранее переживать, будет ли кампания удачной или провальной? Не ошибёшься только в том случае, если ничего не будешь делать, и это станет главной и единственной ошибкой твоей жизни, стоящей всех прочих.
Сириус несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул. С каждой минутой ему становилось лучше. Не нужно думать, будто всё, что ты делаешь, закончится неудачей. Пожалуй, не надо думать и о том, что последствия одной такой неудачи ты переживаешь как раз сейчас. Какая бы пакость с тобой ни приключилась, у тебя есть друзья. Так вперёд, на встречу с ними!
Лучи закатного солнца пробивались через единственное узкое окошко и освещали кабинет красным и оранжевым. Сириус вспомнил одну из первых прогулок Мародёров, когда юные анимаги, беснуясь, носились по обширному полю, которое отделяло территорию замка от кромки Запретного леса. Невероятное счастье, и не только в том, что ты больше не двуногий прямоходячий. Ещё и в том, что тебя окружают точно такие же полу-люди, полу-звери, и ваши сердца бьются в унисон.
Сириус поднял чемодан и направился ко входной двери.
Коридор был ещё пуст, но он успевал во-время – к тому моменту, когда он спустится к центральному входу, студенты как раз закончат ужин и начнут расходиться по своим факультетским гостиным.
Как он и предполагал, у самой нижней ступеньки центральной лестницы его поджидали Гермиона и Гарри. Оба были окутаны единым клубящимся сиреневым облаком.
– Крёстный! – воскликнул Поттер-младший. – Куда же ты всё-таки собрался?
Сириус, который отлично знал, что молчание красноречивее любых слов, только загадочно улыбнулся – и удивлённому крестнику, и настороженно хмурящейся Гермионе.
Гермиона критически оглядела Сириуса с головы до пят. Суровое выражение не сошло с её лица, зато к нему добавилось некое скрытое удовлетворение – как-никак она лично приложила руку к тому, чтобы превратить Сириуса из завхоза в человека.
Двери Большого зала были открыты. Всё его помещение, как поле битвы, было окутано дымом, исходящим от студентов. В дыму плавали свечи, каждая из которых теперь имела красивый розоватый ореол. Студенты один за другим поднимались со своих мест и выходили в Центральных холл. Мало кто из них игнорировал Сириуса и двух его провожатых. Большинство старательно делало вид, что задерживается случайно, и ему совершенно не интересно, что будет делать волшебно преобразившийся завхоз, одетый на этот раз по-дорожному и держащий в руке чемодан. Вместе со студентами в Центральный холл перекочевало и облако сиреневого дыма.
Сириус посчитал, что свидетелей достаточно. Чуть склонившись к Гарри, он раскрыл объятия:
– Увидимся через пару дней, парень, тогда всё и расскажу!
– Сириус, – быстро заговорил Гарри, хлопая его по спине в символическом жесте прощания, – возьми меня с собой, а? Я скоро на стену полезу от придирок Снейпа! На этой неделе нам заменили защиту от тёмных искусств на зелья, и опять со Слизерином. Хоть бы историей магии заменяли, что ли, там хоть выспаться можно. Давай я с тобой пойду, а? Папе скажем, что я сопровождаю тебя в местной командировке, Дамблдору ты тоже потом что-нибудь соврёшь…
– Гарри! – воскликнула услышавшая это Гермиона. От возмущения пар из ноздрей повалил у неё с удвоенной силой. – Сириус не только не возьмёт тебя никуда, ему и самому бы лучше никуда не уходить…
Сириус отодвинул наседавшего с мольбами Гарри и аккуратно чмокнул Гермиону в макушку.
– Спасибо за помощь, мой ангел, – произнёс он бархатным, несколько театральным голосом, поскольку всё внимание присутствующих уже было направлено только на него. – Не знаю, что бы я без тебя делал. Пришлось бы прибегнуть к помощи какого-нибудь другого специалиста, например, Флитвика…
Гермиона зарделась – она очень уважала Флитвика за профессиональные качества, и сравнение с ним слегка, похоже, растопило её сердце, хотя она не могла не понимать, что Сириус нагло врёт, лишь бы только сбить её с мысли.
– Сириус, – сказала он умоляюще, – я тебя прошу, не делай глупостей!.. Просто отдохни, развейся, но только никаких опрометчивых поступков!..
Сириус одарил её одной из своих фирменный улыбок, какие из всех женщин была способна выдержать, наверное, одна только профессор МакГонагал, похлопал Гарри по плечу и лёгкой походкой направился к дверям центрального входа.
Когда он уже взялся за массивную медную ручку и начал открывать дверь, то бросил последний взгляд на толпу, собравшуюся в холле. На миг ему снова показалось, что из-за ближайшей колонны за ним наблюдает человек.

Глава 10. Пикировка

Под ногами скрипнул снег. Яркая золотистая дорожка света, рассечённая посередине неровной чёрной полосой – тенью человеческой фигуры, – легла на белую равнину, тянущуюся от стен замка до самых границ его территории, и погасла, как только дверь за Сириусом захлопнулась.
Теперь единственными источниками света стали только два небольших факела, закреплённые по обеим сторонам от входных дверей, да завешенные тяжёлыми портьерами окна первого этажа. Холл был ярко освещён, но портьеры почти не пропускали свет наружу. Оба факела тоже никакой положительной нагрузки не несли, потому что не столько горели, сколько чадили. Их полагалось регулярно менять, но Сириус менял, только когда вспоминал, а вспоминал он редко, хорошо если раз в неделю. Вот и сейчас вспомнил, но что толку? – он, готовый к приключениям, с чемоданом в руке, стоял в гордом одиночестве на крыльце и вдыхал морозный воздух. Была практически ночь. И была зима. И об этом тоже предстояло всерьёз подумать именно сейчас, раз уж не удосужился раньше.
Широкие ступени перед центральным входом походили на маленькие сугробы густо-синего, кое-где почти чёрного цвета. Кажется, после обеда шёл снег.
Сириус никогда не чистил крыльцо или подъездную дорогу перед замком и никогда не заботился о том, чтобы то и другое было освещено. Он справедливо полагал, что студенты протопчут на хогвартских землях тропы любой ширины и в любых направлениях, а после заката им вообще не положено никуда выходить. Что же касается приезжих посетителей, так они всегда прибывают только в каретах с фестралами, а фестралам вообще всё равно, есть ли перед ними дорога и стоял ли вдоль неё зажжённые фонари.
Зато сам Сириус теперь стоял по щиколотку в снегу и чувствовал себя полнейшим дураком, потому что только дурак может додуматься до такого: поздним зимним вечером по совершенно не пригодной для пешеходов, плохо освещённой дороге идти несколько километров в сторону ближайшего населённого пункта. Особенно в условиях, когда до этого пункта можно было бы с комфортом добраться и на следующее утро, причём в заранее вызванной карете. Но ему ведь так хотелось, так мечталось вырваться прочь!.. Он ведь напланировал, напридумывал и навоображал бог весть что на предстоящие двое суток, и в эту местами стройную, местами сумбурную схему никак не помещались банальности вроде преодоления заснеженных просторов, отделяющих Хогсмит от Хогвартса…
– Ах ты ж зараза… – пробормотал Сириус едва слышно. – Вместе с магической силой у тебя отбило и мозги, наследничек старинного рода. Как же тебе повезло, что у тебя такие длинные ноги – возможно, ты не провалишься в снег глубже, чем до середины бедра.
Он разжал пальцы, и чемодан упал в снег. Вернуться в замок было невозможно – такой поступок он рассматривал как позорное бегство и признание собственной тактической ошибки. Но и тащиться в Хогсмит по заваленной снегом и освещаемой только звёздами дороге ему очень не хотелось.
Он огляделся. В качестве источника света можно взять один из этих факелов, но вот снег… Что бы такое придумать, чтобы добыть карету? Можно прямо сейчас достать магическое зеркало, позвать Джеймса, попросить его на минутку трансгрессировать в Хогсмит и оттуда отправить навстречу Сириусу какой-нибудь экипаж…
Эта мысль показалась ему столь светлой, столь, Мерлин и рыцари Круглого стола, здравой, что губы непроизвольно растянулись в улыбку, а улыбка сама собой превратилась в собачий оскал. Вот так, да, взять осколок в руки и сказать, страстно выдыхая каждое слово на поверхность стекла клубящимся белым облачком: «Джеймс, друг, ты ведь не считал меня идиотом, когда я сломя голову ворвался в твою гостиную вслед за Волдемортом? А сейчас ты ведь не будешь считать меня идиотом, потому что я тут стою один в снегу и не знаю, как лучше добраться до Хогсмита, правда?..» Как это будет мило – посмотреть на выражение лица Джеймса. Милее будет только услышать его ответные слова…
Сириус едва лишь начал смаковать возможный диалог, как внезапно дверь за спиной отворилась, выпуская кого-то наружу. Золотистая дорожка ещё раз появилась перед ним, и на ней теперь была уже не одна, но две длинные тени. Пытаясь убедить себя, что это Хагрид по каким-то делам задержался в замке и теперь возвращается в свою хижину, Сириус обернулся.
В дверном проёме стоял Снейп. Удостоверившись по выражению лица Сириуса, что тот понял, какого неудобного свидетеля приобрёл так внезапно, Снейп медленно вышел на крыльцо, ещё медленнее закрыл дверь и прислонился к ней – то ли намекал, что назад хода нет, то ли просто намеревался постоять тут и посмотреть, как Сириус уходит из Хогвартса.
Может, и надо было промолчать, но язык без костей действовал сам по себе. Сириус вообще молчал только в депрессии. Сейчас же состояние его напоминало отнюдь не депрессию, скорее возбуждение маньяка.
– Душновато в подземельях? – поинтересовался он дружелюбно.
– Далековато до Хогсмита? – спросил Снейп.
Сириус оглядел Снейпа с ног до головы и чуть задержал взгляд на его скудно освещённом лице.
Снейп смотрел под ноги.
– Зато природа кругом, тишина, красота, звёзды светят, – деловито заметил Сириус, охотно подхватывая завязавшуюся беседу.
– Зато сидишь себе в кресле, поставив ноги на каминную решётку, пьёшь чай, читаешь газету – красота, – сказал Снейп.
Это Сириусу не понравилось. Он провёл рукой по волосам, убирая их со лба, чтобы лучше видеть противника. На пару мгновений пальцы согрелись, запутавшись в длинных прядях.
Снейп оставался неподвижен, но колеблющийся свет факелов причудливо искажал очертания его тела.
– Так чего же ты не идёшь туда, к огню, коптить свои старые башмаки? – Сириус изобразил на лице подобие изумления.
– Так чего же ты не идёшь туда, поближе к природе и поглубже в снег? – спросил Снейп.
Сириус в открытую смерил противника неприязненным взглядом.
Снейп по-прежнему не удостаивал его вниманием.
Сириус начал понемногу терять остатки терпения.
– Знаешь, в каком-то смысле я тебя понимаю, – сказал он. – Все эти чёрно-магические книги, все эти опостылевшие котлы для зелий, эти сушёные лягушки и хомяки в банках… – и про себя злорадно: «Что скажешь, дружочек?»
– В каком-то смысле я тебя понимаю: все эти руководства по развитию магических способностей, все эти хозяйственные приспособления, эти засохшие лягушачьи мозги и рыбьи кишки на стенах коридоров… – сказал Снейп.
Вот как. Сириус нехорошо сощурился.
– … Все эти отпрыски знатных родов, эти богатые папенькины сынки и маменькины дочки, тупые, как пробки, и чванливые, как всякие провинциальные дворяне, которые вьются вокруг и действуют на нервы своими пустыми разговорами, которые только и делают, что бахвалятся друг перед другом своими немереными денежными запасами… – произнёс он с плохо скрываемым гневом, в упор уставившись на Снейпа. Снейп раздражал его сверх всякой меры, и раздражал тем больше, чем безразличнее выглядел.
– … Все эти любимые и любящие сыновья и дочери, которым каждое утро родители присылают по письму, все эти умные и сметливые, которые так и вертятся вокруг и постоянно демонстрируют своё возрастающее волшебное мастерство перед каждым, кто готов смотреть, – сказал Снейп.
На пару секунд Сириус умолк. Поправил чемодан ногой и уселся на него верхом, всем своим видом выражая желание довести разговор до логического завершения. Думать, что битва проиграна, он себе запретил.
– А каково это, Нюниус, – стоять за колонной и оттуда, с безопасного расстояния, наблюдать за чужой жизнью? – спросил он, глядя на Снейпа снизу вверх.
Целую секунду он был уверен, что попал в яблочко.
– Мне всегда было интересно, Дворняга, каково это – окружить себя толпой восторженных почитателей и несколько часов не позволять себе думать, что это больше не твоя жизнь и никогда твоей уже не будет? – сказал Снейп. Затем, словно намереваясь стоять здесь всю ночь, перенёс вес тела на одну ногу, чуть согнув другую в колене, и скрестил руки на груди.
Сириусу стало жарко.
– Когда я последний раз был в Лондоне, видел там одну даму лёгкого поведения, – сказал он, дыша тяжело, как после пробежки вверх по лестнице. – Она стояла, подпирая стену, возле привокзальной забегаловки, и шансов заработать у неё не было никаких – слишком уж она была тощая, засаленная и унылая. Я обошёл её стороной, потому что мне стало за неё стыдно. Потом долго ещё не мог отделаться от чувства гадливости. Представляешь, смотрю на тебя сейчас и вспоминаю её.
Один из факелов затрещал, разбрасывая искры. Заметались тени, делая фигуру Снейпа неприятно искажённой, а лицо – гротескным и по-настоящему страшным. Всё такой же неподвижный, Снейп произнёс, глядя в темноту перед собой:
– Когда я в предыдущий раз был в Лондоне, на выходе из вокзала Кингс-Кросс мне попался нищий бродяжка. Он сидел возле самых дверей на разломанном ящике из-под фруктов. Сначала мне стало противно, что человек может довести себя до такого состояния, и я хотел пройти мимо. Но потом я подумал, что он, наверное, достоин не презрения, а жалости – ведь ему совершенно некуда податься, да и виной всему может быть не его глупость, а злой рок. Я остановился и дал ему сикль, чтобы он мог залить своё горе дешёвым пивом… – его чёрные глаза внезапно метнулись, и в следующее мгновение он посмотрел на Сириуса в упор. – Смешно – гляжу на тебя сейчас и вспоминаю его.
Сириус сжал зубы и с шумом втянул холодный воздух. Сердце стучало в груди гораздо чаще, чем обычно.
– Я бы на твоём месте вернулся, – процедил он. – Чего стоять здесь на морозе? В подземельях, конечно, противно, но хотя бы тепло.
– Я бы на твоём месте вернулся, – сказал Снейп. – Показываться на глаза Дамблдору, конечно, противно, но потом можно укрыться в своей каморке – там хотя бы тепло.
«Ах ты сволочь! – подумал Сириус ожесточённо. – Я не дам тебе возможности победить меня моим же оружием. Раз уж мы так мило играем…»
– Пользуясь случаем, хочу поблагодарить тебя за содержательный разговор, в котором ты метафорически объяснил множество прописных истин, принести извинения за мою бестактность и выразить тебе, как выдающемуся представителю магического сообщества, своё искреннее, глубокое почтение, – сказал он так торжественно и с такой долей смирения, как только мог. – «Ну и что ты на это ответишь, чёртов дурак?»
– Я польщён, – без тени эмоций сказал Снейп.
Поддавшись нехорошему ощущению, что пора от слов переходить к физическим действиям, Сириус поднялся на ноги.
Ни на миллиметр не сдвинувшись с места, Снейп произнёс:
– Кажется, довольно пустых разговоров. Тем не менее, не могу оставить тебя тут, как не оставил того нищеброда. Вряд ли сикль чем-то тебе поможет, да и не имею я привычки подавать милостыню, которую можно легко пропить…
Его рука резко взметнулась вверх. В ладонь из рукава, словно только этого и ждала, выскользнула палочка. Он пробормотал заклинание, которое Сириус не расслышал, и какой-то предмет, невесть откуда взявшийся, съехал вниз по заснеженным ступеням, оставляя за собой глубокий ровный след.
Сириус машинально повернул голову, чтобы проследить взглядом за его движением, и услышал:
– Приятной прогулки, ваше благородие.
Снег скрипнул под ногами Снейпа, когда он сделал шаг в сторону, чтобы открыть дверь и войти внутрь. Яркий луч на миг осветил маленькую импровизированную сцену, на которой они вдвоём разыграли друг перед другом небольшое представление, и померк сразу же, как только дверь за Снейпом закрылась.
Едва оставшись на крыльце в одиночестве, Сириус в два прыжка преодолел ступени лестницы и очутился рядом с таинственным предметом. Наклонился, подхватил и поднял повыше, так, чтобы свет факелов помог разглядеть его. И когда увидел, что это, сдавленно охнул, оступился и сел в снег.
В руках у него оказались старенькие облезлые детские лыжи, скреплённые между собой для удобства транспортировки ржавой металлической защепкой, с бамбуковыми лыжными палками, надетыми на загнутые концы.
Сириус узнал их.
– О, д-дьявол! – простонал он и отшвырнул лыжи в сторону, будто ядовитую змею. Затем вскочил, так же в два прыжка оказался на крыльце, рванул за ручку чемодан и почти кубарем скатился вниз.
Всё. Больше никаких раздумий, никаких сомнений. Его больше не смущали заснеженная дорога и ночная темнота. Увязая в снегу, он так быстро, как только позволяли сугробы, зашагал прочь от замка Хогвартс, к воротам, и дальше, за территорию, мимо станции, прямо в Хогсмит.
Прочь от легилименции.

Глава 11. Кабанья голова

В деревне он был через три часа. Когда он миновал стоящую на отшибе Визжащую Хижину, часы на ратуше пробили одиннадцать. Последний рывок, последние несколько сотен метров, и он очутился на пороге «Кабаньей головы».
Нельзя сказать, что хозяин был сильно рад, когда дверь отворилась нараспашку, измученный человек ввалился в общий зал, едва не сбив его с ног, и прохрипел, с трудом переводя дыхание:
– Комнату, на две ночи…
Кто платит, тот и музыку заказывает. Сколько бы ни выпил посетитель, это всё равно меньше, чем стоимость ночлега, да ещё и запасы огневиски убывают. Но пришлого люда в «Кабаньей голове» хоть и было предостаточно, никто обычно не задерживался тут на ночь. Поэтому хозяин трактира поборол неприязнь и отправился наверх, готовить комнату.
Сириус тем временем присел за ближайший стол. Ноги едва слушались его и буквально подломились, когда он опускался на деревянную лавку. Нужно отдать хозяину одежду на просушку. Наверное, и следа не осталось от наведённого Гермионой лоска.
Проклятый Нюниус!
В обеденном зале было так темно, что Сириус едва различил пару-тройку посетителей, ютившихся за угловыми столиками. Как только хозяин умудряется подносить им пиво, лавируя в полумраке среди столиков? Тут не то что вокруг ничего не видно, тут перестаёшь понимать, где заканчивается собственное тело и начинается окружающая пустота…
Сириус похлопал себя по бёдрам, по коленям, завозился на жёсткой лавке. Нет, кажется, дело не в царящей темноте. Дело в том, насколько он замёрз.
Ноги промокли так, словно он всю дорогу шёл по колено в воде. Может, надо было соглашаться на предложение Хагрида и покупать у него сапоги из драконьей кожи?..
Сириус поискал глазами, куда плюнуть и остановил выбор на полной окурков пепельнице. Злоба придала плевку особый смак, хотя в заведениях вроде «Кабаньей головы» меньше всего хотелось что-либо смаковать. Нет, если бы купить сапоги предлагала какая-нибудь пухленькая, щекастая ведьма, мадам Малкин, например, он бы не раздумывал. Но Хагрид! Не отдавая себе отчёта в том, что совершает какие-то телодвижения, Сириус развёл руками, а потом прижал их к груди. Ему казалось, что он объясняет свой поступок не себе, а суду присяжных на внеочередных слушаниях Визенгамота, и произносит длинный эмоциональный монолог:
«Поймите меня правильно. Я в дружеских отношениях с нашим великаном, хотя в ваших глазах это никак не может служить рекламой ни мне, ни ему. Я не буду сейчас вдаваться в тонкости законодательства из области межрасовых и межнациональных отношений в нашей замечательной стране. У меня чисто практическая цель – я хочу объяснить, почему купить у него сапоги означало причинить себе реальный физический вред. Во-первых, Хагрид работает добротно. Во-вторых, работает он ювелирно. В-третьих, то, что ювелирно для великана, пусть даже полукровки, – это топорная работа для нас. Сердце радуется, когда смотришь, как он сноровисто кроит шкуру по лекалам, намереваясь сшить себе новые сапоги. Но надо же понимать, что обрез выкройки только для него выглядит «маленько шершавым», а для меня как потребителя – лохмотьями шириной с мою ладонь. Потом он берёт шило, иглу и начинает шить. Он едва может разглядеть проделанные в шкуре дырочки, и стежки у него ложатся один к одному. Это работа мастера. Но шило и игла у него толщиной с мой большой палец, а нить, которую он делает из какой-то коры и называет суровой в полном соответствии с портняжной терминологией, я бы назвал скруткой занозливых деревянных щепок. Потом он для надёжности проклеивает швы собственноручно приготовленным рыбьим клеем. Можете мне верить, можете сомневаться, можете дать мне пятнадцать суток в Азкабане за наглое враньё, но я уверен, что никакой это на самом деле не рыбий, а русалочий клей, сваренный из отмершей и выпавшей чешуи, которую он берёт у русалок хогвартского озера в обмен на паучий яд. Нет, я не могу поручиться за достоверность своих слов. На чём я основываю подобные выводы? Очень просто – на исходящем от клея запахе. Никакая – и это я говорю со всей ответственностью, как потомок древнего магического рода и невероятно талантливый маг, – никакая рыба не может испускать такой аромат. Откуда я знаю? Вы что, смеётесь? Вы думаете, что я не варил зелий на уроках Слизнорта? Ах, знаете, что варил, и знаете, что именно, и знаете, что в школьной программе ничего такого не предусмотрено?.. Вот поэтому вы до сих пор по команде сбегаетесь из своих офисных кабинок на судебные заседания, а не организуете их. Потому что вы сами в бытность свою студентами ни на йоту не отходили от школьной программы. С прискорбием сообщаю вам, что в школе есть библиотека. Да, а вы и не знали, бедные скудоумы. А в библиотеке есть так называемая Запретная секция. Это такой здоровенный шкаф, вынимать из которого книги можно только ночью, только в отсутствие старой грымзы Пинс, и только если никто из преподавательского состава о ваших намерениях не осведомлён. Не понимаю, откуда взялись эти правила – книжки там стоят довольно забавные, а местами такие интересные, что волосы по всему телу сначала становятся дыбом, а потом седеют. Я много чего успел прочесть из этого шкафа, пока учился в школе, и кое-что читал с закрытыми глазами, чтобы на следующее утро не выдать своего увлечения, щеголяя по коридорам белоснежной копной волос вместо смоляно-чёрной. А уж когда пристроился в школу на подработку, так и вообще отмёл напрочь любые меры предосторожности: стал читать всё подряд без разбору, в любое время суток и при полном попустительстве со стороны директора. Так вот смею вас уверить, что ороговевшая русалочья чешуя, проваренная с драконьими когтями и томлёная в печи, ни в какое сравнение не идёт по части запаха ни с одним видом чешуи какой-либо рыбы, будь то рыба морская, речная, летучая или жареная. Что вас смущает, не понял? Почему я про когти говорю? Ну, знаю, значит, раз говорю. Откуда знаю, вам интересно? Мне бы тоже было интересно, если бы я по тридцать часов в неделю просиживал штаны на каменной скамейке без подогрева, борясь с желанием пообедать и поспать, слушая бесконечные мямли от нескончаемого потока чем-то якобы виновных пекарей и лекарей, и подсчитывая, что эти тридцать часов – по шесть часов пять раз в неделю – да помножить на пятьдесят недель в год, да помножить на двадцать лет, да при условии, что будешь посильнее елозить на каждом заседании, и тогда на шестом часу юбилейного – пятничного! – пятитысячного заседания проклятая каменная скамейка наконец будет отполирована до такого состояния, что перестанет колоть задницу сквозь двойную мантию. Поэтому я вас с большим удовольствием просвещу. Я знаю про драконьи когти, потому что сам видел процесс приготовления. Могли бы и догадаться. Догадались же вы каким-то местом не награждать меня за ликвидацию Волдеморта, а обвинить в его убийстве с отягчающими. Видел откуда? Из-за хагридова плеча и видел. Нет. Не надо. Выньте изо рта золочёные свистки и опустите руки с волшебными палочками. Не надо приглашать стражу. Не надо приглашать меня пройти в отдельную камеру, оборудованную по последнему слову магической мнемотехники и снабжённую индивидуальным Дементором улучшенного образца. Ни в каких запрещённых опытах я участия не принимал. Ну да, стоял за плечом Хагрида и смотрел ему под руку. Но между моим лицом и его плечом располагалась довольно большая забитая мебелью комната и довольно толстое оконное стекло. Что значит, как это может быть? Элементарно – снаружи я стоял: пристроился на камне и смотрел внутрь, что он там делает. Ой, только не надо вот этого – подсматривал, не подсматривал… Я вам не крестьянин какой – подсматривать. Человек с моей родословной до такой дешёвки не опускается. Я наблюдал. А, позиция не очень привычная для наблюдения? Ну а что вы хотите? Слава Мерлину, не к ночи будь помянут этот мерзавец, в кибитке у Хагрида было по крайней мере светло, а снаружи достаточно темно. По-моему, самая для наблюдения лучшая позиция. Или надо было залезть на крышу и смотреть в котёл через дымоход? И что, Дамблдор повыдавал вам дипломы об окончании Хогвартса? А, Диппет тогда был? Да, моя ошибка, прошу прощения за неверную оценку ситуации с вашим возрастом – не принял во внимание количество оставшихся у вас на головах волос и размеры ваших животов… При Дамблдоре вам бы выдали не дипломы, а справки о том, что вы благополучно в течение семи школьных лет, с перерывами на сон и каникулы, ковыряли в носах, с обязательным указанием диаметра и глубины дырок и подробным описанием использованных для их получения методик. Но сейчас делу уже не поможешь, поэтому просто говорю вам, так, для информации: если смотришь через дымоходную трубу на висящий над огнём котёл с зельем, то дышишь тем, что испаряется из котла и поднимается по дымоходу вверх. Если волшебник не хочет стать неизученным дотоле существом и провести короткий остаток жизни распятым на разделочном столе в какой-нибудь исследовательской лаборатории Министерства магии, он никогда так делать не будет. Особенно не будет, если речь идёт о дымоходах и зельях Хагрида... Знаете, я бы ещё простил вам то, с какой язвительностью в голосе вы обвиняете меня в безумии, но прощать тут просто нечего. Вы это говорите не со зла, а по недомыслию. Вас надо не прощать, а жалеть. Не соблаговолю ли я разъяснить вам, тупицам, что послужило для меня поводом назвать вас достойными жалости недоумками? Отчего же, соблаговолю. Смею предположить, что вы не первый год посещаете эти до крайности интересные заседания, а довольные лица некоторых из вас дают мне право думать, что до пятитысячного заседания им рукой подать и они предвкушают, как наконец сойдут кровавые мозоли с их… Простите, отвлёкся. Так вот я полагаю, что обижаться на ваши заявления о моём затуманенном рассудке не стоит, поскольку вы без собственного ведома и совершенно бесплатно участвуете в социальном эксперименте, который Министерство проводит на своих сотрудниках уже не одно десятилетие. Суть этого эксперимента – выяснить, насколько глубока человеческая тупость и когда же настанет предел, после которого сотрудник начнёт понимать, что посещение подобных мероприятий не имеет никакой цели и не несёт в себе никакой выгоды, как политической, так и экономической, социо-культурной, просветительской, эстетической, эротической, научно-практической, религиозной, медицинской или любой другой. Ну ладно. Я вижу, что вы начинаете терять веру в себя. Продолжим по теме нашей сегодняшней встречи? По блеску в глазах и на лысинах я вижу, что вы согласны. Итак, вам очень интересно, что я делал ночью возле кибитки Хагрида и какие причины заставили меня организовать наблюдательный пост. Я, как вам не могли не донести, состою на службе у профессора Дамблдора. Служба моя незаменима, почётна и тяжела. Проходит она на территории каземата, который продажные историки и репортёры именуют замком Хогвартс. Мои рабочие часы в основном совпадают с учебными часами студентов. Суть работы по большей части заключается в том, чтобы устранять всяческие затруднения, недостатки, недоделки, неудачные результаты экспериментов, которые неизбежно сопровождают учебный процесс. Выполняю я свою работу с невероятной добротой, наличие которой у меня может подтвердить единственный уважаемый сотрудник вашей «шарашки» Джеймс Поттер, невероятной нежностью, наличие которой могут подтвердить многие из ваших жён и дочерей, и невероятным прилежанием, пятьдесят процентов объёма которого есть заслуга древней крови, что течёт в моих жилах, а другие пятьдесят – достижение некоего С.Снейпа, чей злой гений очень часто перенаправляет свою энергию с ваших детишек и внучков на меня, вашего покорного слугу, и проверяет таким образом уровень моего тщания. В тот ветреный, промозглый день середины октября я, как обычно, трудился в поте лица, чтобы избавить центральный холл от большого количества свежей плесени, которая по чудовищному недоразумению вывалилась из портфеля юноши Д.Малфоя, сына одного из самых спесивых членов вашего коллектива, господина Л.Малфоя, и разрослась до размеров, сопоставимых только с размерами самомнения обоих Малфоев, вместе взятых. Это благородное занятие поглотило остаток моего рабочего дня и вклинилось в мою нерабочую ночь. Когда лунный свет озарил мою согбенную фигуру, в молельной позе склонившуюся над неубывающей лужей дерь… простите… пакости, я осознал всю бренность человечьего мира и всю тщету своих усилий. Этот мир будет поглощён Хаосом, и не мне, жалкой букашке, противостоять ему. Последняя гнилая нить, что удерживала меня от добровольного ныряния в проклятую зелёную жижу, призванного лишить Хаос возможности собственноручно отнять мою драгоценную жизнь, – это мысль о невыплаченной мне зарплате и премиальных отчислениях на Хэллоуин. Я поднялся с колен, и это действие возымело магический эффект – мне в голову пришла светлая идея. Говорю вам как человек, прошедший через многое: почаще поднимайтесь с колен. Не важно, что для этого вам придётся для начала вставать на колени, желательно публично. При вашей работе это даже полезно. По крайней мере люди будут думать, что вы раскаиваетесь за свои грехи, и количество желающих снять с вас кожу живьём уменьшится процентов на десять. Но продолжаю. Мысль, что почтила меня визитом, была проста, как всё гениальное. Я должен, сообщила она мне, посетить обиталище своего коллеги Хагрида, который, по сути, половину своего времени занимается тем же, чем и я, то есть выгребает навоз, но только на свежем воздухе, и испросить у него какие-нибудь полезные реактивы для борьбы с заразой. Как был, с непокрытой головой и неочищенными коленями, я пошёл, повинуясь внутреннему зову, в поля, к жилищу нашего великана. Ветер, надо сказать, в тот день был западный и дул от замка в сторону Запретного леса. Однако с наступлением сумерек он начал менять направление, и когда я преодолел ровно половину пути, он стал строго восточным. И тогда я почувствовал это. Нет, не это. ЭТО! Амбре. Оно налетело на меня, как локомотив Хогвартс-экспресса, и сбило с ног. Кажется, я даже потерял сознание от его ярости и силы. Первая более-менее ясная мысль после столкновения – надо чем-то прикрыться. Я достал свой накрахмаленный белоснежный носовой платок, вытер им руки, попачканные в плесени, вытер колени, отполировал ботинки, и поднёс к лицу. Не надо морщиться. Я поднёс на такое расстояние, чтобы запах от него вполовину уменьшил принесённое ветром зловоние, но следы от плесени не остались на щеках и носу, иначе я стал бы похожим на полицейского из отряда магоборцев, выполняющего миссию в полевых условиях. К этому времени я уже понял, что запашок разносится из хагридовых владений, так что мне с ним в любом случае не разминуться. Соблюдая все возможные меры предосторожности, я двинулся к месту назначения, увязая в зарослях шиповника и кучах фестральего помёта… Может, сделаем перерыв? Я попью воды и всплакну, припоминая, как представлял себе тогда бурную реакцию своей бедной покойной мамаши, если бы она была жива и застукала меня в таком виде, и не менее бурную реакцию бедной покойной мамаши Хагрида, если бы она в свою очередь лицезрела изгнанное дитя, занятое каким-то интеллектуальным делом. А вы тем временем сходите и опорожните свои желудки в подобающем для этого месте, потому что я вижу эдакую интересную зеленцу, которая проступает на ваших рожах. Не надо? Ну, вернёмся к рассказу. Что дело хагридово было интеллектуальным, я не сразу, но догадался, потому что бесценный опыт, полученный мною в розовом детстве, голубой юности и чёрной зрелости, безошибочно подсказал – подобная вонища не может исходить из простого, необработанного природного источника, это есть продукт кипячения, копчения, тушения, дистилляции или возгонки. Один раз, правда, я уже чуял сходный по силе запах. Исходил он, помнится, от старых ботинок упомянутого выше С.Снейпа, но там, я подозреваю, имело место замачивание обуви в одном химическом растворе, случайно пролитом упомянутым выше Джеймсом Поттером прямо под ноги С.Снейпу… А, если не отвлекаться, то уже и говорить не о чем. Потому что я с горем пополам добрался до хагридовой берлоги, что было совсем несложно в кромешной темноте, подвалил к окошку и заглянул внутрь. А, вы поверите, что я смог что-то разглядеть, если я расскажу, почему всё же решил, что чешуя русалочья? Ох, папаша Мерлин, будть ты проклят, кого ж ты создал, чтоб нами управляли?! Да люди ль вы, тут сидящие передо мной, или упыри, что ждут в министерских чертогах скорой дезинсекции, дератизации и деупыризации? Мои так называемые россказни про её благоухание вас не убеждают? Значит, смею предположить, виденные мною и могущие быть описанными цвет, блеск, размеры вас тоже не убедят, даже если я нарисую картинку прямо в протоколе и прямо собственной кровью? Вам нужны какие-то особые свидетельские показания? Ну так да, я сам был свидетелем того, как выглядит русалочья чешуя. Нет, не потому, что спекулировал ею. Нет, не потому, что спекулировал русалками на рабовладельческом рынке. Нет, не потому что в свободное от основной работы время подсматривал, как Хагрид спекулировал тем и другим в своё свободное от основной работы время. Просто я однажды в отрочестве упал с бешеной хогвартской ивы прямиком в озеро. Как я забрался на неё? Извините, но об этом не сейчас – боюсь подставить преподавательский состав Хогвартса. Почему все студенты купаются в озере, а меня одного схомутали русалки? Ну, ребята… Вы бы хоть иногда к целителю ходили. Это же опасно – иметь такое плохое зрение и не заниматься им. Да вы подойдите ближе и посмотрите на меня. Впрочем, что с вами тут говорить об этом?.. Вот если бы тут сидели ваши жёны… И дочери… Милые русалочки делали мне искусственное дыхание, как могли, а потом решили всё же поднять на поверхность, когда заметили, что я интенсивно синею. Но я за все усилия так был им благодарен, так страстно обнимал их за хвосты и вообще за всё, что подворачивалось под руку!.. Хорошо, рад, что вы поняли. Вернёмся к основному повествованию. Дальше мне пришлось обнаружить себя и войти в кибитку. Опустим детали – они не для слабонервных. Скажу только, что я видел всю технику и технологию. Как я добрался до своей каморки, не помню. Возможно, он донёс меня. Но на следующее утро я уже имел счастье лицезреть результаты его трудов. Результаты, надо признать, впечатляли. Это были сапоги так сапоги. Но каждый был размером с каноэ. Я мог бы в любом из них сплавиться по горной реке безо всяких проблем. Как бы ни было велико моё восхищение изделием и мастером, доверить ему делать обувь для моих ног я не в состоянии. Я точно знаю, что мне постоянно будет казаться, что он делал мне сапоги, вырубая их топором из цельного куска горной породы, а ношение их обязательно закончится для меня инвалидностью. Кроме того, я могу ещё очень долго рассказывать вам, где Хагрид берёт драконью кожу, с трупов каких издохших от старости животных он её сдирает и какие слёзные молитвы над ними возносит, но боюсь вас утомить до смерти. Надеюсь, что я и так вас убедил. Спасибо за внимание».

Ноги болели нещадно. Камин. Может быть, в комнате будет камин. Сириус боролся с желанием содрать мокрые сапоги прямо в обеденном зале. Как было бы чудесно залезть в горячую ванну! Может, в «Кабаньей голове» есть ванна? Хотя откуда? У них и посуды-то чистой днём с огнём не найти…
Проклятый Нюниус!
Сириус устало огляделся. Двое или трое постояльцев по углам, едва различимые в темноте, не шевелились. Ждали выпивки? Ждали утра? И он будет ждать утра, только не с такой безнадёжностью, как эти убогие. О какой безнадёжности может идти речь, если всего через несколько часов здесь будут Джеймс и Люпин? А спустя сутки они все вместе снова будут в Хогвартсе, и тогда начнётся веселье!..
Начнётся, как пить дать, подумал Сириус без малейшего энтузиазма. Отогреться бы только.
Послышались спотыкающиеся шаги, и откуда-то из-за барной стойки раздался голос хозяина.
– Комната готова, – прокаркал он, и Сириус встал.
Чемодан как будто весил раза в три больше, словно увеличивал свой вес за каждый час, потраченный на дорогу. Тяжело ступая, Сириус пошёл навстречу голосу, с трудом разглядел перед собой крутую лестницу и начал подниматься вверх, подавляя желание держать чемодан перед собой обеими руками. Потом плюнул на всё и взвалил его себе на спину.
Ступени издавали тихий, но леденящий душу скрип, и вовсе не оттого был он страшен, что походил на слабеющие крики мучимых в преисподней душ, а оттого, что невообразимо старая лестница вот-вот готова была обрушиться. Освещения, естественно, не было. Сириус дышал в спину хозяину, шедшему впереди, и думал уже не просто о горячей ванне. Он думал о своём лондонском доме. О ненавистном доме, в котором всё пропиталось ложным благородством и из которого хотелось бежать уже через полчаса пребывания.
«Куда мне податься?» – вопрос прозвучал в голове как приговор. – «Куда я могу уйти? Неужели я так и буду всю свою жизнь метаться между опостылевшей комнатой в Хогвартсе и опостылевшим родовым гнездом? А мимо меня будут ходить посторонние люди, заглядывать в мою жизнь, пожимать плечами и возобновлять свой путь?..»
– Послушайте, уважаемый, – сказал он пыхтящему хозяину. – А камин у вас там есть?
– Какой камин, сударь? – задыхаясь проговорил хозяин. – Чтобы всякие залётные шастали на ночлег? Нет никакого камина. Сотворите себе печечку и грейтесь на здоровье.
Сириус заметил, что непроизвольно сжимает кулаки. Ручка чемодана чувствительно впилась в натёртые мозоли.
– А ванна? У вас можно организовать горячую ванну?
Кажется, хозяин обернулся, потому что ответ прозвучал чётче:
– Ну, сударь, наколдуете себе ванну, если есть такое желание, хоть горячую, хоть какую.
Значит, и ванной не будет.
– А одежду я могу вам дать на просушку? Очень промок.
На этот раз хозяин не только обернулся, но и почти остановился. Хвала Мерлину, будь он проклят, что у старика в руке нет никакой свечи или фонаря, потому что это было бы невыносимо – стоять и ждать, пока тебя рассмотрят как диковинную зверюшку и придут к выводу, что ты либо сумасшедший, либо сквиб. Зачем Сириусу ещё один свидетель его бессилия?
Неожиданно его осенило.
– У вас ведь нет поблизости ни одного магазина волшебных палочек? – спросил он как можно небрежнее и, не дав старику переварить этот вопрос и вклиниться с ответом, продолжал: – Да если и есть, наверняка там уже закрыто в столь поздний час. А моя палочка, боюсь, повреждена настолько, что пользоваться ею совершенно невозможно. Вряд ли иначе я позволил бы себе бродить зимой по улице по колено в снегу, как вы понимаете.
Самое интересное, что опять соврал, говоря чистейшую правду. Слышал бы его сейчас Дамблдор…
Какое-то время хозяин размышлял.
– Ну так бы сразу и сказали, сударь, – произнёс он наконец. – А то я было подумал, что вы нездешний. Сейчас тогда сделаю вам всё.
Ещё один лестничный пролёт, и они у заветной двери. Кажется, эта каморка располагалась на самом верху, чуть ли не на чердаке. Постучав по замку чем-то деревянным – судя по всему, волшебной палочкой, – хозяин отпер дверь и вошёл. Ориентируясь исключительно по звуку, Сириус протиснулся следом. И сразу же от души приложился лбом к верхнему косяку, едва не взвыв. Вот зараза! Оставалось надеяться, что на проклятой деревяшке не высечено никаких магических рун. Да и обычной резьбы по дереву было бы достаточно, чтобы вызвать у Джеймса припадок смеха, когда утром он увидит на лбу закадычного дружка витиеватый синяк.
– Так, – сказал хозяин. – Люмос для начала.
Кончик его палочки засветился. Пошарив где-то за дверью, он выудил очень старый и очень кривой подсвечник на три свечи. Чем-то он был похож на подсвечник, доставшийся Сириусу от Филча и стоявший сейчас на столе в его рабочем кабинете. Но тот был цел, и свечи в нём Сириус менял регулярно, не в пример факелам у центрального входа. Сей же был донельзя засален, что Сириус отчётливо видел даже в полумраке, вместо свечей из двух его гнёзд торчали оплавленные кургузые пеньки, третье и вовсе было свёрнуто набок и выглядело как железный нарцисс, выкованный неумелым кузнецом от нечего делать.
– Свет, – сказал хозяин, поджигая два свечных огарка. Крошечные фитильки потянулись вверх и заколебались.
В комнате стало чуть светлее. Оказывается, здесь даже была кое-какая мебель не самого спартанского вида. Слева находились большой шкаф и широкая двуспальная кровать. Справа стоял простой деревянный стол с придвинутыми к нему стульями. Прямо напротив двери обнаружилось слишком широкое для чердака окно, наполовину скрытое грязной на вид шторой. Покрывало на кровати тоже явно не отличалось чистотой, но Сириус не стал возражать.
– Печечку вы хотели, сударь? – уточнил хозяин, поворачиваясь к Сириусу. Обе свечи и горящий кончик палочки дали света достаточно, чтобы хозяин смог рассмотреть лицо Сириуса.
Сириус это понял и улыбнулся так, как всегда улыбался его папаша при разговорах с подёнщиками – слишком аристократично, чтобы те смели возражать, и слишком благородно, чтобы вздумали хамить.
Может быть, прожитые годы и не самый здоровый образ жизни и затёрли благородство и аристократизм, но Гермиона, волшебница во всех смыслах этого слова, потрудилась на славу; результаты её труда дурацкая трёхчасовая прогулка по заснеженному лесу не смогла уничтожить.
Хозяин был либо мошенник, либо обычный ленивый скот. Ничем иным объяснить перемену в его настроении было нельзя. По его лицу Сириус понял – наконец-то в нём признали дворянина. Перед дворянами лебезят только мошенники и лентяи. Голосом, изменившимся под стать ситуации, Сириус заявил:
– Галлеон сверх обычной цены, милейший, если вы мне всё тут быстренько организуете, договорились?
– Да не извольте же беспокоиться, – согнулся в поклоне старикашка.
И действительно, через считанные минуты в углу весело потрескивала поленьями маленькая железная печка, над ней была сооружена довольно оригинальная конструкция для развешивания одежды, под окном стояла большая ванна, полная горячей воды, а на столе появились купальные принадлежности.
– Я мог бы высушить одежду прямо на вас, сударь, но не смею беспокоить. Печечка греет хорошо, так что вот сюда всё повесите, и через пару часов будет сухое. Ванна тут с подогревом и с самоочисткой, так что вода не остынет и будет чистой, хоть всю ночь плещитесь. Ночная ваза под кроватью такая же, тоже пользуйтесь сколько душе угодно…
Сириус изогнул бровь скептически.
– Постелька вот чистая совершенно, прошу простить, что не крахмальная, моя старуха владела хозяйственной магией не в пример лучше, куда уж мне до неё, но теперь она в лучшем мире, храни её Господь… – тараторил старик.
– Скажите, милейший, не организуете ли мне ещё и какой-нибудь ужин, если я оплачу за постой вперёд?
В горле у хозяина что-то страстно пискнуло.
– В лучшем виде, сударь, – сказал он, прижимая руки к груди и кланяясь.
Запустив руку в карман сюртука, Сириус извлёк требуемую сумму денег и вручил старику.
– Сию секунду ужин появится, прямо на столе, – заверил тот, продвигаясь к двери и не рискуя поворачиваться к благородному постояльцу своей недостойной спиной. Уже на самом пороге он неожиданно спросил, всем телом как-то пожимаясь в смущении:
– А даму когда прикажете ждать, сударь?
Сириус оторопел, и старикашка, кажется, это заметил, но принял на свой счёт.
– Нижайше прошу меня простить. Я имел в виду жену вашу. Когда прикажете ждать? Вы ведь с женой будете?
У Сириуса отлегло от сердца. Она даже заулыбался, а потом и рассмеялся добродушно.
– Моя жена ещё не один год в невестах будет ходить, – сказал он. – Но я жду друзей, и один из них, возможно, будет со своей женой. Они должны прибыть завтра утром.
– Не извольте беспокоиться, встречу в лучшем виде, – заверил хозяин и поспешил скрыться.
Сириус подошёл к двери, размышляя, как будет закрывать её на ночь без магии, но на ней обнаружилась удобная щеколда. Только он успел запереть дверь, как сзади что-то стукнуло. Он обернулся и увидел на столе рядом со стопкой полотенец и батареей баночек с мылом и шампунем тарелку, доверху наполненную какой-то снедью, бутылку вина и бокал.
Сириус подошёл к столу, выдвинул стул и уселся. Одной рукой он подхватил что-то в тарелке, не заботясь поисками столовых приборов, другой потянулся к бутылке и плеснул вина в бокал на два пальца. Напиваться не хотелось, а вот пить – да. По счастью, хозяин был, кажется, мошенником в первую очередь, и только во вторую лентяем, потому что он не только не забыл трансгрессировать постояльцу вилку и нож, но также предусмотрительно откупорил запечатанную бутылку и вместе с ней отправил графин простой воды, который Сириус с небольшим опозданием заметил за грудой полотенец. Опорожнённый бокал наполнился на этот раз водой. Сириус в три больших глотка осушил его, а взгляд его тем временем остановился на чуть дымящейся ванне.
Первым делом Сириус достал из-за пазухи Карту. Потянулся к чемодану, открыл его, приподнял стопку мантий и бережно поместил туда своё сокровище.
На этом всё. Он сунул в рот ещё какой-то кусок съестного и, на ходу сдирая с себя обувь и одежду и отшвыривая в район импровизированной сушилки, направился к ванне. Максимум, на что его хватило, так это оглянуться и посмотреть, не попала ли какая-то из брошенных вещей в печку. Как только он убедился, что сапоги очень удачно валяются на полу прямо перед ней, а всё прочее заняло место на верёвках сушилки, с шумом и плеском упал в горячую воду. Вода взметнулась, принимая тело, но не расплескалась по всей комнате, а снова собралась в положенном месте. «Можно ждать даму,» – усмехнулся он про себя, но улыбка как-то увяла: единственной дамой, которая пришла ему на ум, оказалась Лили Поттер, урождённая Эванс, и за её спиной маячил почему-то отнюдь не Джеймс, а всё тот же ненавистный Снейп.
Проклятый Нюниус…

Глава 12. Память

Вода действительно не остывала, и скоро Сириус заметил, что на лбу и висках появляются бисеринки пота и начинают стекать вниз. Он обвёл глазами комнату, словно оценивая её с точки зрения Джеймса, пытаясь понять, каково будет встретиться здесь. Взгляд его скользил по убогому интерьеру, на краткое мгновение останавливаясь то на столе, то на кровати, то на шкафе – одинаково чёрных и мёртвых в неверном свете, исходящем от двух свечных огарков и из-за приоткрытой печной дверцы. Вся эта мебель – прах, невесть как держащий форму. Стоящий возле кровати чемодан, вещи, небрежно брошенные на сушилку – прах от праха.
Сириус запрокинул голову назад и уставился в потолок.
Карта, заветная Карта – вот единственная стоящая вещь из всех, что у него были. Пройдёт несколько часов, которые даже не будут долгими и мучительными, и волшебная палочка Джеймса или Люпина, прикоснувшись к старому пергаменту, оживит его.
Вдохнёт в него жизнь, подумал Сириус и непроизвольно сделал глубокий вдох, будто собирался нырнуть в воду и оставаться там так долго, как только позволит объём лёгких.
От окна, вернее, от луны, висящей, казалось, прямо над «Кабаньей головой», исходил серебристо-голубой свет, от огня в комнате – красновато-оранжевый. Левая половина лица Сириуса в этом свете была словно отлита из свинца, правая же казалась раскалённым углем в растопленном камине. Вот такими яркими отблесками играет огонь на лице человека, что разжёг камин не для транспортировки, а для душевного разговора в кругу близких людей. А таким свинцово-серым бывает лицо только у заключённого в Азкабане. Сириус поднял руку, повинуясь моменту, потрогал щёки – правую, левую – и оскалился. Что за чушь, он уже Мерлин знает сколько лет назад покинул Азкабан, а общаться через камин ему просто не с кем.
Захотелось вытереть мокрое лицо. Сириус перегнулся, чересчур живо, пожалуй, через бортик ванны и потянулся за полотенцем. Вода, конечно же, никуда не выплеснулась, как ей и полагалось по заговору. Зато она спокойно стекла по мокрой руке Сириуса на пол и оставила там приличную лужу. Чертыхаясь, Сириус схватил полотенце и дёрнул на себя. Полотенце не сопротивлялось и даже услужливо развернулось, чтобы Сириусу было удобнее. Только-только Сириус подумал, что оно слишком длинное и дальний конец обязательно окажется на полу, в луже, прежде, чем он сможет его поймать, как полотенце со свойственной всякой неодушевлённой вещице тупостью проявило норов – не упало, но зацепило стоявший на столе подсвечник и скинуло его вниз. Удар получился довольно сильный. Огарки, правда, никуда не вылетели – не успели за время полёта почувствовать себя птенцами, которым самое время покинуть гнездо, – но оказались всё в той же луже и без шипения погасли.
Сириус замер в странной позе, с поднятой вверх правой рукой, в которой было зажато белое (условно) полотенце, и напоминал жертву крушения на гонках стиральных корыт, какие проводятся в мелких городских канавах во время летней магической ярмарки в Бристоле и пользуются большим успехом у публики. Справа сцену освещали блики от раскалённой печки, слева – холодное лунное сияние. Вкупе с гонками в корытах всё выглядело так, словно народная забава затянулось далеко за полночь, и на ярмарочной площади уже запалили гигантский костёр для сжигания всякой ненужной рухляди, включая чучело очередного министра магического сельского хозяйства, как это полагается по традиции.
Вода от перемещений Сириуса вздымалась гигантскими (в пересчёте на объём) валами, билась о стенки ванны, как штормящее море бьётся о каменную городскую пристань, и шума производила столько же. Сириус представил, каким будет выглядеть идиотом, если разбуженный подозрительными звуками хозяин приковыляет сюда, чтобы проверить, чем занимается посреди ночи его постоялец. Такая перспектива Сириусу вовсе не улыбалась, поэтому он аккуратно промокнул лицо, так же аккуратно отбросил полотенце на кровать и, стараясь производить как можно меньше движений, опустился в ванну. Шторм побушевал ещё с полминуты и затих, предоставив купальщику возможность развлекаться самостоятельно, без участия водной стихии.
Сириус снова откинул голову назад и, кое-как устроившись, посмотрел в окно.
Роскошное было бы зрелище, если бы не такое убогое. Это вид с чердака дешёвой таверны делает зимний пейзаж столь жалким? Красивые пологие холмы, покрытые хвойными лесами; деревушка, уютно примостившаяся в долине; верхушки деревьев и крыши домов под снежным покровом, и снег едва заметно искрится там, где на него падает лунный свет, а в каждом доме маленькое окошко светится жёлтым. Но никак не избавиться от мысли, что деревья под снегом кривые, облезлые и больные, потому что некому следить за лесом – на сотню миль окрест нет ни одного лесничего, кроме Хагрида, но и тот практически заточён в замке Хогвартс. Домишки в Хогсмите покосились и держатся вопреки всем законам физики – и магловской, и сквибовской, как ни прискорбно это звучит. Держатся на одной лишь магии, да и магии на них потрачено по минимуму, будто заклятие накладывали немощные старики, и сил у них почти не осталось…
Сириус невольно дёрнул плечом. Слабеющая магия у стариков. Так заставляет думать магловская логика, ведь у стареющих волшебников магические способности не слабеют никогда.
Он сощурился, разглядывая золотистые квадраты света – окна домов. Хоть убей, но никакая сила не могла заставить его поверить, что за светящимися окошками на самом деле семейная идиллия. Ведь там просто сидят одинокие пьяницы и заливают свою грусть-печаль дешёвым алкоголем.
Как ему это понятно…
Сириус тряхнул головой, отгоняя морок. Не надо приписывать вещам и явлениям собственные переживания. Вроде и не в каморке своей хогвартской находится, а что-то давит, сверху ли, изнутри, не даёт покоя. Совесть, что ли?
Он повернулся чуть на бок. Вода горячая, и она не остынет, и это хорошо, потому что иначе пришлось бы отогреваться вином.
Это действительно совесть?
Он посмотрел на чёрный потолок – во тьме чёрный, но он знал, что цвет не изменится и при дневном свете. Грубо обточенные балки, которых касался топор, но вряд ли касался рубанок, – он знал, какие они на ощупь: все размякли и могут раскрошиться от любого прикосновения, и с них готова сыпаться влажная труха, та, которая лет пятьдесят назад впилась бы в руку острыми занозами. Сириус уже видел такое, но в другом месте, при других обстоятельствах. Глаза его непроизвольно закрылись, а лицевые мышцы дрогнули, как бывает от внезапной боли, не обязательно физической.
Может это и совесть, в конце концов. Но прежде всего это память…

Мальчик, которого родители называли Сириусом, а друзья – Бродягой, стоял, подбоченившись, посреди школьного двора. Мать и отец в какой-то наивной вере – возможно, думали, что он будет светом их очей даже в самые тёмные времена, – нарекли его именем, которое носила звезда северного неба. Друзья же доподлинно знали: как и чем бы он там ни сиял, главная его роль – маячить где-то впереди и никогда не останавливаться, поэтому звали его Бродягой. Он сам выбрал себе это прозвище, одобрил и утвердил, и оно приросло к нему, как вторая кожа.
У него в запасе была ещё пара лет до того, как он в самом деле обзаведётся ею – кожей, покрытой чёрным собачьим мехом. Но сегодня он уже был псом – гончей, напавшей на кровавый след.
Симпатичный мальчик Сириус, старший наследник семейства Блэков, ждал на школьном дворе приятеля – одногодку и сокурсника Джеймса Поттера. У них был один интересный план.
Всю ту неделю шёл очень сильный снег. Видимость часто не превышала ста ярдов, и тренировочные полёты на мётлах отменили во избежание несчастных случаев. Студентов младших курсов предупредили – занятия на свежем воздухе всё равно будут проведены, так что нужно запастись инвентарём.
Кто-то писал родителям просьбы выслать срочной почтой волшебные санки, которые ездят безо всякой тягловой силы. Кто-то желал получить коньки – на озере спешно был организован каток. Для поддержания катка в рабочем состоянии замёрзшую поверхность озера постоянно чистили от снега закутанные в спальные мешки эльфы.
Факультет Когтевран совместными усилиями и при поддержке старшекурсников создал проект снежной крепости и собирался возводить её прямо возле школьных теплиц.
Те пуффендуйцы, которые совершенно не могли держаться на коньках и выпадали из любых санок, даже стоящих неподвижно, лепили в углу школьного двора статую какого-то животного. По мнению Поттера, больше всего это походило на тролля, но Сириус возражал, аргументируя свою позицию следующим образом: тролль, на его взгляд, был слишком страшным, чтобы пуффендуйцы могли хотя бы просто думать о нём, не то что делать его макет.
Гриффиндор часть личного состава «растерял» в разномастных играх. Основной костяк, однако, загорелся идеей провести ледовое побоище и тратил отведённое для урока на свежем воздухе время на заготовку огромного количества снежков.
Чем занимались слизеринцы, никто понять не мог до тех пор, пока шустрый Хвост Петтигрю случайно не подслушал один разговор. В результате все факультеты узнали, что играют слизеринцы в шпионскую партизанскую войну. Целей и задач её никто не понимал (гордый собою Хвост утверждал, что слизеринцы и сами не понимают). Однако все понемногу присматривались к действиям Слизерина, и результаты подобной настороженности не заставили себя долго ждать.
Когтевран полным составом объявил, что изначально задумывал свою ледяную крепость как форпост, и выбрал место не потому, что профессор Диппет разрешил строить именно там, а потому, что профессору Диппету было заранее объяснено – строить можно только там, в самом стратегически важном месте. Работали теперь когтевранцы с утроенной силой, в том числе на переменах, и скоро стало ясно, что они намерены в своём форте окопаться до тех пор, пока факультет Слизерин не замёрзнет насмерть, партизаня по пояс в снегу. Нагло заявляя, что сами будут греться имбирным пивом, когтевранцы таскали из столовой булочки и прятали их в ледяном морозильнике на стене своего форта.
Самые активные и бесшабашные пуффендуйцы («Без царя в голове», называл их Поттер) под разными предлогами исчезли с катка, вокруг которого топтались с коньками в руках, и оставили свои немногочисленные реактивные санки, зато сосредоточили усилия на возведении снежного зверя. Теперь он начал активно обрастать всякими щупальцами и рогами (так это выглядело со стороны), и Поттер со свойственной ему непосредственностью объявил за обедом, что Пуффендую удалось невероятное – создать гибрид дракона и озёрного кракена. Пока гриффиндорцы гоготали, давясь тыквенным соком и расплёвывая вокруг недожёванную рисовую кашу, Хагрид проявил к происходящему живой интерес, пересел со своего места в углу (изредка он обедал в замке) за факультетский стол Пуффендуя, провёл краткие переговоры и к вечеру присоединился к лепке диковинной статуи.
Гриффиндорцы наконец-то договорились между собой, для чего им нужны все эти горы снежков, и решили пустить боезапас на борьбу со слизеринскими шпионами. А в случае неприятельской атаки Поттеру, как самому меткому стрелку, полагалось возглавить оборону.
Следует заметить, что оборонять гриффиндорцам было нечего – у них не было ни крепости, как у Когтеврана, ни статуи, как у Пуффендуя. В Гриффиндор попадали люди храбрые, импульсивные, но к планированию не особо расположенные. Сириус, с почётом приглашённый в военный совет на одну из руководящих должностей, начал даже подумывать том, чтобы за определённую плату (в качестве валюты могли подойти, например, сладости) предлагать свои услуги Пуффендую и Когтеврану. Кто-то разнёс эту идею так далеко, что слухи дошли и до Слизерина. Гриффиндорцев тут же окрестили наёмниками, чего Сириус не мог стерпеть и на ближайшем совете объявил, что защищать они будут собственных престарелых родителей, жён и детей. Родители у них были в полной безопасности и в самом расцвете сил, жён и детей не было вовсе, поэтому Римус Люпин, чуть смущаясь, предложил защищать девочек факультета Гриффиндор.
Идея была принята на ура, и теперь вокруг расчищенной под каток площадки, где девочки катались на коньках, частоколом стояли гриффиндорские мальчишки и гордились собой.
Сириус в дозор никогда не выходил – девочки навевали на него скуку. Джеймс Поттер наоборот разрывался между желанием карать и защищать. Защищать он хотел одну из сокурсниц по имени Лили Эванс – довольно милую, но странную особу, водившую дружбу с врагом. Карать же хотел он именно этого врага – слизеринского заморыша Северуса Снейпа, известного в их кругу под прозвищем Нюниус.

По лбу стекали крупные капли пота. Сириус набрал пригоршню воды и плеснул себе в лицо. Легче не стало – горячая вода не могла остудить.
Память немилосердна.

Хороший мальчик Сириус Блэк стоял, подбоченившись, на школьном дворе и пытался в снежной пелене разглядеть своего приятеля Джеймса Поттера, который где-то шлялся явно без уважительной причины. Вместо этого он увидел добычу – на крыльцо вышел Нюниус Снейп.
Снейп был, что называется, беден. Выяснить подробности жизни его семьи не представлялось возможным: школьная политика насчёт конфиденциальных сведений была очень строга, сам же Снейп никогда никому ничего о себе не рассказывал. Но вездесущий Хвост и здесь отличился, разнюхав кое-что интересное. Так, по его словам, жили супруги Снейп неладно, беспрестанно ссорились, и Нюниусу доставалось тоже, если попадался под горячую руку. Денег в семье было мало. Что, впрочем, Снейпу-младшему удавалось очень хорошо скрывать от сокурсников: грязные волосы, старая мантия, обшарпанные учебники – всё это как нельзя лучше соотносилось с образом чёрного мага, а свою принадлежность к чёрной магии он выпячивал всеми возможными способами. Снейп всегда сторонился всех, даже своих товарищей по факультету Слизерин. Он знал о чёрной магии всё и выдавал свои знания в ответ на любую попытку узнать его самого поближе.
«Ты заметил? – спросил однажды Джеймс, когда они с Сириусом очередной раз стали свидетелями подобной «демонстрации силы». – Он всегда – всегда! – подменяет информацию о себе посторонней информацией, которой владеет. О чём угодно его спроси, хоть о том, что он ел на завтрак или какого цвета у него носки – и он обязательно сделает так, чтобы твой собственный завтрак перекочевал из твоего желудка на пол, или твои носки истлели. Парню явно есть что скрывать, и мы все знаем, что именно».
Без сомнения, речь шла бы о семейных дрязгах у Нюниуса дома, разговаривай Сириус об этом с кем-то другим, например, с Люпином. Но сейчас он говорил с Джеймсом, а у Джеймса в отношении Нюниуса был только один бзик – рыжая девица Лили Эванс.
«Джеймс, – говорил Сириус, – ну подумай: кто ты и кто он. У него нет никаких шансов. Эта Эванс явно разборчивая особа. Мало ли что там их связывало в детстве. Дразнили одну и ту же собаку через забор. Или их мамаши вешали бельё на соседних верёвках. Они же были почти соседями. Ерунда, и только. Говорю тебе – если захочешь покорить Эванс, сделаешь Нюниуса одной левой».
Джеймс не унимался.
«Ты ни черта не понимаешь в женщинах, Бродяга, – отвечал он. – Женщины любят завоевателей. Я должен её завоевать. Я должен победить Нюниуса. Побить его же оружием».
«Тогда придётся лезть ночью в Запретную секцию и выносить оттуда книги, – ответил Сириус. – Другого оружия против Нюниуса у тебя быть не может».
Джеймс подумал.
«Нет, – сказал он, – это низко. Недостойно. Я знаю Эванс. Стоит Нюниусу подпалить на ком-то штаны, как она уже знает – этот кто-то доставал его своими придирками, а он только защищался. Стоит мне сделать то же самое – и она потеряна навеки: она будет уверена, что я идиот, придурок и агрессивное животное. Да и не обыграю я его на его поле – он в чёрной магии, может, с младенчества практикуется. Мы же не знаем, какая библиотека у его родителей. Нет, магические методы надо использовать с умом».
И хороший мальчик Сириус Блэк был готов их так использовать. Стоило Нюниусу появиться на школьном дворе, как в голове у Сириуса что-то мелодично щёлкнуло, и план «Кара небесная» был готов.
Играл ли Нюниус в шпионов вместе со своим факультетом, сказать было невозможно. Сириус вполне допускал, что чем лучше шпион, тем он меньше похож на шпиона. Как бы ни презирали они с Джеймсом Нюниуса, лучшего шпиона, чем он, отыскать на территории замка Хогвартс было бы трудновато.
Сириусу было хорошо видно, что за вещица торчит у Нюниуса из-за плеча. Лыжи. Явно старенькие, как и всё, что у него было. Старые детские лыжи, на которых Нюниус, ещё более сопливый, чем теперь, катался с горки где-нибудь поблизости от дома, пока мамаша и папаша били в кухне посуду.
Лыжи были частью плана.
Снегопад не ослабевал, даже усиливался. Нюниус спустился с крыльца и отошёл немного в сторону. Снял с плеча лыжи, отцепил от них и воткнул в снег палки, стал отстёгивать зажимы, которые скрепляли их между собой. Маленькая рождественская ёлочка, наколдованная по случаю праздника, скрывала его от взглядов тех учеников, что выходили из замка.
Как раз в этот момент показался Джеймс. Он огляделся, стоя на верхней ступеньке, заметил Сириуса и бодрой рысцой поскакал ему навстречу.
Сириус уже сам подпрыгивал на месте от нетерпения.
– Ты чего? – спросил Джеймс; ему очень хотелось на каток, защищать Лили от потенциальной угрозы нападения.
– Сам чего, – ответил Сириус, разворачивая друга под нужным углом.
Джеймс посмотрел, куда требовалось, и увидел идиллическую картину: Северус Нюниус Снейп стоит на коленях под сверкающей нарядной ёлочкой и оценивающе разглядывает лежащие перед ним лыжи.
– Ха, – сказал Джеймс, понимая, что за этим кроется нечто большее.
– Ха, – согласился Сириус и кратко, но доходчиво разъяснил на пальцах свой гениальный «карающий» план.
– И самое главное, – добавил он в конце, – тут даже не в магии дело. Дело в том, что охотник, следопыт, должен ориентироваться на местности, без разницы, есть у него знание чёрной магии или нет. Мужчина испокон века защищал свой дом, свою семью. Девушки вроде Эванс охотнее выбирают того, кто проявляет себя во многих областях, а не в какой-то одной. Они любят разносторонних мужчин. Куда Нюниусу до этого эталона?
Джеймс подумал секунду и согласился.
– Мы будем что-нибудь ему писать? – спросил он.
Сириус тоже подумал, одним взмахом волшебной палочки организовал кусок пергамента и перо и нацарапал несколько слов. Перечитал, усмехнулся и дал посмотреть Джеймсу.
– Добавления будут?
Джеймс остался доволен текстом, однако взял перо и подрисовал что-то в углу. Сириус одобрительно хрюкнул и тоже подрисовал, рядом.
Снейп как раз застёгивал второе крепление, когда услышал знакомые голоса.
– Мерлин, а ты уверен, что его никто не перехватит? – говорил Блэк откуда-то с другой стороны нарядной ёлки. – Как-то мне боязно.
– Расслабься, – отвечал Поттер, явно бахвалясь. – Врагу не достанется. Знаешь, как шустро бегает? У-у-у! Не догонишь. Разве что на лыжах. Да и то я сомневаюсь.
– Ну ладно, – говорил Блэк с сомнением в голосе. – Но Джеймс, если кто узнает…
Затем снег заскрипел – два приятеля явно удалялись. Снейп только-только успел заинтересоваться, как разговор закончился. Он поднял палки и встал в полный рост, несколько раз переступив с ноги на ногу, чтобы примериться к лыжам.
В этот момент мимо очень быстро проскакал прямоугольный почтовый конвертик – пухлый, важный, с большой сургучной печатью поверх клапана и с симпатичной гриффиндорской ленточкой. Конверт прыгал на четырёх длинных голых ножках, острые коленки так и мелькали. Запечатан он был явно не очень хорошо – за ним тянулось облачко какой-то чёрной пыли и быстро оседало на снег.
Снейп несколько мгновений следил за удаляющимся конвертом, который оставлял за собой глубокие следы коленчатых ножек и едва заметную дорожку чёрной пыли, потом оттолкнулся лыжными палками и поехал следом…
Очень странно, но сегодняшний урок на свежем воздухе два закадычных друга – Джеймс Поттер и Сириус Блэк – провели на катке. Они выписывали сложные узоры, ловко объезжая катающихся девочек, и громко вели какой-то оживлённый и длинный, прямо бесконечный разговор о спортивном ориентировании. Каждый раз, как они проезжали мимо Лили Эванс и её подруг, они почему-то обсуждали одно и то же – как глупо выглядят волшебники, не способные найти дорогу из пункта А в пункт Б без использования магического компаса.
Урок на улице закончился, все потянулись в классы. Сначала была история магии, потом сдвоенные заклинания, потом ужин… Потом молоденькая профессор МакГонагал с перепуганным лицом выскочила из-за стола и побежала прочь из Большого зала, а следом за ней бежал маленький домовой эльф с куском пергамента в руке. Потом из кибитки вызвали Хагрида, и он явился с двумя огромными факелами и одним огромным страшным псом – своим волкодавом по кличке Клык. Потом профессора Диппет и Слизнорт, оба в тяжёлых зимних мантиях, вышли на улицу и сели в большие сани, в которые никто не был запряжён. Хагрид взобрался на козлы, и сани во весь опор понесли в сторону Запретного леса. Впереди, словно кто направлял его, летел Клык, опустив морду вниз, и оглушительно лаял.
А потом снова появилась профессор МакГонагал, бледная, как Призрачная Дама факультета Когтевран, и велела всем расходиться по своим спальням. Но никто не хотел расходиться, просто не мог. Потому что пропал человек. Ночью. Зимой. В Запретном лесу.
А потом волшебные сани вернулись, и профессор Слизнорт на руках внёс в центральный холл какой-то свёрток, закутанный в несколько мантий, и со всех ног бросился в медицинское крыло, где уже ждала мадам Помфри.
А потом профессор Диппет, стоя в большом холле, обвёл глазами толпу своих учеников и спросил, знает ли кто-то, что сегодня произошло и почему. И ответом ему была тишина.
Двое знали.
Маленький, но гордый Тёмный Маг Северус Снейп бежал за таинственным конвертом долго, очень долго. Он не считал минуты и часы, ему хотелось догнать и прочесть. Хотелось узнать, чего ради это всё. Сначала поодаль мелькали башенки и подсобные строения замка, потом стена, ограждающая территорию, потом было ровное поле, потом стали изредка попадаться деревья. Затем среди деревьев изредка стали попадаться полянки. Затем был сплошной лес, который стоял стеной. Где-то в стороне выло и топотало, но Снейп не обращал внимания.
Через какое-то время он заметил, что стало темнеть – не от того, что он в лесу, а от того, что наступил вечер: короткий зимний вечер, который за считанные минуты превращается в ночь. Но Снейп не боялся. Мало того, что у него есть волшебная палочка, которая в любой момент станет для него компасом, точно указывающим на Хогвартс, мало того, что и без палочки он с лёгкостью вернётся по своим следам – две глубокие борозды тянулись за ним от самого замкового крыльца, – так ещё и сыплющаяся из конверта пыль начинала светиться в сгущающихся сумерках, обозначая пройденный путь. Но Снейпу уже хотелось есть, да и устал он порядком – явно отмахал несколько километров. Финальным рывком он догнал-таки злосчастный конверт, схватил его в руки и засмеялся. Теперь все тайны Поттера и его лохматого дружка Блэка станут ему известны! Но какие мерзавцы, подумать только: так заколдовали конверт, что на него не действовали Манящие чары! Такого рода магию Снейп любил. Но иногда, особенно в случае с Гриффиндором, следовало применять и обычную грубую физическую силу.
Снейп подёргал конверт так и эдак, но тот не открывался. Пришлось комбинировать силу рук и силу волшебства. Наконец печать отвалилась, и конверт открылся.
В нём, несмотря на всю его толщину, была всего одна маленькая бумажка – какая-то личная записка. Порядком разочарованный, Снейп выудил её с помощью волшебной палочки (руки начали замерзать, и пальцы плохо его слушались). На бумажке была всего одна фраза и какие-то закорючки внизу. Разобрать написанное было уже трудно, и Снейп подсветил себе волшебной палочкой с помощью заклятия Люмос.
На бумажке было написано: «Приятной прогулки, ваше благородие». И две кое-как нарисованные картинки: маленький, с трепещущими крылышками снитч и отпечаток собачьей лапы.
Поттер и Блэк подписались.
Снейп был настолько ошарашен, что перечитал фразу несколько раз, в том числе вслух. Ничего не изменилось. Пока на записку не упало несколько снежинок.
Что бы два малолетних хулигана не наколдовали, снег явно входил в систему. Он стал последним звеном, и магическая формула заработала в полную силу. Судя по всему, попадание снега на записку означало, что конверт вскрыт, то есть получен адресатом. В течение минуты после получения конверт самоуничтожался вместе с содержимым. Причём самоуничтожался весьма и весьма оригинальным способом. Снейп даже не успел испугаться, когда раздался лёгкий хлопок и бумажка, которую он держал в руках, превратилась в облачко чёрной блестящей пыли. Снейп замахал руками, разгоняя пыль, но она сама по себе растворилась в воздухе. Огонёк на конце волшебной палочки медленно погас.
Разозлившись сразу и на себя, и на письмо, и на всех представителей Гриффиндора, сколько их там было за века существования факультета, Снейп решительно повернулся и готов был двинуться в обратный путь. Он поднял руку над головой и повторно скомандовал: «Люмос!»
Ничего не произошло. Не стало не только светлей, палочка не загорелась даже на кончике. Снейп повторил заклинание. Снова безрезультатно. Тогда он решил, что от холода у него плохо двигаются губы, и произнёс заклинание про себя, невербально (он прекрасно это умел, без этого, он считал, в чёрной магии делать нечего). Свет не появился. Палочка словно замёрзла, пришло ему в голову. Он прогнал эту мысль и попытался, неуклюже поворачиваясь вокруг своей оси и отталкиваясь палками, вернуться на собственные следы – в конце концов, по глубокой колее можно ехать и в темноте.
Следов не было. Думая, что просто не может разглядеть их в сумерках, Снейп нагнулся.
Едва заметная пыльца, чёрная и блестящая, покрывала снежный наст у него под ногами. Сверху падал снег, но не ложился где попало. У самой земли его словно подхватывало ветром и сносило прямо на пыльцу. Больше всего её лежало в лыжных колеях, оставленных Снейпом, потому что он ни на сантиметр не отклонялся от следа, оставленного конвертом. Больше всего снега сыпалось в колеи. Десять минут такой слаженной работы магии и природы, и колея исчезала, словно её и не было.
Снейпу стало не по себе. В голову, в замечательную, светлую изнутри его голову пришло вдруг, что он никому не сказал, куда направляется. Что он не ел уже несколько часов. Что мантия и обувь у него промокли. Что впереди ночь.
Что он в Запретном лесу.
Он лихорадочно потряс свою последнюю надежду – волшебную палочку – и велел ей указывать направление на замок Хогвартс. Палочка не реагировала. Он пробовал вербальные и невербальные варианты заклинания, но ничего не помогало. Он пробовал вызвать поток горячего воздуха, чтобы высушить одежду, пробовал приманить шишку, валяющуюся под деревом в шаге от него, пробовал наколдовать букет чертополоха – что угодно, лишь бы она заработала, лишь бы исполнила заклинание.
Но палочка оставалась глуха, нема, мертва. С тем же успехом он мог отдавать команды сломанной ветке, простёршейся у него над головой.
И тогда он понял, что происходит. Письмо не только рассыпалось в прах. Этот прах был модифицированным заклятием «Ступефай». Палочка, если так можно выразиться, остолбенела.
Снейп понял, что проиграл всухую.
Больше его не волновало, что он застрял один в Запретном лесу. Его волновало, что среди его одногодков есть люди, владеющие белой защитной магией лучше, чем он владел чёрной. Он больше не злился и не отчаивался. Он знал – ему нужно работать, больше работать. Для этого надо было вернуться в замок живым. И если стоять на месте, не вернёшься никогда.
Всё время, что он ехал по лесу, местность пусть немного, но заметно поднималась. И он решил ехать вниз. Он просто оттолкнулся палками, старыми бамбуковыми палками, и направил свои старые детские лыжи туда, где, по его мнению, стоял замок Хогвартс.
Пёс Клык нашёл его лежащим в снегу всего в каких-нибудь трёхстах метрах от хагридовой кибитки.

Вода горячая, очень горячая.
Они делали много разной дряни. Фактически, они перепробовали всю дрянь, какую только можно придумать.
Взгляд снова упирается в потолок, в чёрные гниющие балки.

Вслед за Слизнортом и Диппетом в центральный холл вошёл Хагрид. Никто не обратил на него внимания, и только Сириус заметил, как он что-то прислоняет к стенке в углу.
Лыжи. Старые детские лыжи Северуса Нюниуса Снейпа – облезлые, сцепленные между собой ржавой металлической защепкой (он, должно быть, вынул её из кармана Снейпа), с бамбуковыми палками, надетыми на загнутые концы.
Ночью Сириус пришёл в центральный холл и украл лыжи. Он нёс их в руках, петляя по тёмным коридорам, и чувствовал, насколько они старые, ободранные, рассохшиеся… нищие. Он спрятал их в Выручай-комнате до следующего раза.
Следующий раз настал следующей ночью. Сириус и Джеймс явились в Выручай-комнату, растопили в ней камин и сожгли лыжи дотла. Когда огонь погас, Джеймс выудил из пепла металлические детали – острые наконечники палок, крепления, зажим – и с помощью заклинания превратил их в ржавую труху. Они взяли холщовый мешочек, сгребли в него пепел и ржавчину, вынесли на площадку Астрономической башни и вытряхнули. Пепел подхватило порывом ветра и унесло прочь. Они вернулись в свою спальню и никогда больше не разговаривали об этом.
Через неделю Нюниус опять появился на занятиях. Ничего в нём не изменилось, разве что он ещё больше стал проводить время за книгами и ещё настойчивее просил у профессора Слизнорта подписать ему разрешение ходить в Запретную секцию библиотеки.
Он был третьим, кто знал всё, что произошло. И он тоже ни слова об этом не сказал.

– Мерлин, – тихо сказал Сириус, закрывая глаза. – Мерлин, старик… Ты ведь прощаешь идиотов?
Он даже не мог остудить проклятую воду, чтобы охладить пылающее лицо. Из-под ресниц выкатилась солёная капля и смешалась с потом.
– Мерлин, ты прощаешь нас… или отсрочиваешь наказание?
И ответом ему была тишина.

Глава 13. Три товарища

Утро началось со стука в дверь. 
Сириус открыл глаза и уставился в потолок. Кругом было темно, и затхлый воздух затруднял дыхание. Ему показалось странным, что эльфы явились к нему в спальню, то есть вторглись на личную территорию, и бессовестно пытаются его разбудить.
– Идите к свиньям, мелкие пакостники, – сказал он хриплым голосом, закрыл глаза и повернулся на левый бок. 
За дверью слышался шум и раздавались голоса. Эльфов явно было много. Нет ли среди них профессора Флитвика? Нет. Какой Флитвик? Флитвик так пищит, что его голосишко легко отличить от сотни других голосов. Сириус натянул одеяло на ухо. Голоса не затихали. Послышался даже звук, напоминающий скрежет ржавого ключа в замочной скважине. Какого Мерлина?! 
А вдруг они привели профессора Дамблдора?
Сириус немедленно открыл глаза.
И понял, что находится вовсе не в своей конуре – перед ним серым пятном на чёрном фоне выделялось чердачное окно.
Хогсмит! Сириус вскочил на ноги, одним движением отшвырнув одеяло, и кинулся к двери. 
Снаружи, на тёмной узкой лестничной площадке стояли трое – Джеймс Поттер, Римус Люпин и старикашка-хозяин. 
– Завтрак, папаша? – рыкнул Сириус, и дед в мгновение ока скрылся, загрохотав вниз по лестнице. 
Гостеприимным жестом Сириус предложил друзьям войти внутрь.
– Вообще, это что-то среднее между моей конурой в Хогвартсе и последней квартирой Люпина в Лондоне, – сказал он, когда Джеймс и Люпин, согнувшись, протиснулись в дверь и очутились внутри. Здесь оба гостя поочерёдно пожали Сириусу руку.
Сразу после суховатой церемонии приветствия Джеймс решительно направился в противоположный конец комнаты и откинул занавеску. Снаружи пробивался скупой утренний свет – на улице было довольно хмуро. Когда он обернулся, увидел немую сцену – Сириус развалился на кровати (и когда только успел опять туда нырнуть?), а Люпин взирает на него с нескрываемым удивлением. Джеймс протёр очки, снова водрузи их на нос – и присвистнул. Неопределённо-косматое существо, встретившее их на пороге, при дневном свете обернулось не просто Сириусом, а тем Сириусом, с которым они бок о бок ходили в дозоры в бытность свою членами Ордена Феникса.
– Приятель, – сказал он, подходя и останавливаясь рядом с Люпином. – Что это с тобой случилось? 
Сириус прекрасно понимал, о чём идёт речь, и наслаждался эффектом. Хитро улыбнувшись, он сказал:
– Что тут непонятного? Дамблдор кормит меня на убой. 
Сириус знал, что друзья не сомневаются – он шутит; и тем не менее лица у Джеймса и Люпина непроизвольно вытянулись – за шуточками Сириуса всегда скрывалось нечто большее.
– Хагрид уговорил-таки его завести на территории дракона, – сказал Сириус, и уже произнося эти слова понял, что долго не сможет остановиться. – Нашёл ключик к сердцу директора, и ключик этот, как выяснилось, валялся на видном месте, просто никто не хотел замечать. Мы совершенно зря уповаем на то, что наш старик заботится о каждом мелком студенте, какой ни попадётся. Это всё чушь собачья. Дамблдор падок до двух вещей – славы и денег. А Хагрид дурак-дурак, да умный: смекнул, что бесполезно подкатывать к директору с рассказами, какие дракончики милые и ласковые. Взял хвосторогу за рога и заявил Дамблдору в лоб: заведём, говорит, дракона, и пусть все директора всех магических школ съедят свои ночные колпаки от досады, потому что никому из них ни разу ещё не удалось удержать на одной территории в одно и то же время и дракона, и ученический корпус – один обязательно изничтожал другого. А нам удастся. Мы у себя так всё, говорит, организуем, что любо-дорого будет посмотреть. А потом, паскудник, говорит, что драконы не вечные, что дракончик, мол, издохнет рано или поздно и тогда – внимание! – тогда начнётся главная часть предприятия, потому что он, Хагрид, снимет с дракона шкуру и нашьёт из неё столько кожгалантерейных изделий, что с их продажи школа озолотится, и директор лично сможет инкрустировать гоблинскими бриллиантами сливной бачок в преподавательской умывальне на четвёртом этаже северного крыла. 
Джеймс нащупал сзади спинку стула, затем вторую, подтянул оба стула поближе, и они с Люпином уселись напротив кровати. Джеймс положил при этом ногу на ногу и сунул руки в карманы, а Люпин скрючился, установил локоть на колено и подпёр щёку кулаком. Оба смотрели на Сириуса.
На долю секунды перед мысленным взором Сириуса промелькнула гостиная факультета Гриффиндор, ярко освещённая утренним зимним солнцем, потрескивающий зажжённый камин, разновозрастные сокурсники, держащиеся поблизости, чтобы получше разглядеть и расслышать происходящее, а в центре гостиной великолепная тройка Поттер-Блэк-Люпин. И Поттер, как обычно, сидит на краю журнального столика, широко расставив ноги для большего упора, спина его чуть согнута, плечи расслаблены, руки засунуты глубоко в карманы брюк, так, что кажется, будто карманы не имеют дна и заканчиваются двумя внушительными дырами, а на лице выражение насмешливого недоверия. Поттер будто говорит: "Ну-ну, что ещё скажешь?" Рядом с ним в низком кресле примостился Римус Люпин, почти свернувшийся в калачик, – подтянул колени едва не к самой груди, облокотился на них, и рукой подпирает подбородок. Его лицо никакого недоверия не выражает, напротив, оно лучится радостью, словно бы говорит: "Ну же, давай, расскажи ещё что-нибудь!" А перед этими двумя главными слушателями в ораторской позе стоит он, Сириус, рассказывает что-то, смеясь и размахивая руками от чрезмерного желания донести до слушателей главную мысль. Присутствующих обволакивает невероятным спокойствием, какое не каждый может почувствовать даже в кругу семьи, и посреди океана спокойствия бьёт, словно гейзер, кипучая энергия Сириуса Блэка.
Картинка мелькнула и исчезла без следа.
Сириус, глядя на друзей, тоже устроился поудобнее, скатал из одеяла валик и подоткнул себе под бок. После чего продолжил:
– По лицу нашего несравненного директора было видно, что идею он как минимум принял к сведению. 
– По лицу, – повторил Джеймс. – То есть ты сам лично...
Сириус махнул в воздухе рукой.
– Я мыл окно снаружи, – сказал он. – В замке новая мода. Теперь фестралов не держат в загоне подальше от глаз Смерть Лицезревших. Теперь они (и фестралы, и Лицезревшие) разгуливают по территории безо всяких ограничений. Лицезревший что – его локтем отодвинешь в сторону и идёшь себе своей дорогой. Максимум он тебе в спину нехорошо подумает, и не более. Но фестрал ведь не примерный студент. Это животное. Как любое животное, он свободолюбив, то есть лезет куда хочет, и так же, как любое животное, везде гадит. Ну что там было, в замке, когда мы были мальчишками? Ну вылезет Филч раз в квартал со скребком на крышу Астрономической башни или совятника, ну повозит этим скребком по черепице, ну полюбуешься ты во время Истории Магии, как они с его кошкой бродят по карнизам, шатаясь на ветру... А сейчас нет этого, всё, дудки. Сейчас я в любую погоду обвязываюсь верёвкой и лезу на крышу, чтобы чистить оттуда окна дамблдорового кабинета. А вот зря ты, Римус, открываешь рот. Я знаю, что ты хочешь сказать. И отвечаю: ты в директорский кабинет как был вхож? Правильно – как староста. Ты входил через двери, становился в центре на специальный коврик, докладывал ситуацию, получал по мозгам и отчаливал, наступая на свои же следы. А я как? Правильно – как хулиган и сотрудник. Как хулиган я уже лет пятнадцать знаю, что изнутри окна в этом кабинете не открываются, поскольку измазаны магическими заклятиями слоем буквально в палец толщиной. Потому что хулиганов иногда придерживали "на сладкое" и размещали в углу, возле окна, дабы они любовались открывающимся видом, гадали, не в последний ли раз видят голубое небо и не мешали директору честить на все корки кого-нибудь более значительного, у кого на это самое время была назначена плановая головомойка. А как сотрудник могу тебя уверить, что их, окна, и без магии, топором, например, открыть вообще никак нельзя: после случая с арахнидами, когда Хагрид пытался разводить их у себя в спальне, Диппет поставил в директорском кабинете новые рамы, которые были призваны защитить кабинет от проникновения извне любых насекомых вплоть до муравьёв и блох. Когда Дамблдор туда въехал, он эти рамы осмотрел и остался доволен. Я вообще подозреваю, что у него одно время зрела идея вылететь на Луну прямо в своём кабинете, используя башню, в которой он находится, как герметичный летательный снаряд. Но после дружеского визита представителей Дурмстранга, который состоялся уже в бытность мою завхозом и который они совершили на своём затопленном непотопляемом корабле, Дамблдор решил, что идея его с газонепроницаемостью вторична, и отказался от неё. Зато несостоявшуюся ракету облюбовали фестралы и регулярно закладывают над ней крутые виражи, теряя клочья шерсти и... избавлю вас от подробностей, что. Для меня результатом стала необходимость чистить окна снаружи, раскачиваясь, как маятник, на верёвке, и любоваться учениками и коллегами, которых Дамблдор распекает, не выходя из-за рабочего стола. Я и в тот судьбоносный день занимался очистными работами, которые больше тянули на реставрацию, потому что накануне проклятые звери точили зубы о карниз. И мне прекрасно была видна вся сцена. 
– А как ты... – и Джеймс неопределённо покрутил пальцем в районе уха.
– Одно из основных преимуществ внемагического положения, в котором я пребываю, – это постоянная тяга к приобретению новых знаний и навыков. Я научился читать по губам менее чем за полтора месяца. Удлинители Ушей для меня уже пройденный этап. Достань мне хорошую оптику, и я готов тебе хоть сейчас пересказать, о чём болтают первый пилот и бортинженер на авиарейсе Лондон – Эдинбург. Ну, если распогодится, конечно же. Работал я в тот день, как и всегда, добросовестно, мыл не жалея себя, так что визуальный контакт с находящимися в директорском кабинете был налажен по первому разряду. Так вот, наш старик развалился в кресле, задумался, потом расслабился, потом, как я понял, начал уже потихоньку смаковать высказанную Хагридом идею. Потому что драконовой кожи сумочку "От Дамблдора" можно по драконовским же ценам втюхать даже профессору МакГонагал, которая отродясь фетишизмом не страдала. Но тут Хагрид опять встревает. Есть, говорит эта великанская скотина, во всей затее одна проблемка. Какая, спрашивает директор, проблемка? А такая, отвечает Хагрид, что нет лучшего способа удержать дракона в отведённых рамках (по всем статьям), как дать ему в утешение принцессу. Тут Дамблдор, человек хоть и с придурью, но практичный, спускается с небес на землю и включается в обсуждение уже на полном серьёзе. Хагрид, говорит он, будь внимательнее. Для начала, говорит он, где мы возьмём дракона? Тут Хагрид, натурально, удивляется. Я, говорит, господин директор, беспокоюсь как раз не об этом. Я, говорит, дорогой профессор Дамблдор, дракона могу вам хоть сейчас выписать из Румынии контрабандой: у меня в Румынии, рядом с таможенным терминалом, брат проживает, свой человек, хоть и великан. Так что это мы даже как проблему сейчас рассматривать не будем. Но где, уважаемый сэр, возьмём мы принцессу? И по системе Станиславского изображает на лице вопрос – очень правдоподобно. Да-да, Джеймс, вот точно такой, как ты показываешь. На это наш дорогой директор изгибает бровь а-ля Нюниус Снейп… ага, Римус, именно так… ставит руки домиком и говорит, что принцессы у них конечно же нет, зато он знает одного молодого человека, почти совсем безработного и в определённое время суток абсолютно непьющего, каковой молодой человек с лёгкостью сыграет роль принца – роль, в которой долгие годы практиковался, пока не ушёл из театра абсурда, именуемого светской жизнью. Тут я замираю, если не считать рывков страховочной верёвки под напором ветра, и прилипаю к отмытой части окна, потому что мне впервые за день становится жуть как весело не от того, где я нахожусь и чем занимаюсь, а от того, что я сейчас узнаю. А Дамблдор тем временем лезет в свой любимый перламутровый гоблинский сейф, копается там, что-то находит, выгребает охапкой – и протягивает Хагриду моё личное дело, которое ещё Филч начал шить, а Снейп продолжил, и которое занимает уже пятнадцать томов! Чтобы Хагрид, значит, мою кандидатуру утвердил. И говорит ему тут же, сопровождая свои слова тёплой отеческой улыбкой, чтобы он выписывал контрабандой не дракона, а дракониху. 
Джеймс вынул из кармана волшебную палочку, повертел ею в воздухе, и стоявшая на столе бутылка свечой взмыла в воздух. Люпин, разогнувшись, тоже достал свою палочку, и в воздухе перед ними появились два хрустальных бокала. Бутылка самостоятельно обслужила посетителей, плеснув каждому вина, и покинула помещение через угодливо открывшуюся форточку. Джеймс прихлебнул вина, Люпин положил ногу на ногу и упёрся локтем свободной руки в колено.
Сириус проводил бутылку взглядом, но продолжал, не моргнув:
– Хагрид, опять же не будь дурак, открывает последний том, чтобы оценить текущее положение дел, и находит мою фотографию, где я одной ногой упираюсь в люстру, другой – в раму шедеврального эпического полотна с участием Безнадёжно Тучной Дамы, и пытаюсь шваброй выковырять из угла комок жевательных конфет, невесть как там очутившийся. Я не посылал вам по такой фотографии на прошлое Рождество? Жаль, жаль. Вы многое пропустили. Я отчётливо помню эту фотосессию! Комок размером с мою голову, только в несколько иной цветовой гамме, всё больше химических оттенков, жёваный, прилепился так, будто всегда там был, швабра трещит, люстра качается, рама качается, Безнадёжно Тучная Дама прикрывает глаза веером, чтобы не видеть меня в раскоряченной позе у себя перед самым носом, потому что от такового вида может испортиться аппетит; рожа у меня красная от напряжения, глаза красные, потому что я накануне забыл лечь спать – и тут снизу подскакивает школьная гоп-команда малолетних репортёров со свитками пергамента, перьями и фотоаппаратами. И делает этот выдающийся снимок, вошедший в историю под названием «Администрация Хогвартса за работой». Хагрид рассматривает фото, сначала правым глазом, потом левым, и говорит, что я не потяну. Вот чего-чего, но такого я не ожидал! Мне стало обидно, и обида эта просочилась прямо Дамблдору в душу. Отчего же, спрашивает директор, наш замечательный Сириус не потянет? А оттого, отвечает Хагрид, что ни одна дракониха отродясь не соблазнялась гибридом узника Азкабана и завсегдатая кабака. А я, дурак, ещё радовался, когда прикручивал верёвку к шпилю, что вешу при росте метр восемьдесят с чем-то всего шестьдесят пять кило, потому что если меня вместе со страховкой от шпиля оторвёт, я не так быстро грохнусь на землю! Зря, значит, радовался – на меня же ни одна дракониха не взглянет. Но Хагрид, надо отдать ему должное, немедля чует настроения начальства и предлагает оптимальный выход. Вот если бы, говорит он, его можно было подкормить хотя бы. Тут Дамблдор возьми да и согласись. Подкормил. Отмыл даже. Иди, говорит мне, кутни напоследок, и отправим тебя в драконий полон. 
Воцарилась тишина. Джеймс шумно выдохнул и одним глазом изучил дно пустого бокала, прикидывая, не наберётся ли там лишней капельки. Люпин распрямился.
– Сириус, – сказал он очень тихо. – Это правда ты.
Сириус резко сел на кровати.
– Вот только без соплей, – сказал он совершенно другим голосом, низким, властным и несколько грубым, спустил ноги на пол и потянулся за рубашкой. 
– Да, – сказал Джеймс, чуть повернув в его сторону ухо. – Это действительно ты.
В этот момент в дверь опять постучали. Джеймс как был, с бокалом в руке, поднялся на ноги, обошёл неподвижно сидящего Люпина и открыл дверь. На пороге стоял старикашка и держал поднос со снедью. Объяснение, почему он не трансгрессировал еду прямо на стол, могло быть только одно – он ожидал чаевых от посетителей. 
Джеймс принял поднос на кончик волшебной палочки, лёгким движением отправил его самостоятельно разгружаться на столе, а сам тем временем соорудил трактирщику огромную, с тарелку размером, шоколадную медаль в золотистой обёртке и подал, как наградной знак.
Таких чаевых старик не ожидал, но когда посмотрел в честные глаза Джеймса, решил от греха подальше, что лучше медалью и ограничиться. После чего, откланявшись, убыл восвояси. 
Умывались и мыли руки в самоочищающейся ванне. Люпин осмотрел её со всех сторон и сказал не без уважения, что способные колдуны иногда попадаются и среди разночинного люда вроде кабатчиков или бродячих торговцев. 
Позавтракали наспех, с горем пополам разместившись за столом, и Сириус решился.
– Прежде всех рассказов и планов мы должны испытать Карту, – сказал он. Вся его бодрость и даже некоторая спесь, какую он напустил на себя с первых минут встречи, куда-то испарились. Теперь он заметно нервничал. – Я должен видеть, что это действительно она. Потом всё расскажу в подробностях.
Друзья переглянулись. Затем Люпин встал, поднял палочку, начертал в воздухе замысловатую фигуру и произнёс:
– Акцио Карта Мародёров.
Чемодан Сириуса затрясся, открыл пасть, и кусок старого пергамента выпорхнул наружу.
Оказалось, что Джеймс нервничал даже сильнее Сириуса. 
– Ну слава Мерлину! – воскликнул он с таким облегчением, словно ему только что сообщили, что Лили благополучно родила ему сына. 
Сириус откинулся на спинку стула – уже казалось странным, что всё это время ему хватало сил держаться прямо. Они встретились с Джеймсом взглядами.
– Я не верил, – честно сказал Джеймс. – Это как будто тебе пятнадцать лет жизни вернули обратно со словами: "Держи, можешь ещё попробовать". 
Сириус усмехнулся уголком губ и протянул к Карте руку. Люпин, который принял Карту, вызванную заклятием, бережно передал её Сириусу. 
– Давайте, – сказал Джеймс и единым движением руки отпихнул в сторону посуду и остатки завтрака. – Клади сюда, опробуем её, старушку.
Карта Мародёров легла в центр стола, Джеймс и Сириус нависли над ней с двух сторон. Люпин, стоя между ними, прикоснулся к пергаменту кончиком волшебной палочки и произнёс магическую формулу, которую они совместно вывели когда-то:
– Торжественно клянусь, что замышляю только шалость.
Ещё секунда, и на поверхности Карты стали проступать линии, мало-помалу сложившиеся в сложную сеть. На Карте Мародёров снова, как и во времена их золотой юности, отразился подробный план замка Хогвартс, и по нему во все стороны побежали крохотные следы, отмеченные столь же крохотными надписями – следы пребывающих в Хогвартсе людей. 
Люпин наконец сел, и все трое оцепенели, неотрывно глядя на волшебную Карту. Сколько длилось молчаливое созерцание, Сириус не мог бы сказать. Но когда крошечная надпись "Проф.Биннс" с лёгкостью понеслась напрямик через нарисованные стены в сторону учительской, он почувствовал, что надо что-нибудь сказать, и сказал:
– Как минимум она работает.
После чего все трое перевели дух. 
– Теперь, – заметил Люпин, – ты должен нам рассказать, где же всё-таки нашёл её. Джеймс сказал мне, что это какое-то специфическое место, но я так ничего и не понял.
Сириус опять глубоко вздохнул, словно готовясь к погружению в непонятную субстанцию, отдалённо напоминающую воду.
– Её принёс он. Нюниус.
Глаза у Джеймса и Люпина синхронно полезли на лоб.
– Не хочешь же ты сказать, – уточнил Джеймс, и рука его непроизвольно потянулась сначала к очкам, потом к торчащей дыбом шевелюре, – не хочешь же ты сказать, что Нюниус все эти годы пользовался Картой, потому что ему удалось её "вскрыть", а тебе отдал, чтобы посмеяться. 
– Да нет, конечно, – сказал Сириус. В голосе его начала проскакивать досада от того, что он и сам плохо понимает, что произошло. – Если верить его словам, он держал Карту у себя не более полутора-двух часов. Он якобы отнял её у студентов Пуффендуя, которые что-то в неё заворачивали или протирали ею как ветошью... Слава Провидению, мне удалось не подать вида, что этот кусок пергамента имеет хоть какую-то ценность, иначе я только бы их и видел – Карту и Нюниуса. Но из-за этого расспрашивать, что да как, было совершенно невозможно, – тут Сириус отстранился от стола и снова прислонился к спинке стула. – Не это странно, вот проблема. Странно то, почему Карта вернулась именно в тот момент.
И, немного смущаясь, он рассказал и о своей шуточной молитве Мерлину, и о своеобразной плате, которую пришлось внести в обмен на то, чтобы Карта оказалась именно Картой. 
В продолжение всего рассказа Джеймс неотрывно смотрел на Сириуса, смотрел таким взглядом, будто Сириус признавался в содеянном преступлении, серьёзно затрагивавшем интересы семьи Поттеров. Люпин же, напротив, встал из-за стола и начал прохаживаться по комнате туда-сюда, делая три шага от кровати к двери и разворачиваясь обратно. При этом он опять поднёс руку к лицу и теребил подбородок, вряд ли отдавая себе отчёт в том, что делает. 
Когда Сириус закончил, Люпин ещё несколько секунд молчал, а затем произнёс:
– А Дамблдор никогда не говорил тебе, что магические способности могут вернуться? И поначалу это будет выглядеть просто как совпадение, а то и вообще что-то странное?
Сириус и Джеймс оба повернулись к нему.
– Нет, ты не подумай, что я тут пытаюсь вселить в тебя несбыточную надежду или притянуть за уши хоть какое-нибудь объяснение, чтобы выглядеть умником, – чуть более оживлённо объяснил Люпин, по очереди глядя то на Сириуса, то на Джеймса. – Но это очень и очень странное совпадение – призвать Мерлина в помощь и получить эту помощь в течение нескольких минут, даже секунд. 
– Может, чего попроще скажешь? – спросил Джеймс грубовато. – Например, что профессор Флитвик как закадычный дружок стоял за ширмой и исполнил волю молящегося. Или домовые эльфы, которым Сириус подфартил с надомной работой, решили его таким образом отблагодарить. Ей-богу, Римус, даже предположение, что Карта завершила очередной жизненный круг и вернулась к владельцу именно в тот момент, когда он случайно вознёс дурацкую молитву, кажется более правдоподобным.
Сириус покачал головой.
– Мы уже столько бились над исчезновением моих способностей, что ничего более придумать просто нельзя, – сказал он. – Они ушли безвозвратно. Ты сам знаешь, что я много бы дал за то, чтобы они вернулись. Но случай с Картой – не из той серии. Я бы уж тогда сделал ставку на новую серию плевков судьбы, раз мы тут рассуждаем о какой-то неведомой магии. 
– Что ты имеешь в виду под плевками судьбы, – спросил Люпин.
– Ну... что я вроде как начинаю получать по морде за все свои юношеские деяния. Вот взял, попросил одну сочувствующую привести меня в божеский вид, а в ответ сама собой вспомнилась другая сочувствующая, и я оказался внешне ничего себе, а внутри – полное ничего.
– Это мы сейчас о ком? – деловито уточнил Джеймс.
– У Гарри есть одна толковая сокурсница. Грейнджер её фамилия, – пояснил Сириус.
– О! – Люпин поднял брови в приятном удивлении. – Блестящая студентка, умна не по годам. Но я не замечал, что она как-то уж особенно тебе благоволит. 
– Она благоволила, пока ты читал километры пергаментных свитков, которые она исписывала по твоим заданиям, – хмыкнул Сириус. 
– Грейнджер, Грейнджер, – бормотал тем временем Джеймс, морща лоб, – вроде бы Гарри упоминал эту фамилию, но уже не помню, в связи с чем...
– А что за вторая сочувствующая? – перебил его Люпин.
Сириус поморщился.
– Эми Смит, – сказал он. 
– О, – произнесли Люпин и Джеймс одновременно. Повисла пауза.
– Но Эми-то Смит ниоткуда не появилась? – уточнил Люпин. – Или?..
– Нет, – Сириус решительно мотнул головой и даже отгородился от такого предположения, выставив перед собой руку. – Я просто её вспомнил, впервые за эти годы, и снова почувствовал себя скотиной. 
– Будем надеяться, что она тебя не вспомнила в тот же момент, потому что... В лучшем случае, заслуженное счастье должно было затмить один неприятный эпизод... – сказал Люпин. – Но это, друг мой, всего лишь память, тут я никаких странных совпадений не наблюдаю.
Лицо Сириуса скривилось.
– Память, – сказал он зло, вновь придвинулся к столу и положил на Карту открытую ладонь, словно искал у магического пергамента особой дружеской поддержки. – С памятью вообще кое-что странное происходит, и не только с моей.
И с этими словами Сириус рассказал приятелям про "конструктивный диалог", как он выразился, с Северусом Снейпом и про восстановленные лыжи. 
Джеймс буквально лишился дара речи. 
– Что это за история, ребята? – спросил Люпин озадаченно.
Сириус мельком глянул на него. Тут, к счастью, на улице что-то громко хлопнуло – кто-то неудачно аппарировал впритык к стене таверны и задел висящую на крыльце колотушку. Все вздрогнули, и Люпин не заметил, что Сириус отводит глаза. 
Трёх секунд хватило, чтобы Сириус смог обдумать ситуацию и выкрутиться.
– Помнишь скаутский поход Нюниуса в Запретный лес на втором курсе? – спросил он у Люпина. – У него тогда были старые-престарые лыжи. Так они бесследно пропали после той ночи. Возможно, он в сердцах избавился от них. И вдруг я вижу их прямо перед собой, как тебя сейчас! 
– Иногда вещи, которыми мы владели в детстве и затем потеряли, можно восстановить, – задумчиво сказал Люпин. – Но… 
– Чего ж ты не восстановил моему сыну метлу, когда она разлетелась на куски? – спросил Джеймс; он тоже смекнул, что нельзя допустить, чтобы Люпин догадался об их с Сириусом участии в том нехорошем происшествии, которое только по чистой случайности не закончилось трагедией. 
– Метла – это магический предмет, и уничтожило её заклятие. При таких обстоятельствах очень редко можно что-то исправить, – всё так же задумчиво проговорил Люпин.
Речь, сообразил Сириус, шла об одном паскудном случае во время тренировки по квиддичу, когда заигравшиеся слизеринцы во главе с Драко (тоже хорошим мальчиком и родной буквально кровинкой) совместно прокляли метлу Гарри, когда тот проделывал в небе над полем сложный пируэт. Метла щепками брызнула во все стороны, и только вмешательство мадам Хуч спасло Гарри от фатального падения с двадцатиметровой высоты. Сириус бросил тогда все свои вёдра и половые тряпки и полетел в больничное крыло, распространяя по всему пути следования крепкую смесь запахов вина и хлорки. Римус Люпин, в то время ещё работавший преподавателем защиты от тёмных искусств, уже был там, стоял возле койки, на которой лежал Гарри – совершенно, к слову, здоровый и красный от злости, как варёный рак, – и спокойно, с лёгкой грустинкой объяснял, что метлу вернуть в нормальное состояние нельзя.
– С другой стороны, – продолжал в это время Люпин, чуть качая головой и не глядя на приятелей, будто думал о чём-то своём, личном, – вещи немагические и немагическим же способом уничтоженные восстановить реально. Правда, для этого нужно обращаться к тем глубинным участкам памяти владельца, где хранятся не просто данные о цвете, размере, весе, но есть некая эмоциональная привязка… 
– Очень даже была у него привязка, – сказал Джеймс, ероша волосы. – Дурачок тащился на этих лыжах сначала в лес, потом из леса… Они были настолько кустарно сделаны… По-моему, их вытачивали из старой потолочной балки – дерево было буквально копчёное. Этот «мастер», кто бы он ни был, даже не потрудился их как следует обстругать снизу! Нюниус наверняка всякий раз наколдовывал толстенный слой смазки, но его уже не хватило на обратный путь. Фактически он не ехал на лыжах, а шёл пешком…
Люпин посмотрел на Джеймса, и лицо его выразило сначала недоумение, а потом…
– Но, ради Мерлина, – спросил он, – как ты узнал, струганные они были или нет, какого цвета и где была их смазка?
В этом был весь Джеймс: он никогда не знал, где уже можно остановиться, а где нужно останавливаться просто в обязательном порядке. Сириус никогда его за это не винил, потому что сам был таким же в точности. 
И Люпин был в этом весь: он безоговорочно верил в людей, и поэтому верил людям. Особенно друзьям. Увидеть, как доверие на его лице уступает место невероятной смеси обиды, разочарования и возмущения, было бы невыносимо.
Сириус открыл было рот, чтобы сказать что угодно, хотя бы соврать, что они с Джеймсом однажды украли эти лыжи у Снейпа и имели, таким образом, возможность изучить их во всех деталях, тем более что и врать-то пришлось бы только частично, ведь они действительно их украли в тот раз, – но Джеймс опередил его. И сказал Люпину правду.
– Мы в тот день видели, как он уходил в сторону Запретного леса, – сказал он, глядя Люпину в глаза, а потом отвёл взгляд, словно стыдясь этого поступка.
Сириус годами изводил себя одним вопросом – почему, ну почему они братья с Регулусом, а не с Джеймсом?! Абсолютно ничего не было у Сириуса общего с родным братом, кроме родителей, фамилии и цвета волос. Зато с Джеймсом было общее нечто такое!.. 
Джеймс тоже регулярно практиковал враньё, при котором говорил чистейшую правду. Просто, как и Сириус, он скрывал часть информации.
Люпину, казалось, чуть полегчало, и было видно, что он ещё не успел прокрутить в голове фантастическую ситуацию, при которой два его лучших друга замешены в чудом предотвращёной трагедии. 
– Ребята, – сказал Люпин. – Мне кажется, вы что-то недоговариваете. 
Ребята, каждому из которых на тот момент было уже под сорок, переглянулись. Магия там или не магия, но Люпин отчётливо видел вместо них двух подростков – Сириуса Блэка и Джеймса Поттера, – как они сидят и смотрят друг на друга. Годы идут, а эти люди не меняются. 
– Почему вы не сказали учителям, что он пошёл в Запретный лес? – спросил Люпин почти с отчаянием.
– Во-первых, мы не были уверены, что он туда пойдёт, – сказал Джеймс; они действительно не были уверены, полагая, что Снейп всё-таки разгадает в их ухищрениях ловушку.
– Во-вторых, мы всё равно не успели, – добавил Сириус. – Лили сказала Слизнорту. 
Джеймс воззрился на него.
– Так это она сделала?! – воскликнул он, словно не верил своим ушам.
Сириус пожал плечами.
– Как будто ты сам не догадался, – ответил он. – Кто бы вообще о нём подумал, кроме Лили?
– Парни, – сказал Люпин, пощипывая себя за подбородок. – Касательно этого восстановления. Я не вполне понимаю… Если бы он в сердцах сломал палочку, это было бы более естественно – она у него вроде как вышла из строя. Но чего ради срывать злость на лыжах, которые были его единственными, если так можно сказать, помощниками? И потом – ну обратил он их в пыль одним заклятием, и что дальше? Вещь, разрушенная заклятием, восстановлению не подлежит…
– Всё, Люпин, успокойся, – сказал Джеймс. – И ты, Сириус, успокойся тоже. Какая разница, что он там сделал? Взял эти лыжи в охапку и выбросил в канаву. В канаве они естественным образом сгнили. Как только подвернулся случай, он опробовал заклинание восстановления на Сириусе, вернув свои лыжи к жизни и предложив их ему в качестве издевательской помощи. Вопрос, я считаю, закрыт.
Люпин постоял немного в тишине, закусив губу, потом словно принял какое-то решение и согласно кивнул: принял предложение считать вопрос закрытым.
Сириус тоже встал, похлопал себя по бёдрам. 
– Надо прекращать эти нюни, – сказал он, оглядываясь. – Сегодня ночью мы будем в Хогвартсе. Пройдём нашими старыми маршрутами. Зал Славы, кабинет Зельеварения, все дела. И мы там пошуршим. И на рассвете уйдём. Завтра днём я вернусь сюда, высплюсь и вечером вернусь обратно в замок по официально утверждённому маршруту – и в карете! 
– Карета без проблем, – сказал Джеймс, – а что мы будем делать до вечера? Надо отдохнуть будет после обеда пару часов. А то не знаю, как вам, а мне уже тяжеловато скакать весь день и потом ещё всю ночь бешеным оленем...
Сириус захохотал. Видимо, сказалось нервное напряжение от встречи с друзьями, от ожидания чуда с Картой Мародёров и от всех бередящих прошлые грехи разговоров. 
– Сохатый... – сказал он, когда смог говорить. – Парни... Махнём в Лондон, столицу Британской Империи! 
– Точно, – согласился Джеймс. – Вечером стартанём от меня, заодно и с Лили успеете поболтать, оба уже лет сто её не видели. Только вот до вечера...
– Можно ко мне, – предложил Люпин. – Хозяйка уехала на неделю в Кембридж...
– Лучше ко мне, – сказал Сириус и внутренне подобрался. – Твоя комнатушка ничем не лучше этой, ты уж извини. А у меня можно хотя бы пристроиться каждому на отдельном диване, чтобы вздремнуть перед дальней дорогой. 
– А портрет мамаши? – на всякий случай уточнил Люпин.
Сириус взглянул на него сурово.
– С мамашей я разобрался по-сыновнему, – сказал он. 
– Ну что, отсюда? – спросил Джеймс, тоже вставая. 
– Не вижу препятствий, – ответил Сириус.
Через несколько минут Сириус был полностью одет и готов к трансгрессии. Драгоценная Карта Мародёров была надёжно запрятана в нагрудный карман его сюртука.
– В простенок между Гриммо-12 и Гриммо-14, – сказал он друзьям веско. В ту же секунду Джеймс крепко обхватил его за плечи, и оба они исчезли в завихрениях воздуха. Люпин глянул на сорванное с кровати покрывало, взвившуюся парусом оконную занавеску и через секунду тоже исчез.

Глава 14. У Сириуса

– В общем, у маглов тоже. В смысле, тоже… и то же. Прячешь в рукаве, – говорил Сириус. – И сюда тоже накапай, будь другом. То же.
Джеймс взял бутылку, примерился. Поставил обратно. Взял палочку. Примерился…
– Ой, не надо, не надо, – забормотал Люпин, перегибаясь через стол. – Ты сейчас опрокинешь, Джимми. – Давай я накапаю.
На скатерти появилась дорожка из частых малиновых капель, а вокруг бокала Сириуса образовалась лужа.
– Принцип тот же, ты улавливаешь?.. – говорил между тем Сириус, обращаясь к скатерти.
У него за спиной вдоль стены ходил Кикимер и возил шваброй по полу.
– Давай начистоту. Ты где прятал? – с некоторым трудом Сириус перевёл взгляд сначала на бутылку, потом на Люпина.
Люпин достал палочку, помотал ею над испорченной скатертью и добился того, что пятна красного вина превратились в пятна жирной губной помады алого цвета. Он хотел ещё поправить дело, но Сириус умудрился перехватить его руку с первого раза.
Люпин был пятнисто-красен и отдувался, как клерк после утренней пробежки.
– Прошу заметить, – сказал он, фокусируя взгляд на переносице Сириуса, – что я никогда не жульничал.
И медленно пополз по стулу назад, отодвигаясь и задевая пуговицами рубашки лежащие на столе приборы.
– Никто вообще не жульничал, ты что, – проникновенно сказал Сириус очень ясным голосом. – Хвост ловчил, остальные мухлевали. Это ясно как день рождения.
– Протестую, – сказал Джеймс.
Они сидели на кухне в лондонском доме Сириуса за длинным обеденным столом: Джеймс во главе, спиной к камину и ко входу в помещение, Сириус справа от него, Люпин слева. Стол был заставлен тарелками, кастрюлями, бутылками и множеством разнокалиберных рюмок. Часть посуды была разбита.
– В Министерстве протестуй, – заметил Сириус всё тем же ясным голосом и попытался отвести взгляд от Люпина, чтобы увидеть Джеймса. – В Визгамотине… В Визенгамоте своём. Если тебя пустят. Ты в стельку.
– Я, – гордо сообщил Джеймс, – был такой, когда аисты принесли мне Гарри в люльке. Гарри – в люльке. В люльке! Мать моя, как невероятно я был тогда как сейчас!.. Это непередаваемо, знаешь… Я вошёл в лифт фактически по мозолям сослуживцев, даже земли не коснулся! Это было феерично! Эрни МакМиллан, добр-рый человек, наколдовал мне жабры на пояснице и второй мочевой пузырик. И я три часа просидел на тупейшем заседании отдела, и ни одна ско… ни одна! – не пронюхала, какой я был!
Сириус махнул рукой.
– Но ты мухлевал, – сказал он.
– Да нет, – Джеймс был благодушен. – Я подзуживал. Надо же было и Римусу дать шанс. Римус, ты был просто как кристалл, – все видели тебя насквозь, – тут Джеймс протянул руку и покрутил пальцем в боку у Люпина, словно ключом в замке. – И ты ни разу не выиграл, побей меня Мерлин!
Люпин облокотился на стол.
– Я выиграл четыре раза, – сказал он пафосно. – На Рождество на четвёртом курсе, на Новый год на пятом, потом на Пасху на пятом и перед летними каникулами на шестом. Четыре!
– Пф!.. – Джеймс засмеялся. – Округлить если… Если мы непрерывно с третьего по шестой, это три года, и каждый год за исключением каникул – раз по двести, так это одних только сессий шестьсот штук будет! А сколько конов!.. И ты выиграл – страшно сказать – четыре!..
– Не сбивайте меня, – сказал Сириус. – Где ты прятал? – и вперил в Люпина ясный взгляд; глаза его блестели.
– Да нигде! – Люпин против обычного начал терять терпение. – Нигде!
– Нигде, – подтвердил Джеймс. – Я ж всю его подноготную знаю. Где он мог?
– А ты где? – Сириус наконец справился с собой и развернулся к Джеймсу всем корпусом, вместе со стулом.
Джеймс довольно захихикал.
– Я видел такой смех, – сказал Сириус, качнувшись в сторону Джеймса.
Стоявший перед ним бокал опасно накренился и упал на скатерть, выплеснув содержимое. Кикимер оставил свою швабру, незаметно подлез под ноги Сириусу и остановился у самого края стола. Там он запрокинул голову, открыл рот пошире и высунул язык.
В семействе Блэков было два любителя заложить за ворот, но о втором никто не знал.
– А-а-а! – и Джеймс погрозил Сириусу пальцем. – Да, и она причастна, старая развратница!
– Погодите, фестралы, – сказал Люпин. – Вы что, у Жирной Дамы прятали?! Вот негодяи! Сириус, и ты?!
Сириус замахал руками.
– «И ты, Брут?!» Не приписывай мне свойств, которыми я не обладаю, – сказал он, оборачиваясь к Люпину, чтобы подмигнуть ему, и локтем опрокинул бутылку.
Кикимер под столом раскрыл пасть шире.
– Я прятал у Дамблдора, – сказал Сириус веско.
Джеймс опять поднял руку, подумал, и единым жестом смахнул с лица очки и выступивший пот. Очки повисли на одной дужке, зацепившись за воротник его мантии.
– Протестую, – заявил он. – Когда мы переступили порог этого порочного гнездилища, мы поклялись говорить только правду.
– А я, – сказал Сириус ласково, – говорю тебе только правду.
И начал методично отстукивать ритм правой ногой, словно хотел загипнотизировать Джеймса. Грубая подкованная подошва раз за разом опускалась на лапу Кикимера. Кикимер не мог оставить свой алкогольный пост. С каждым гипнотическим ударом сириусова башмака на глаза ему наворачивалась гигантская слезинка и стекала в ухо. Кикимер стоял насмерть. Его широко открытый рот принимал всё, что выливалось из бутылки, а горло периодически сжималось в беззвучном крике.
Сириус ничего не замечал.
– Вот гляди, – говорил он. – Вот моя рука. Ты видишь, что она двоится. Это правда. Только я говорю тебе правду, Поттер…
– Но я не понял всё-таки про Дамблдора… – сказал Люпин.
– Объясняю, – Сириус вернулся к теме на удивление легко, словно только этого и ждал. – Весь третий курс я прятал у Дамблдора, и примерно каждый четвёртый раз – у Флитвика. На пятом курсе один или два раза у МакГонагал, потом только у Флитвика. А, нет, ещё целый месяц у Хагрида.
– О! У МакГонагал я тоже один или два раза! – воскликнул ободрённый Джеймс и стал искать очки, чтобы протереть их.
– А это не тот раз, когда у вас целый день выпадал один результат? – спросил Люпин и стал прибирать стол перед собой.
– Похоже, – сказал Сириус без удовольствия. – Если бы я знал, что ты тоже у неё прячешь, я бы с тобой разобрался по-свойски.
Эту реплику Джеймс проигнорировал.
– Допустим, у Хагрида да, – сказал он. – И даже у Флитвика. Но Дамблдор! Это тянет на мошенничество, а никак не на мухлёж, пёс твою мать.
– Ты у МакГонагал где? – теперь была очередь Сириуса игнорировать.
Джеймс демонстративно задрал подбородок.
– Да ладно, тут все свои, – заверил Сириус. – Кикимер, ты где, поганка? Немедленно закрой уши и не слушай. Тут только большие мальчики могут слушать, да, Римус?
Пятнисто-красный Люпин делал уборку на столе.
– У МакГонагал я в рукаве, – сказал Джеймс.
– Серьёзно? – Сириус был поражён. – Боже, банальщина какая! Я не ожидал от тебя, дружок. Даже Хвост никогда не прятал в рукаве – ни у Пиннс, ни у Помфри.
– А ты у неё где? – спросил Джеймс, сразу набычившись.
– В сумочке, – ответил Сириус.
– Когда это ты успевал в сумочке? – ядовито спросил Джеймс.
– А когда она ходила в Хогсмит за перьями, – гордо ответил Сириус.
– Ах, перья, – сказал Джеймс. – А у Дамблдора что, лакричные леденцы?
– Бывало, и леденцы, – согласился Сириус. – Но чаще бывало, что взыскания.
Джеймс замер.
– Только не говори, что ты у него в кабинете… – начал он и тут же остановился. – Чёрт возьми! Как я сам не догадался, идиот?! И где ты у него?
– В парадной мантии и в купальном халате, – сказал Сириус.
– Чёрт бы тебя побрал, Псина, – Джеймс взлохматил волосы и чуть не сбросил зацепившиеся очки на пол. – А у Флитвика ты где?
Сириус усмехнулся и качнулся в сторону.
– В заднем кармане штанов, ясно же. А у Хагрида в толстовке и вз… в зим-нем плаще.
– Но я хотел бы пояснений относительно Жирной Тётки, – пробормотал Люпин, старательно втирая в скатерть масло, чтобы блестела.
– О да, – тут к Джеймсу как по волшебству вернулось хорошее настроение. – У меня была кисточка, на трансфигурации стянул. Я ею раскрашивал оригинал и потом сразу же его рисовал на Жирной Тётке. Прямо на самом жирном её месте. Всё равно ночью она спит.
– Она же лицом сидит, даже если спит, – не понял Сириус.
– Ну вот между лицом и диафрагмой в самое жирное место и рисовал, прямо в вырез. Всё точно входило.
Люпин, пятнисто-красный невероятно красным цветом, оставил скатерть в покое, опустил глаза и сделал вид, что его здесь нет.
Сириус посмотрел на него и сказал:
– Да ладно, Римус. Она же не девочка была. И так к ней каждую неделю какой-нибудь хмырь с соседнего этажа лазил, что я, не знаю, что ли… Успокойся. Попей там чего-нибудь. Кикимер, где ты, паскуда? Налей там Римусу на два пальца. Слышишь, нет?
Кикимер вылез из-под стола и в обход, вдоль стены, пошёл на сторону Люпина. Одну лапу он заметно подволакивал и для равновесия опирался на стену. Отдавленная лапа позволяла скрыть опьянение. Возле камина его повело, но он кое-как удержал вертикальное положение, добрался до буфета и вынул оттуда новую бутылку.
– А Хвост, – сказал в это время Сириус, – прятал у Нюниуса! А Нюниус, скотина, – единственный в Британии чёрный маг, верящий в чудеса: каждую неделю он перекапывал все свои пожитки – и каждый раз находил! Ты представляешь, как он верил в Мерлина?!.
Джеймс захохотал и хохотал до тех пор, пока Кикимер, обслужив Люпина и возвращаясь на алкогольный пост, как бы невзначай не задел его бутылкой по лодыжке.
После этого в кухне на некоторое время воцарилась тишина.
Речь, конечно же, шла о карточных играх, и даже не совсем об играх, а о способах выиграть в них. И, как верно заметил Сириус, у маглов тоже это было: маглы мошенничали. Или, правильнее будет сказать, мошенничали все без исключения любители карточных игр, неважно, какому из миров они принадлежали. Основное различие лежало в другой плоскости: мошенничество маглов и в сравнение не шло с мошенничеством волшебного сообщества.
Магловский карточный шулер, как известно, считает карты, иногда с помощью компьютера, крапит их, играет в компании подсадных и просто прячет карты в рукаве.
У волшебников всё сложнее и в то же время интереснее. Играют они исключительно на интерес, прятать тузы «в рукаве» считается у них нормой, а умение заранее вычислять, где находится «рукав» противника, чтобы избавиться от спрятанного ещё до начала игры, отличает мастеров от дилетантов. Дилетанты обычно просто ограничиваются попытками угадать, какого достоинства карта спрятана и будет в критический момент выложена на стол.
Механизм, который позволяет убрать карты «в рукав», прост и логичен, однако требует от волшебника такой же, если не большей, сноровки, какой требуют карточные манипуляции от магловского шулера. Волшебник должен поместить карту, которую хочет позднее ввести в игру (как правило это не одна карта, а несколько – старшие карты всех мастей из колоды, идентичной той, которой будет вестись игра), в личное пространство другого человека. Проще говоря, засунуть её ему в карман или в любые его личные вещи. Чем ближе в момент игры карта будет к своему временному владельцу, тем легче игрок сможет её извлечь с помощью небольшого заклинания, когда этого потребует игровая ситуация. Основное правило здесь: временный владелец ничего не должен знать о своей роли и о том, что у него находятся карты. Некоторые шутники из маститых игроков размещают карты в карманах и вещах своих партнёров или соперников по игре, но негласно этот приём осуждается как особо циничный и не отвечающий благородному духу игры.
Второе правило, не менее важное: временному владельцу необходимо оплачивать услугу. Для этого вместе с картой в его собственность переходит определённая сумма денег. Каждая карта оплачивается отдельно. Кнат позволяет пользоваться одной спрятанной картой в течение часа: если ты опускаешь в карман временного владельца монету в один кнат, через час ты уже не сможешь играть спрятанной у него картой – оплаченное время вышло. Сикль позволяет играть картой в течение недели, галлеон – в течение месяца. Однако временный владелец не должен знать не только о спрятанных у него картах, но также не должен обнаружить подброшенные ему деньги. Не очень честные, а порой и просто жадные картёжники по окончании игры забирают и спрятанные карты, и деньги у ничего не подозревающего временного владельца – наказания за это быть не может. Однако тот же негласный кодекс чести осуждает такое поведение. Бывают же и ситуации, когда временный владелец сам обнаруживает у себя либо карты, либо деньги, либо то и другое. Обнаруженные карты исчезают буквально на глазах, и отследить, кто использовал человека в качестве временного владельца, невозможно. Обнаруженные же деньги не пропадают никуда, но если их потратить или просто присоединить к своим собственным, например, переложить в кошелёк, оплата считается погашенной независимо от того, сыграла ли карта и вышел ли срок (час, неделя, месяц). Понятно, что в любом из этих случаев игрок уже не может пользоваться спрятанной картой. Вызвать же её в игру, когда всё в порядке, очень просто – достаточно в нужный момент просто назвать её вслух, мысленно её себе представляя. Для того, чтобы не было понятно, какая карта действительно находится у игрока, а какая спрятана «в рукаве», традиция предписывает все карты называть вслух прежде, чем они будут выложены на стол.
В кухне довольно долго царила тишина. Потом Люпин спросил, обеими руками потирая виски:
– Но ради Бога, Сириус, что это за дрянь такую мы достали?
Все трое посмотрели на стоящую на столе в самом в центре безобразия высокую бутылку с какой-то синей жидкостью внутри.
– Чего теперь-то вопрошать? – ответил Сириус, отодвинул от себя тарелку и лёг щекой на скатерть. – Надо уйти отсюда. Надо прилечь. Только Джимми, заклинаю тебя не заклинать наши бренные тела никакими Локомоторами – я не хочу провести остаток дней не просто сквибом, а сквибом с моторчиком в заднице.
– Да, Сириус прав, – согласился Люпин так серьёзно, будто они обсуждали математическую задачу на международном симпозиуме; эта серьёзность никак не вязалась с цветом его лица и торчащими во все стороны волосами. – Заклятия, произнесённые в состоянии наркотического или алкогольного опьянения, гораздо хуже любых миксов, которые только могут соорудить волшебники, действуя сообща.
– Кикимер. Слышишь меня, мерзавец? – спросил Сириус, не отрывая головы от скатерти. – Организуй нам доставку в гостиную.
Кикимер под столом завертел пальцами, но вместо щелчков у него получались дули и разные неприличные фигуры. Наконец он собрался с силами. Щелчок сопровождал маленький фейерверк разноцветных искр.
Будь Сириус в ясном сознании, он ни за что не позволил бы Кикимеру колдовать подшофе. Однако с приказом хозяина эльф управился на удивление хорошо. То, что Кикимер ошибся на пару-тройку метров, можно было спокойно отнести за счёт допустимой статистической погрешности.

Покинувшая Хогсмит компания Блэк – Люпин – Поттер материализовалась в простенке между номером 12 и номером 14 на улице Гриммо с громким хлопком и чудным плеском. Хлопок как обычно сопровождал процесс трансгрессии, а вот плеск полностью был на совести здоровенной лужи, едва затянутой корочкой льда.
– Вот дрянь! – Джеймс выскочил на грязный снег и стал осматривать ботинки. – Новые купил, неоколдованные! В магазине сказали – пока не околдовывай, так разноси, а то они к тебе привяжутся, как собаки, даже выбросить не сможешь. И я, дурак, послушался. Зато сейчас они искупались, я их просушу – и будут они как дедушкины: в самый раз для походов в ветеранскую комиссию за пособием по нищете. Красота! – и он сплюнул.
– Кто ж знал, что тут эта лужа? – сказал Сириус. – Я тут последний раз был три месяца назад.
– Да ладно, – махнул рукой Джеймс. – Сам же знаешь, что трансгрессия соломку не подстилает, куда грохнешься, туда тебе и дорога.
– А почему она не замёрзла вся, только сверху? – Люпин, не выходя на сушу, наклонился и пристально посмотрел на осколки тонкого льда.
– Там какая-то отопительная система проходит близко к поверхности, – сказал Сириус и шагнул вслед за Джеймсом на относительно сухое место. – Тут же маглы кругом, отстроили под себя.
– Будет неплохо, если мы эту лужу осушим или выморозим, – сказал Люпин и направил палочку себе под ноги.
– Э, подожди, не надо! – воскликнул Сириус. – У нас тут разная местная гопота часто собирается вечерами. Пока тут эта лужа, может хотя бы одну стену мне не испишут своими тупыми лозунгами.
Люпин и Джеймс как по команде подняли головы и посмотрели на глухую стену дома номер 12. От самого фундамента вверх, метра на два с половиной, шла сплошная абракадабра из букв, символов и стилизованных рисунков.
– Так уже исписали, – сказал Джеймс.
– Это с лета осталось, – ответил Сириус. – Нового ничего. Хотя может это не лужа, может их пересажали всех наконец…
– Хороший у тебя райончик, – заметил Джеймс. – Римус, да вылезай ты оттуда!
Люпин зашлёпал к друзьям, разбивая остатки ледяной корки.
– Магловская полиция сюда не суётся, кручусь сам, – сказал Сириус. – Сначала я на них червячный порошок сыпал, на этих дебилов, но потом сообразил, что за мной оперуполномоченный Уизли явится, бряцая оружием и звеня кандалами. Как представил себе, что я, сквиб, буду осуждён – пусть даже всего лишь оштрафован – за магическое действие против магла, чуть сам себя не загрыз.
– Ты что, окно открывал для этого? Как они тебя не заметили? – удивился Люпин.
Теперь наверх смотрели все трое. Высоко, на уровне примерно третьего или четвёртого этажа, в стене виднелся ряд маленьких узких окон.
– Заметили, не заметили… Разве у тебя окна не должны быть заколдованы на открытие изнутри? – спросил Джеймс и покосился на Сириуса. – Ты говорил, что поэтому не мог вылезать по ночам, когда приезжал домой на каникулы.
– На открытие изнутри, на открытие снаружи, на мытьё, на замену стёкол, на вид на океан – всё по первому разряду, – сказал Сириус. – Но это при моих стариках было, соображаешь? Я потом поработал с окошками малость. Вот ты знаешь, кстати, почему нас, магов, никто из маглов ещё не обнаружил?
С этими словами Сириус подхватил друзей под руки и повлёк к крыльцу.
– Потому что мы тщательно скрываемся, маскируемся, работаем со возможными утечками, устраняем последствия несанкционированного колдовства… – начал за Джеймса Люпин.
– Фигня, брат, фигня всё это, – сказал Сириус. – Поднимайтесь, я пока ключ достану, – он пропустил приятелей вперёд и задержался на нижней ступеньке, роясь в карманах брюк. – Я только когда стал сквибом и вошёл в этот дом как сквиб, понял, что причина вовсе не в наших дурацких мерах предосторожности...
– Пока он там копается, давай высушимся, пожалуй, – сказал Джеймс, достал волшебную палочку и направил струю горячего воздуха себе и Люпину под ноги.
Сириус наконец нашёл ключ и держа его как флаг поднялся на крыльцо.
– Дело в том, что маглы раз в десять менее чувствительны к магии, чем мы все привыкли думать, – сказал он, вставляя ключ в замок. Раздался металлический щелчок, и дверь чуть подалась. – Входите.
– А мамаша?.. – уточнил Джеймс.
– Мы опять боимся маму, – почти пропел Сириус и толкнул Джеймса в бок. – Юность золотая! – и добавил более угрюмо: – Я же сказал – я с ней разобрался.
Джеймс и Люпин вошли в совершенно тёмную прихожую и остановились недалеко от двери, ожидая, пока Сириус войдёт следом и закроет замок изнутри.
– Сделайте там люмос, что ли, – сказал Сириус. – Тут не видно ни черта, а выключатель сломался.
– Ты что, провёл электричество? – в голосе Люпина слышалось непомерное удивление.
– Оказалось, что в отсутствие магии это намного удобнее факелов на стенах, – ответил Сириус.
– Люмос, – произнёс Джеймс, и кончик его палочки засветился. Свет выхватил из темноты смутные очертания мебели, скалами поднимающейся к высоченному потолку, почти чёрному от многовековой пыли, и фигуру Сириуса, возящегося с замком.
– Взять хоть тех же электриков, – сказал Сириус через плечо, не прекращая терзать замок. – Два не сильно умных мужлана. Один недоначальник, второй как-бы-подчинённый. Я ходил в контору этой фирмы, которая у нас в районе обслуживает электросети. Встал с утреца, вмял перед зеркалом всё, что за ночь расползлось на роже, на свои места – и пошёл. А мне говорят: чего же вы по телефону не вызвали мастера? По телефону, представляете?
Замок наконец щёлкнул. Сириус опять взял Джеймса и Люпина за плечи и подтолкнул вперёд, дальше по коридору.
– Я говорю, что телефона, мол, нет у меня, родители старых устоев люди, всю эту технику не понимают. Но электрическая лампочка мне нужна, хотя бы при входе, а то уж больно пожароопасно со свечами. Они говорят: да не извольте беспокоиться, район у нас старый, мы всяких клиентов навидались. Если вам лампочку в коридор, и родители строгие, не вопрос, наши монтёры придут и всё обстряпают в лучшем виде. Договорился с ними о времени, иду домой и думаю: а как я их внутрь введу? У меня же вся дверь антимагловскими заклятиями обляпана похлеще, чем фонарный столб частными объявлениями. Их же испепелит на месте, никакой Уизли-отец не восстановит, хоть один, хоть с Уизли-сыновьями, хоть со святым духом Уизли-премии-за-усердный-труд...
Троица остановилась, Сириус протиснулся вперёд и толкнул массивную деревянную дверь по левой стене. Дверь легко открылась, и приятели оказались на пороге просторной кухни, больше похожей размерами на залу для приемов в загородной резиденции какого-нибудь аристократа. Помещение было на метр ниже уровнем, чем коридор, так что Джеймсу, Люпину и Сириусу пришлось спуститься на несколько ступенек по небольшой лестнице.
Кухня несла на себе отпечаток порока и разврата: длинный обеденный стол был заставлен пустыми, полупустыми и неоткрытыми ещё винными бутылками. Через равные промежутки на столе стояли старинные подсвечники с огарками свечей. Было похоже, что подсвечниками регулярно пользуются. Приглушённый дневной свет, проникавший в помещение через высокие стрельчатые окна на противоположной стене, скрадывал мрачное впечатление, какое кухня могла бы произвести в вечернее время. Весь интерьер, однако, навевал воспоминания о Большом зале Хогвартса, где друзья столовались в течение всех семи лет своего обучения. Разница состояла в том, что некоторый беспорядок, царивший в Большом зале, устраивали маленькие дети и подростки, а над кухней Сириуса Блэка явно поработали кутилы с приличным стажем.
Сириус широким жестом предложил друзьям садиться.
– ... Стою, значит, в дверях, жду этих специалистов по электронной магло-магии и прикидываю, не лучше ли было бы сразу повеситься на крючке рядом с мамашиным портретом. В конце концов, ни одного призрака ещё не приговорили к Азкабану. Тут появляются эти двое чудиков, оба обвешены мотками кабелей и проводов, разным инструментом для ручной работы – у маглов полно этого добра, нам, владельцам волшебных палочек, этого не понять... Прошу, говорю, входите, гости дорогие…
Дверца буфета, стоявшего слева от входа, скрипнула, открываясь, и на свет показался домовой эльф семейства Блэков Кикимер. Джеймс и Люпин уставились на него.
Одно ухо у Кикимера было смято и заламывалось, как у собаки, длинная морда перекошена и вымазана чем-то белым. Тряпка, в которую эльф был одет, имела тот уникальный глубоко-серый оттенок, какой может принять только изначально белоснежная, никогда не стираная вещь, которая прошла огонь, воду и медные трубы, причём не по одному разу.
– Ты опять жрал творог? – спросил Сириус. Не столько даже спросил, сколько констатировал факт.
Кикимер смотрел на вошедших хмуро и без выражения.
– Я на последние гроши покупаю творог для соседской кошки, чтобы она заодно со своими крысами гоняла и наших, пока они не изгрызли весь дом, а ты что выкидываешь? – спросил Сириус. – Когда же ты, скотина безмозглая, сам начнёшь питаться крысами, а? Хоть какая-то реальная экономия выйдет!
Кикимер почесал щёку задней лапой и ничего не ответил.
– А ну быстро дуй в паб и возьми у них «Синие глаза», вор несчастный! – рявкнул Сириус неожиданно, так что Джеймс и Люпин подскочили. – Не видишь, что ли, кто пришёл?!
– Оболтус пришёл, обалдуй да сквалыга – три дружка-висельника, – прохрюкал Кикимер и поплёлся к кухонной двери. Поднимаясь по ступенькам, он щёлкнул пальцами и превратился в крохотного сморщенного старикашку-алкаша.
Сириус заметил, как вытянулись лица приятелей, и пояснил:
– Номер отработан. Я, чтобы внимания не привлекать, редко отовариваюсь поблизости. А Кикимеру всё равно. Сейчас он нам принесёт такой интересный напиток… После трёх рюмок тебя уносит в голубые дали. За дружбу, за здоровье и за победу – и ты готов. Улётная штука, до сих пор не знаю, из чего гонят. Хотел презентовать бутылочку Флитвику, но передумал – его и с одной рюмашки может унести так, что не воротишь.
Они расселись за столом – Джеймс во главе, Сириус и Люпин по бокам от него – и Сириус возобновил свой рассказ.
– Эти два с позволения сказать монтёра переступают порог. Моё сердце замирает перед тем, как совершить последний удар и замолкнуть навеки, и тут первый чихает как бегемот, а второй спотыкается и растягивается на полу во весь рост. Ой, говорю, уважаемые, как вы там. А первый, тот, что вроде старше по званию, говорит: аллергия проклятая замучила; как в антикварную лавку зайду, сразу чихать начинаю, нет сил; батюшка ваш с матушкой, видать, антиквариатом баловались? Я так и сел – и фигурально, и буквально – на индийскую вазу с прахом. Как, говорю, вы себя сейчас ощущаете? А нормально, он говорит, аллергия – это ж не смертельно, иначе я бы уже давно загнулся. В это время второй поднимается и говорит: извините, сэр, вечно я, как в тёмное помещение зайду, так навернусь; надеюсь, я вам тут ничего не сломал? Да что тут ломать, говорю, вы главное сами как, себе-то ничего не сломали? А чего мне ломать, он говорит, я боксом занимался, уж свой-то вес выдержу. По-моему, мне откровение в тот момент было, но я был так обрадован, что у меня появился шанс избегнуть Азкабана за погубленные магловские жизни, что я на нём не зациклился, и оно сгинуло.
– И что же у тебя там были за заклятия? – спросил Джеймс.
– Корнерост прежде всего. Действие представляешь, надеюсь.
Корнерост был одним из весьма неприятных антимагловских заклятий, отвести которые было практически невозможно. Создали его, когда время четырёх великих волшебников, основавших школу Хогвартс, уже прошло, а время самопровозглашённого Тёмного Лорда Волдеморта ещё не наступило. Создавался Корнерост не из благих побуждений, а использовался для защиты волшебных поселений от маглов: деревни волшебников «обносили» этим заклятием, точно забором, и ни один магл не мог ступить внутрь заколдованного круга. Точнее, не мог ступить без того, чтобы остаться внутри навсегда: его ноги тут же пускали корни. А росли эти корни не за счёт воздуха, но за счёт собственного тела человека-магла. За считанные минуты тело буквально перетекало вниз, превращаясь в корневую систему. Корневая система разрасталась под землёй вширь, отдельные корешки становились всё тоньше и тоньше, и через час от человека не оставалось и следа. Со временем популярность Корнероста среди волшебников, перебравшихся на постоянное жительство в магловские города, сошла на нет, и только отдельные приверженцы старых традиций (вроде семейства Блэков) до последнего времени продолжали ставить такую защиту в своих особняках, домах и квартирах. С падением Волдеморта Корнерост попал в число запрещённых антимагловских заклятий, а специалисты из больницы Святого Мунго разработали комплекс мер по спасению несчастных, случайно подвергшихся действию Корнероста, например при посещении старинных особняков, домов-музеев и частных коллекционеров-антикваров. Лечение было затяжным и тяжёлым и помогало только в том случае, если в корни превращалось не более половины массы тела. Случаи излечения были, но их процент был близок к нулю в соотношении с общим числом пострадавших – из-за стремительного действия заклятия скорая магическая помощь почти никогда не успевала к месту трагедии вовремя.
– Однако! – присвистнул Джеймс. – Слава Богу Лили ни разу не приходила сюда, чтобы дотащить меня домой после очередной нашей с тобой попойки!
– Нет-нет, ты что! – Сириус замахал руками. – Я велел Кикимеру сделать сигнализацию на случай, если явится волшебник со стопроцентно магловским происхождением. Но простые-то маглы не в состоянии среагировать. И что ты думаешь? Я потом с этим дядей-электриком побеседовал, пока он стену долбил, чтобы кабель разместить. Спросил, не приходилось ли ему бывать в разных таких местах, про которые ходят странные слухи. Типа домов с привидениями и всякого такого прочего. И он мне говорит: не верю я в эту ерунду, хоть убей; вот что банк тебя может облапошить или собственный работодатель, это я запросто поверю, а насчёт проклятий и наговоров – ни в малейшей степени. Я, говорит, всю жизнь пробивал себе дорогу кулаками, и на ринге, и вообще, и ничего сверхъестественнее, чем нокаут, не знаю, – Сириус откинулся на стуле и поочерёдно посмотрел на Джеймса и на Люпина. – То есть вы понимаете? Он не верил в магию, и она не сработала! Вся её разрушительная сила свелась к тому, что он споткнулся на ровном месте.
– Может, просто задержка, отложенная реакция? – спросил Люпин задумчиво.
– Отнюдь, – ответил Сириус. – Я же не дурак – не настолько, во всяком случае. Когда электрики закончили и ушли, я велел Кикимеру сгонять в Министерство и бросить в почтовый ящик для срочных сообщений анонимку на имя Артура Уизли: «Прошу срочно проверить самочувствие г-на такого-то, поскольку он мог случайно подвергнуться действию Корнероста». Через пару недель я видел тех же двух электриков, когда они чинили освещение в витрине магазина – там, в двух шагах отсюда. Оба были абсолютно здоровы… ну, за исключением, может быть, некоторой помятости: готов поспорить, что предыдущий вечер они провели в пабе.
– А другой человек, значит, отделался чиханием, – сказал Люпин. – И что это было изначально?
– Серебряная Пыль, – сказал Сириус.
Джеймс и Люпин одновременно охнули.
– Я про неё не слышал уже лет двадцать! – воскликнул Джеймс.
– А я про неё вообще не слышал до поры до времени, – сказал на это Сириус, – пока не начал разбирать папашин хлам и не нашёл задрипаную тетрадку с названием «Журнал безопасности». В ней много чего интересного было, в частности наши домашние антимагловские заклятия. Аристократическая паранойя, будь она неладна!..
– Как ты мог не слышать, если про Серебряную Пыль рассказывали на защите от тёмных искусств? – спросил Люпин удивлённо. – Я лично про это заклятие узнал ещё в школе.
– Ну, видать я тот урок прогулял, а потом оно нигде не всплыло – до последнего момента, – сказал Сириус.
– Хочешь сказать, и на Серебряную Пыль у тебя есть сигнализация? – уточнил Джеймс и нахмурил брови.
– Да ну тебя, – отмахнулся Сириус. – Папаша всё записал, а я прочёл. Я нашёл проклятый цветок и сжёг его.
Серебряная Пыль была чисто городским и исключительно аристократическим заклятием. Появилась она уже при Волдеморте. Имя её изобретателя было известно в кругах специалистов по защите от тёмных искусств, но услышать о ней во время школьных занятий довелось далеко не каждому. Среди преподавателей существовало негласное соглашение не упоминать ни имени создателя, ни подробностей заклинания, так что большинство волшебников ничего о Серебряной Пыли не знало или знало очень поверхностно. Заклятие это было коварным и циничным. Уникальность его заключалась в том, что в основе его помимо магии лежали обычные человеческие науки – химия и биология. Маг, желая защититься от маглов, накладывал чары на любое цветущее растение, обычно комнатное, так что пыльца и аромат превращались в смертельную субстанцию. В присутствии магла заклятие активизировалось. Стоило человеку-маглу вдохнуть запах такого цветка или пыльцу, разносимую сквозняками, и гемоглобин в его крови начинал трансформироваться: атомы железа замещались атомами серебра. Кровь теряла способность транспортировать кислород в клетки организма, и человека ждала скорая и мучительная смерть. Согласно архивным документам, изобретатель был очень богатым волшебником, но жил среди маглов. К нему часто наведывались грабители, мечтающие поживиться его драгоценностями и предметами, истинного назначения которых они не понимали. Жестокая ирония создателя Серебряной Пыли заключалась в том, что заклятие буквально сращивало пострадавшего с вожделенным сокровищем, в такой, правда, форме, что обретение его сулило верную смерть: в отличие от Корнероста Серебряной Пыли не придумали противоядия.
– Сжёг цветок… – Джеймс задумался. – Но когда к тебе приходили эти… электрики, он ещё был?
– Конечно, – сказал Сириус.
– Так ты когда электричество сюда провёл, Бродяга? – и Джеймс наклонился всем корпусом к Сириусу.
– Ну, где-то через месяц после суда и освобождения из предвариловки в Азкабане, – сказал Сириус и потёр переносицу.
– Чего ж ты не включал его, когда я к тебе приходил для задушевных бесед за рюмочкой виски? – Джеймс был крайне удивлён. – Это же сколько лет прошло!
– Ну… – взгляд Сириуса скользнул в сторону. – Это же было как капитуляция… Не хотел показывать тебе, что после потери способностей я окончательно сдался.
Джеймс открыл было рот, но тут на пороге кухни возник Кикимер. В лапах у него была зажата бутылка с синей жидкостью.
– А вот и они, «Синие глаза»! – Сириус хлопнул себя руками по коленям и вскочил. – Ну, держитесь теперь! Всё будет, как я обещал. Выпьем за здоровье, особенно за здоровье Римуса...
При этих словах Люпин кашлянул; он не любил, когда окружающие, особенно близкие друзья, делали ему поблажки и вообще считались с его оборотничеством – он полагал, что обязан нести бремя сам.
– ... потом по глотку за дружбу, – продолжал Сириус, – потом за нашу, и особенно мою, блистательную победу над Волдемортом – и привет, изменённое сознание!
– Ну давай, – сказал Джеймс. – Потом ещё нам расскажешь, что ты нового открыл в маглах.
Люпин взмахнул палочкой и организовал три хрустальных бокала для крепких напитков.

– Мне кажется, или мы немного не там, где нам следовало бы находиться? – спросил Люпин, морщась. – Я бы лучше лёг под столом в кухне – из-под стола некуда падать.
– Вот зараза! – Сириус качнулся вперёд, чтобы понять, о чём говорит Люпин, и чуть не полетел вниз. – Это Кикимер, свинячий сын!
– Я думаю, что смогу нас транспортировать вон на ту кушетку, – сказал Джеймс и полез в карман за палочкой.
– Джимми, – голос Сириуса был твёрд. – Не надо, друг. Ты случайно можешь нас не транспортировать, а трансгрессировать. Сдаётся мне, что по достижении кушетки мы станем единым организмом, с шестью руками. И восемью ногами. И, возможно, с одной головой. Я, брат, не готов. Мне надо хотя бы причесаться, – и заорал в пространство: – Кикимер! КИКИМЕР! А ну сюда живо! Зеркало мне принеси!
Несколько секунд ничего не происходило, потом раздался глухой хлопок, за ним ещё один, затем целая серия хлопков, будто небольшая толпа аплодировала, не снимая кожаных перчаток. В гостиной появился Кикимер. Он как в тогу был закутан в белую скатерть. Судя по количеству винных пятен, это была скатерть с обеденного стола. За спиной Кикимера одна за другой материализовалось несколько полупорожних бутылок вина. Кикимер выглядел то ли римским полководцем, ведущим ударный отряд узкой горной тропой, то ли великим грешником, которому первым предстоит сверзиться в глубины ада, не намного опередив своих последователей. Пару мгновений Кикимер смотрел строго перед собой, потом задрал голову и уставился вверх, на красивый и мрачный старинный шкаф.
На шкафу сидели Джеймс, Сириус и Люпин. Вернее, сидели только первые двое, Люпин же лежал на боку, устроившись головой на коленях у Сириуса и поджав ноги, как замёрзший ребёнок.
– Кикимер, дружок, – сказал Джеймс. – Ты, похоже, чуток промазал. Нам бы вон на ту кушетку.
– Грязнокровие заразно, – ни к селу ни к городу заворкотал Кикимер, с размаху сел на задницу, опрокинув ближайшую бутылку, и щёлкнул пальцами.
В комнате запахло озоном. Забулькало вино в бутылках за спиной эльфа. Шкаф затрясся, накренился, вернулся в прежнее положение, но лишь затем, чтобы дёрнуться вновь, сильнее, – и буквально швырнул Сириуса и его гостей в сторону кушетки.
Люпин пролетел расстояние, не меняя позы, и со всего маха хлопнулся на сидение кушетки. Обивка затрещала, мягкое нутро ухнуло всеми своими пружинами, но в остальном кушетка осталась недвижима и приняла удар со всем достоинством.
Джеймсу достался низкий и широкий журнальный столик. По счастью столик был очень длинный, так что Джеймс проехался по нему животом, сметая многочисленные газеты, которыми была завалена столешница, и затормозил на самом краю пропасти.
В прежние годы Сириус неоднократно прохаживался на счёт этого столика и однажды даже рассказал целую историю о том, что краснодеревщик хамски обманул папашу, продав ему в качестве предмета интерьера подставку для гробов – вещь в хозяйстве полезную, но не сильно востребованную на мебельном рынке: на поверхность этой штуки спокойно можно было поставить не один, а два гроба, причём не бок о бок, а последовательно, словно вагоны поезда. Беда в том, говорил Сириус Джеймсу, когда четвёрка Мародёров с невинными лицами сидела в "Кабаньей голове" в один из выходных дней и потягивала имбирное пиво, что не всякое волшебное семейство готово признать, что мечтает увидеть в гробу более чем одного богатого родича за раз, поэтому сдвоенную подставку почти невозможно продать. Однако краснодеревщик оказался, по видимому, парнем смекалистым и загнал свой товар под видом столика для гостиной. Слушавший эту ахинею Люпин лишь качал головой, а Хвост смотрел на Сириуса с открытым ртом и как обычно принимал всё за чистую монету.
Спустя годы Сириус использовал-таки столик для условно траурной церемонии. Освободившись из Азкабана, он вновь переселился в старый родительский дом и вынужден был заниматься уборкой не один месяц. Пикси, жившие в портьерах в гостиной, расплодились до такой степени, что вываливались во сне из переполненных гнёзд на ковёр. Джеймс и Люпин обещали всестороннюю помощь в деле уборки, но Сириус не мог их дождаться и пошёл штурмом на армию пикси в одиночку. Трупики он рядами складывал на журнальный столик и к концу сражения произвёл точный подсчёт вражеских потерь. Выяснилось, что на столе в один слой могут разместиться семьсот двадцать пикси. Всё остальное время "погребальный столик", как Сириус его называл, использовался как перевалочный пункт между почтовым ящиком и помойным ведром: Сириус сваливал на него приходящую корреспонденцию, которой с каждым разом становилось всё больше и больше – лондонские рекламщики узнали, что в доме номер 12 на Гриммо появились жильцы. Сириусу от гор макулатуры было ни жарко, ни холодно, зато Джеймс, лежащий сейчас животом на стопке газет, мог бы с полным правом сказать спасибо – посадка была относительно мягкой.
Сам Сириус, покинув шкаф, приземлился на четвереньки, как собака, и некоторое время посидел так, оправляясь от удара. Адреналин, поступивший в кровь, начал своё медленное действие, и затуманенное алкоголем сознание Сириуса стало проясняться.
Сириус кое-как поднялся на ноги и навис над сидящим в окружении винных бутылок Кикимером.
– Сдаётся мне, – сказал он, – что это не обо мне ты заботишься, животное. Я поверить не могу, что ты притащил за собой все эти бутыли, чтобы смешать мне бодрящий коктейль. А?
Кикимер шмыгнул носом. На Сириуса он не смотрел. Не потому, что ненавидел, презирал или боялся, а потому, что не мог сфокусировать взгляд.
– Знаешь, почему я тебя не выгоняю? – спросил Сириус. – Потому что тогда мне самому придётся бегать в магазин за добавочной.
Люпин на кушетке зашевелился и сел.
– Сириус, – произнёс он. – Я тебя умоляю, никогда больше мне не наливай эту дрянь. У меня такое ощущение, что волчья шкура надета на меня мехом внутрь и жутко щекочет, – и он яростно почесался.
– А я не против, – подал голос Джеймс. – Только не по будням. Если в пятницу начать, то к воскресенью, я думаю, можно будет уже...
– У тебя ведь жена, Джимми, – запротестовал Люпин. – Сын. Родственники. Подчинённые. Начальство. Друзья. Зачем освинячиваться?
– У меня все эти, – сказал Джеймс, не поднимая головы. – У тебя этих никого. У Сириуса вообще Снейп. И что, никому из нас нельзя нализаться? Это какой-то бред...
– Кстати о Снейпе, – сказал Сириус. – Мы все помним, ради чего собрались, или вы уже потерялись внутри себя?
– Мы помним, помним, – сказал Джеймс с готовностью, поворочался на столике и сел – точно напротив сидящего на кушетке Люпина. – Но в таком состоянии я не в состоянии. Миляга Нюни засечёт меня ещё на подлёте. Эта невероятная волна перегара...
– Надо сотворить нейтрализующее зелье, – предложил Люпин и начал искать в складках мантии свою палочку.
– Так, давайте конструктивно, – сказал Сириус и тоже уселся – в красивое кресло с высокой спинкой. – Я сотворить не смогу ничего, это ясно, как слеза Дамблдора. Вы двое сотворить не сможете ни черта, что будет понятно любому дураку, стоит ему посмотреть на ваши пьяно-счастливые рожи. Кикимер... – он глянул на Кикимера и скривился. – Кикимер, похоже, тоже надрался как сапожник. И с ним я отдельно поговорю...
Эти последние слова были обращены непосредственно к Кикимеру, но действия не возымели – эльф спал.
– Есть магловское средство, – выдал Сириус.
– Целительское? – уточнил Люпин.
Сириус смерил его взглядом.
– Нет. Ме-ди-цин-ско-е. Талб... Таблетка. Маглы те ещё алкоголики, но в хитрости им не откажешь. Так... – он поморщился, что-то припоминая. – А где я их... Вот чёрт. Они в кухне. Кикимер! КИКИМЕР! А ну доставь сюда мои таблеточки, свин!
– Ой, не надо, не надо кричать, Сириус, дружище, – сказал Джеймс. – Где ты хранишь это снадобье? В буфете?
И не успел Сириус ответить, как раздался громкий хлопок, и посреди гостиной, между журнальным столиком и камином, материализовался кухонный буфет. Одинокая пикси пулей вылетела из какой-то щели в задней стенке, погрозила друзьям кулачком и юркнула в узкое окошко вентиляции под потолком. Люпин и Сириус только рты пораскрывали, а Джеймс засучил рукава и сказал:
– Ну, доставай свою панацею. А то очень хочется прибыть в Хогвартс на трезвую голову.
Когда через полчаса Джеймс изготовился отправить буфет обратно в кухню, друзья увидели, что ножки и днище у него отсутствуют – во время предыдущей трансгрессии буфет расщепило.
Магловские таблетки было решено не только запить, но и заесть, хотя Сириус и уверял, что они совершенно безопасны.
– Тебе безопасны, – ответил Джеймс, спускаясь по лестнице в кухню, – но когда предстоит окунуться в атмосферу, насквозь пропитанную Нюниусом Снейпом, лучше подстраховаться. Где тут у тебя продукты?
На пару с Люпином Джеймс изготовил сносный обед, и друзья чинно трапезничали ещё в течение часа.
– Давайте сейчас ко мне, – сказал Джеймс. – Повидаетесь с Лили хотя бы. А потом рванём обратно в Хогсмит и будем ждать вечера.
В тёмном коридоре Люпин вдруг остановился.
– Сириус, – сказал он. – Я так и не понял, что ты сделал с маминым портретом. Неужели оторвал его какими-нибудь магловскими средствами?
Сириус хмыкнул.
– Средство-то не совсем магловское, конечно, – сказал он. – Волшебнику тоже пришло бы на ум, да магия глаза застилает. Идите посмотрите.
И он повёл друзей в другой конец коридора.
– Чёрт, мы проходили здесь, когда возвращались из гостиной! – воскликнул Джеймс. – А я даже не сообразил, что надо быть потише или там чего... Так где ты?.. О-па!
Большой, навечно приклеенный к стене портрет миссис Блэк закрывало стоявшее к нему вплотную трюмо. Трюмо было развёрнуто зеркалами к портрету, его створки раскрыты, так что куда бы нарисованная миссис Блэк не посмотрела, она видела только собственное отражение. Джеймс осторожно наклонился поближе и услышал тихое бормотание, похожее на ту белиберду, какую сюсюкающие мамаши и бабули обращают к своим обожаемым младенцам. Что-то насчёт лапушек, заенек и рыбок.
– Ну да, – кивнул Сириус. – Пока не дрыхнет, любуется собой и лопочет, как попугай. Точно помню, как она ворковала над Регулусом. Но представить, что и надо мной тоже... – и он поёжился.
– Знаешь, Сириус, – сказал Люпин задумчиво. – Чем дольше я тебя знаю… Если присмотреться к тому, как ты приспосабливаешься к обстоятельствам, в которых иные давно наложили бы на себя руки... Ты действительно счастливый человек.
– Я был бы счастливым, – сказал Сириус мрачно, – если бы мне побольше в этой жизни везло.
– Просто счастье и удача – разные вещи, – ответил Люпин. – Получается, что так.
Затворив входную дверь, они спустились с крыльца и свернули в простенок между домами 12 и 14.
– А давайте на "Ночном рыцаре", – неожиданно предложил Джеймс, глянув на серьёзные лица Сириуса и Люпина. И на манер автостопщика выбросил в сторону руку с волшебной палочкой.
Через три секунды раздался жуткий визг тормозов, друзей окатило волной горячего воздуха пополам с бензиновой гарью, и волшебный автобус распахнул перед ними двери.