Глава 32

Вспоминая впоследствии те дни, я не раз задумывался, как маленькие факты способны влиять на весь дальнейший ход событий. Разумеется, разглядеть подобное возможно только постфактум. Все-таки умение анализировать и осмыслять дано человеку явно в насмешку над его чувствами. Ну, кто хоть раз не испытывал, глядя назад, горечи от не сделанного? Или, наоборот, от сделанного? И ведь ладно бы речь шла о решениях, которые даются долго и трудно, а исполнение их требует хоть минимальных усилий. Так ведь — нет. Все дело в мелочах. В слове, брошенном мимоходом, в действии, совершенном машинально или в маленькой детали, которую не замечаешь в силу ее ничтожности. Великое могущество мелочей — это сарина философия. Тогда я не понимал ее, теперь — понимаю.

После прочтения гарриного письма Сара вцепилась в меня мертвой хваткой и подвергла допросу похлестче, чем под сывороткой правды. Битый час я объяснял ей про Карту, рисовал план хогвартсевских подземелий, описывал — насколько это я себе представлял — как орудует Грюм своим чудо-глазом и еще много чего сверх того. Некоторые ее вопросы ставили меня в тупик, я пожимал плечами, сердился, когда подруга резким голосом начинала меня подгонять: «Ну же, Блэк, реанимируй свой мозг»… Наконец, она отстала. Я уже готов был сбежать на кухню, тем более, что на сарином лице рисовалось явное недовольство, как услышал ее слова:
— Не вписывается, никак не вписывается!
— Что? — я вернулся и встал рядом, сложив руки на груди. — Что не вписывается? И куда?
Сара не смотрела на меня, бормотала, глядя в письмо, как будто разговаривала с ним:
— Зачем ему себя выдавать? Не-ет. Глупость. Тогда выходит не он… А кто? Черт! — она подняла взгляд на мое лицо и будто через силу сфокусировалась на нем. — Блэк, мне нужно снова встретиться с Гарри. Очень много неясностей. Я…
— Сара, — перебил я ее, уже не скрывая недоумения и недовольства этим, казалось бы, хождением вокруг да около. — Ну что тебя на этот раз не устраивает?
— Да, все! — в свою очередь взвилась она. — Начнем с того же Крауча. Зачем ему надо соваться в школу, да еще ночью?
— Но ведь это хорошо вписывается в твою теорию. Крауч готовит некую операцию, уходит в тень, а сам тайно появляется в Хогвартсе, чтобы узнать, кто себя выдаст.
— Чушь! — Сара даже подскочила на стуле, но потом сбавила обороты и заговорила уверенным профессиональным тоном. — Пойми, Блэк, машина Крауча запущена, он ждет атаки, но это атака извне. На кой черт ему в школу лезть и этим себя выдавать?
— Но факт остается фактом. Он был там. Карта не врет.
— Вот это меня и смущает. Что если мы ошибаемся? Что если Крауч, хоть и ведет игру, но не является ее организатором?
Вот те раз! Сара сомневается в своих умозаключениях?
— Это нормально, Блэк, сомневаться, — ядовито заметила она в ответ на мой выпад. — Если б все детективы упорствовали в версиях, которые они строят в ходе следствия, поверь, половина дел зашла бы в тупик.
— И что ты теперь думаешь?
Сара по-моему даже обиделась.
— Думаю? — она скорчила препротивную физиономию, передразнивая меня. — Сказала же по-английски, кажется: нужно переговорить с детьми. Детали важны, Блэк. Детали. Вот тогда и думать буду.

Мы с Хиддинг чуть не поссорились, когда я убеждал ее, что гонка за ничтожными мелочами не стоит того риска, которому мы себя подвергаем, отправляясь снова в окрестности Хогсмида. В итоге я уступил, но только после того, как Сара применила «запрещенный прием», заявив, что если я не соглашаюсь на ее требования, она отправится на встречу с детьми одна. Я сперва счел это блефом, но вечером застал ее склонившейся над картой местности, с помощью которой Хиддинг самым недвусмысленным образом просчитывала маршрут до пресловутой горной пещеры. На мое ехидное: «Пешком пойдешь?» — подруга только пожала плечами, буркнув: «Мне не впервой». Я наорал на нее, обозвал глупой курицей, но в конце концов согласился.

Ждать встречи пришлось две недели с хвостиком. За это время Гарри написал мне всего одно письмо. На фоне предыдущего оно было совсем коротким. Фактов он никаких не сообщал, лишь спрашивал, не знаю ли я способов дышать под водой с помощью магии. В этом, как я смекнул, и состояла суть испытания. Меня это слегка обеспокоило, поскольку все способы, которыми владел я, были довольно трудоемки, если заранее не потренироваться — вот где сказалось то, что Гарри всего лишь на четвертом курсе. Сарин же совет: «Купи ему комплект ныряльщика» — был отвергнут мной по определению. В самом деле, объяснить появление у студента Хогвартса маггловского оборудования, к тому же, скорее всего, весьма дорогостоящего, было бы довольно трудно. А ведь им еще и пользоваться уметь надо.
Тем временем наступил март, было уже довольно тепло и мы с Сарой переночевали в пещере даже с удовольствием, поскольку две недели, проведенные практически взаперти, и ее, и меня порядком утомили. Настроение Сары, когда мы еще только пустились в путь, сразу поднялось на десяток пунктов, а уж предвкушение очередной порции пищи для ума и вовсе подругу окрылило.
На этот раз дети явились на встречу заранее. И теперь уже не я ждал их в условленном месте, а они — меня. Сара, как и в прошлый раз, караулила нас в пещере и разве что копытом не била и от нетерпения. Впрочем, ее состояние заметил только я. Гарри и явившиеся с ним вместе Рон с Гермионой сразу попали под влияние профессионального «располагающего обаяния» и работа закипела. Хиддинг вела свой допрос виртуозно, на чистейшем, незамутненном вдохновении. Я залюбовался, ей-богу. Сидел и пялился ей в рот, как пацаненок. Даже кое-какие моменты в содержании разговора упустил.

— … то есть как это — не видел? Сириус мне говорил… — при упоминании своего имени я сосредоточился и переспросил:
— Что я говорил?
Сара бросила на меня осуждающий взгляд.
— Говорил, что Карта не ошибается. Или вы не верите одному из ее создателей? — она подмигнула обескуражено обернувшемуся ко мне Гарри.
— Это правда, Сириус?
— Ну, да. Я — Бродяга, Сохатый это твой отец, Джеймс Поттер. Луни…
— Профессор Люпин, — догадался крестник, — а Хвост — Петтигрю?
— Именно так.
— Здорово! — он хотел еще что-то сказать, но был прерван сариным возгласом:
— Эй, парни, вы сюда воспоминаниям пришли предаваться или что? — сказано было дурковато-насмешливым тоном, но взгляд был сердитым. Ситуация не под контролем, Сарита? Ай, нехорошо.
— Так вот, возвращаясь к моему вопросу: видел ли ты, Гарри, на своей чудо-карте профессора Грюма в ту ночь, когда попал в капкан на лестнице?
— Нет, — ответил он, но потом поправился, — то есть… я не видел его, когда спускался. Ну, не заметил, наверное, я же только на подземелье смотрел. А потом карта у меня выпала и я уже не мог видеть, что там происходит.
Сара удовлетворенно кивнула и спросила снова.
— Сколько ты просидел в ловушке?
— Ну, не знаю, — крестник явно смутился, к тому же нервничал, потому что не понимал смысл вопроса.
— Вспомни, Гарри, напряги память.
— Минут десять, может пятнадцать, — пробормотал он неуверенно.
— Ага, — снова сарин карандаш забегал по листу.
Потом Хиддинг переключилась на расспросы о состязании. Тут дети очень оживились, стали наперебой рассказывать, как искали решение, как оно неожиданно пришло совершенно не оттуда, откуда они ожидали. А уж само триумфальное выступление Гарри и вовсе описывали во всех подробностях. Сара молча слушала и, как я видел, делала пометки скорее формально.
— А Крауч так и не приехал, — сказал рыжий мальчишка, которому на этот раз тоже досталась порция славы, от чего он явно пребывал на седьмом небе, — зато явился мой братец Перси, он личный помощник Крауча и обожает того до колик.
— Вот как? — мгновенно встрепенулась Сара. — Скажи Рон, а давно твой брат видел своего шефа? Лично, я имею в виду.
— Мы уже спрашивали Рона, — встряла девочка, которая, как я понял, тоже была склонна поупражнять ум дедукцией. То-то Саре она так приглянулась. Рыбак рыбака, как говорится…
— Да, мы ему написали. Но ответа пока не было. Но я так думаю, — сказал Уизли тоном, по которому было ясно: он братца недолюбливает, — что Перси ничего не знает, а вид делает, что в курсе… Только и твердит, что «это не вашего ума дело», и что мистер Крауч регулярно присылает ему сов с распоряжениями…
Он бы, вероятно, еще что-то добавил, но его перебил голос Гермионы. Она во все глаза смотрела на Сару.
— Но вы же не думаете, что…
— Не нужно забегать вперед, — необычно мягко прервала ее моя подруга, слегка пошевелив указательным пальцем. — Делать выводы, не выяснив всего досконально, я опасаюсь. Скажи лучше, Гермиона, не замечала ли ты чего-то необычного в поведении… профессора Грюма?
Я недоуменно посмотрел на Сару. Что она хочет узнать? Подтверждение того, что Грозный Глаз правильно понял мою просьбу? Но я же говорил ей, кажется…
Еще три недели назад мне пришел от Грюма ответ. Он был краток, как и ожидалось. «Все понял. Буду работать». Как же я тогда обрадовался! Поверил, значит, мне мой бывший шеф. Безоговорочно поверил. На какой-то момент я, грешным делом, даже стал невольно ждать со дня на день сообщений об аресте или опале Крауча. Осадил себя, правда, почти сразу: Грюм, конечно, решительный человек, но чтоб так… сгоряча.
И вот теперь этот сарин странный интерес. Я помимо воли уставился на Гермиону, ожидая, что она ответит. Девочка чуть смутилась от столь пристального внимания двух взрослых людей, на щеках появился румянец. Держу пари, юной мисс польстило, что кто-то интересуется ее мнением в обход «главного действующего лица», которым дети априори считали моего крестника. Гермиона наморщила лоб и сказала с небольшой заминкой:
— Нет, — потом коротко взглянула на мальчишек, прокашлялась и выпалила: — Есть одно… В общем я видела, как профессор убил сову!
— Тебе показалось, — в один голос заговорили Гарри и Рон, а рыжий друг добавил: — Он же тебе объяснил!
Я посмотрел на Сару, а Сара — на меня. Она едва заметно кивнула мне и показала глазами на детей. «Спроси», — беззвучно шепнули ее губы.
— Гермиона, ты уверена?
— Да! — решительно сказала она, игнорируя протесты мальчишек. — Это было еще в феврале. Меня профессор МакГонагалл задержала после урока и я возвращалась в гостиную одна. Шла мимо грюмовского кабинета, думала совсем о другом и вдруг слышу звук… Негромкий, но такой… как будто что-то ударилось о дверь. Я бы, наверное, и внимания не обратила. Но профессор Грюм сам вышел из кабинета и я случайно увидела мертвую птицу. Она совсем на пороге лежала.
— И ты спросила его? — я старался ни звуком, ни жестом не выдать все нарастающую тревогу.
— Ну… — замялась Гермиона, краснея еще больше — я бы не решилась, но он сам заговорил. Сказал, что это его птица и она, кажется, съела отравленную крысу и очень мучилась. Только письмо дотащила и умерла.
— И ты поверила? — спросил я, краем глаза замечая беспокойство мальчишек. Скорее всего подруга им это уже рассказывала, а они ее разубедили. И вот теперь наше с Сарой пристальное внимание к этому «досадному недоразумению» вызывало у них вопрос.
— Нет сначала, — строгим, даже немного обвиняющим голосом продолжала девочка, — еще сказала ему, что совы не едят падали. А он мне: эта все ест. Специальная порода, неприхотливая, — Гермиона вздохнула. — Профессор Грюм выглядел таким расстроенным, а ведь он обычно такой…
— Несгибаемый? — тихо проговорила Сара. Три пары детских глаз обратились к ней, а она, постукивая пальцем по подбородку, медленно и задумчиво продолжала: — Жесткий человек, старый солдат… он ведь не один десяток смертей видел, наверное… пустил слезу из-за птички. Вам не кажется это странным?
— Ну, не знаю, — пробормотал Гарри неуверенно, — вообще-то он бывает… добрым, ну или деликатным, — я усмехнулся при этих словах: деликатный Грюм это практически оксюморон. Поттер, слава богу, моего выражения лица не заметил, ибо глядел на своих друзей, будто призывая их в свидетели. — Помните тот случай… с Невиллом.
Сара, разумеется, попросила пояснить. Рон и Гарри, перебивая друг друга, начали эту ее просьбу добросовестно выполнять. На мой взгляд, как раз здесь Грозный Глаз был вполне в своем духе. Ударить в больное место — естественно, он не мог не знать о Фрэнке и Алисе — а потом поддержать. Воспитание духа, мать его! Методы у Грюма всегда были драконовские, хоть и эффективные.
Сара все время что-то писала в свой блокнот и потому, когда мальчишки умолкли, возникла небольшая заминка и я задал не дававший мне покоя вопрос.
— Гермиона, а ты можешь эту сову описать?
Девочка удивилась, но послушно начала говорить. Что ж. Сбылись мои худшие опасения. Это была птица Флер. Бретонская почтовая сова, которая никогда не ошибается и всегда доставляет письма адресату. И кто бы мне объяснил, что все это, черт подери, значит.

Через час дети засобирались, я отправился их провожать, оставив Сару наедине с ее записями. Гарри хотел бы, вероятно, еще задержаться, что было для меня, как бальзам на душу, но Гермиона так хмурилась и ворчала, мол, их опоздание может вызвать ненужные вопросы, что Поттеру пришлось смириться. Так-так, мисс Грэйнджер у них в компании, похоже, не только мозговой центр, но и ходячая совесть. М-да, еще раз убеждаюсь, что малышка не зря так напоминала мне Лили. По замашкам — вылитая Эванс.
Вернулся я, когда уже смеркалось. Сара сидела на камне у входа — внутри ей уже не хватало света — и, свернув чуть ли не узлом ноги, колдовала над своими записями. Она подняла на меня рассеянный взгляд, потом тряхнула головой и потерла виски.
— Пришел? Что ж, хорошо. Нужно поговорить, Блэк. Только, боюсь, тебе не понравится.
— Очередная теория заговора? — попробовал пошутить я, но из-за моей собственной тревоги острóта вышла бездарной и несмешной.
— Мы ошиблись, Блэк. И, кажется, ошиблись фатально, — жестко сказала она, поднимаясь и подходя ко мне вплотную.
— Ошиблись? Ты о Грюме?
— Да, Блэк. Пока тебя не было, я думала…
— И что надумала, Шерлок Холмс?
Сара сверкнула глазами, осуждая за неуместное, по ее мнению, ехидство, но произнесла ровно:
— На кой черт человеку бессмысленный поступок? Зачем лгать, если за тобой нет вины?
— И ты пришла к выводу, что раз есть вранье — значит есть и вина?
— А ты не согласен?
Я вздохнул, сел на камень и поманил к себе Сару. Она, чуть помедлив, устроилась рядом. Прислонилась спиной к моему плечу и сказала, глядя вдаль:
— К этому человеку сходится множество нитей. Я замечала это и раньше. Все ключевые моменты, важные для понимания… и в каждом из них — он, этот герой с безупречной, по твоим словам, репутацией. И сегодня снова…— она махнула рукой в сторону своих записей и с досадой в голосе добавила: — Но все это бессмысленно, если нет мотива. Если только… Дьявол! Ну, конечно!
Сара подскочила с камня, будто он внезапно раскалился, схватила внушительную пачку листков, лежащих у нее под ногами и начала так судорожно перебирать их, что-то бормоча себе под нос, что я невольно подался вперед от любопытства.
— Вот! Вот оно, Блэк. Господи, как мы сразу-то не доперли? А ты-то… ты-то должен был в первую очередь…
— Что? Что я должен был? — от ее разговора загадками я начал выходить из себя.
— Да вот же! — она трясла смятым листком с нечитаемыми каракулями. — Грюм твой вовсе не Грюм. Проклятье, Блэк! Да ты же сам это проделывал не раз и не два. Выпил стаканчик и рраз — другое лицо. Я… черт! Я даже уже удивляться перестала. А тут…
— Ты имеешь ввиду оборотное зелье?
— Да. Поэтому он и убил птицу. Она не отдавала ему письмо, а девочке наврал, потому что испугался, что она кому-то разболтает. Я сама так миллион раз поступала: если не хочешь, чтобы трепались, начни об этом разговор сам — любая ложь за правду сойдет.
— Это очень серьезное обвинение Сара.
— Знаю, — она немного понизила голос, но говорила по-прежнему с жаром, — но ты только погляди, как все сходится. На карте твоей волшебной его нет, ученая птичка его не признает, поступки совершает нехарактерные — ты сам пару раз об этом обмолвился.
— Но тогда кто он?
— А ты не догадался? Крауч, конечно. Не зря же он так взволновался, когда твой Гарри про карту обмолвился, стал выпытывать, не заметил ли парень чего… Поэтому он и на людях не появляется, сказавшись больным. И Алана он убил… наверно, тот узнал что-то такое… А потом тебя в деревне подкараулил, вспомни, ты ведь говорил, что он там был. Он наверняка знал про твою собачью маскировку раз снюхался с тем доносчиком, которого ты в прошлом году ловил. Одного не пойму, зачем он в школу перебрался? А сделал он это не так давно, скорее всего, после того как убили Гринвуда. Возможно, именно это его и сподвигло. И все равно не ясно… Разве с высокого поста не безопаснее?
Последние фразы Сара произносила уже явно не для меня. Она опять рассуждала вслух. Снова плюхнулась на камень, лихорадочно перебирая листки и листая блокнот. Я взял ее за плечи.
— Стой, Сара, стой, — впервые видел ее такой необузданной, когда речь шла о деле. Сам же я, словно по контрасту, был спокоен, даже поражался этому. Хотя все объяснимо. Для меня эта новая версия подруги было сущей дикостью. Ведь для того, чтобы скрываться под личиной Грюма нужно его самого… убить. Другого варианта я не видел. А убить Аластора Грюма, это, знаете ли, не всякому по зубам.
— Да как ты не…
— Я слышу тебя, Сара, — сказал я твердо, по-прежнему сдавливая руками ее плечи. — А сейчас помолчи. Дай подумать.
Она скинула мои руки, сердито встряхнувшись.
— Хорошо, — голос заледенел, губы поджались, — думай. Только не очень долго. Если я права, то ты своим письмом этому человеку только усугубил ситуацию. И теперь твой мальчик в опасности. Полагаю, тебе это известно не хуже меня.

***
Мое появление в кабинете директора Хогвартса этот самый директор, а по совместительству уважаемый глава Визенгамота и прочая и прочая, воспринял на удивление спокойно. Хотя что ему беспокоиться? На моей памяти, разрушить дамблдоровскую невозмутимость могло лишь что-то действительно выдающееся. Куда уж мне-то.
Решение явиться к Дамблдору далось мне долгой борьбой разума с эмоциями, но я — к добру ли, к худу ли — принял его и теперь отступать было поздно. Когда я возник в пламени директорского камина, хозяин кабинета восседал в своем неизменном кресле и только слегка приподнял брови, выражая умеренное удивление.
— Прошу прощения за поздний визит, — выдал я отрепетированную фразу и, даже не пытаясь отряхнуться от пепла, ступил на ковер у камина.
— Не стоит извиняться, Сириус, — ответил Дамблдор, делая приглашающий жест рукой. — Проходи. Полагаю, ты хочешь сообщить нечто важное, раз пренебрег менее радикальными способами связаться со мной?
М-да. Все-таки на поприще словесных дуэлей я Дамблдору проиграю в любом случае.
Я уселся на жесткий стул, который он наколдовал мне, вестимо, в назидание, чтобы впредь не своевольничал, и вдруг понял, что не знаю с чего начать. Ну, не с обвинений же в самом деле?
— Речь пойдет о Гарри, не так ли? — все тем же ровным тоном вопросил он.
— И да, и нет.
Наверно, его спокойствие и отсутствие ожидаемых вопросов подтолкнули меня начать издалека. Я рассказывал о своих наблюдениях, открытиях, об информации, которую собирал по крупицам, утаивая по возможности ее источники. Когда я упомянул о Петтигрю, то заметил, что сосредоточенность директора на моем повествовании стала максимальной. «Что, уже жалеете, что дали мерзавцу смыться?» — мстительно подумал я.
Так, постепенно, повествовательная часть моего выступления себя исчерпала и настал черед главного, а именно: моих — а точнее, сариных — умозаключений и подозрений.
— Профессор, поймите, я никого не хочу обвинять голословно, но и проверить я, как вы понимаете, не имею возможности. А вы…— я замялся, подбирая формулировку поделикатнее.
— Ты хочешь, чтобы я допросил Аластора? — то, что Дамблдор говорил прямо, без привычных экивоков и словесного тумана, вселило в меня надежду. Стало быть, он понимает и принимает мои аргументы. Что ж, это должно было мне льстить, но почему-то не льстило. Единственное, что было для меня сейчас важно, чтобы он мне поверил.
— Да, директор. Не знаю как, но…
— Сириус, проверить человека не составит труда. Другое дело, если твои подозрения необоснованны, это может нанести удар по его репутации.
— Но ведь можно все сделать осторожно. Если он невиновен, репутация не пострадает.
Боже, Блэк, ты достиг самой вершины наглости: учишь Дамблдора, как нужно быть тактичным. Даже смешно стало, ей-богу.
Директор на несколько минут замолчал, сложив пальцы домиком и прикрыв глаза. Потом, очевидно, приняв решение, встал, мимоходом извинился и заглянул в какой-то потайной шкаф. Покопавшись там, он соизволил повернуться ко мне. Я уже был, как на иголках, хотя изо всех сил стремился это не показать.
— Сириус, я прошу тебя пока ни во что не вмешиваться. Я не буду просить тебя уехать, тем более, что однажды ты уже пренебрег моим советом, — Дамблдор укоризненно глянул на меня поверх очков, но тут же отвел взгляд и сосредоточился на разглядывании содержимого своего стола.
— Но вы выполните мою просьбу? — настойчиво проговорил я, не вставая со стула.
Директор еще раз внимательно смерил меня взглядом и мышцы лица его чуть дрогнули.
— Было бы бесчестно не оценить твой риск. Ты ведь явился сюда, сознавая, что тебя могут задержать. Нет-нет я не стану ничего предпринимать в отношении твоей свободы. Ведь ты честно соблюдаешь мои рекомендации относительно Гарри, не так ли?
Рекомендации не ввязываться в воспитание Героя? Хм. Это как сказать.
— Я переписывался с Гарри весь этот год, профессор, — спокойно и даже с некоторой беспечной наглецой заявил я.
Теперь он все-таки улыбнулся.
— Знаешь, Сириус. В этом я не сомневался. Должно быть, это к лучшему. А теперь иди.
— Но ведь вы сообщите мне…
— … если что-то узнаю?
— Да.
— Думаю, ты заслужил это. И... Да, Сириус. Вынужден задать тебе один вопрос.
— Слушаю вас, профессор, — ответил я, теряясь в догадках.
— Я ни в коей мере не сомневаюсь в твоих умственных данных, но тем не менее… Ты сам пришел к этим выводам или тебе… кхм… помогли?
Я ухмыльнулся.
— Скажем так: информацию я черпал не только из переписки с крестником.
Дамблдор многозначительно покивал.
На этом наш странный разговор окончился и я исчез тем же способом, как появился.

Три дня я провел, как на иголках. Мы с Сарой опять перебрались в дом Гринвуда — собственно, идея с каминным визитом к директору родилась у меня именно там — и жили, каждый день ожидая какого-нибудь подвоха. Хотя это было, строго говоря, не вполне разумно: дом, защищенный чарами доверия, был непроницаем для посторонних. И тем не менее я просыпался каждое утро с каким-то иррациональным страхом преследования. Моя нервозность передалась и моей подруге, поэтому мы почти не разговаривали, опасаясь, что, будучи оба на взводе, неизбежно сорвемся друг на друге. Утром во вторник я понял, что уже не в силах ждать дольше. Мысли вертелись вокруг директорской персоны и я никак не мог решить: поверил он мне или нет.
В середине дня — часы на деревенской башне как раз били полдень — я задумал проветриться, заодно попробовать раздобыть газет, как вдруг услышал нервный возглас Сары. Обернулся уже от двери и обомлел. В распахнувшееся внезапно окно влетела огромная птица, сияющая и лишенная четких очертаний. Хиддинг прикрыла ладонью глаза, как от ослепляющего света, а я пожирал взглядом это чудо. Еще до того, как птица заговорила, я уже догадался — это был феникс, патронус Альбуса Дамблдора.
— Мистер Блэк, — промолвило эфемерное существо хорошо поставленным профессорским голосом, — обстоятельства требуют вашего немедленного присутствия в Хогвартсе. Можете, если необходимо, воспользоваться камином.
Вспышка, легкий треск, как от искрящего фитиля, и феникс растаял в воздухе. Я невольно взглянул на окно — оно было заперто.
— А твой профессор любит покрасоваться, — у Сары был немного взъерошенный вид, но улыбалась она во весь рот.
— Понравилось?
— Что? Лазерное шоу? Что ж, эффектно. Надо полагать, случилось что-то необычное?
Я кивнул. Говорящий патронус это тебе не сова. Таких с приглашениями на чай не рассылают. «Хотя с директора станется», — вдруг ни с того ни с сего весело подумал я, почувствовав все нарастающее радостное возбуждение. Почему-то не верилось, что такой вестник может приглашать к чему-то ужасному.

И вот я снова стоял на ковре в директорском кабинете и, как и три дня назад, меня встретил знакомый взгляд поверх очков. Это к вопросу, что такое дежавю и как с ним бороться.
То, что директор, мягко говоря, взволнован, я понял по его быстрым, нестариковским движениям и по внезапно посуровевшему лицу. Директор сейчас походил на свой собственный портрет, нарисованный умелым, но весьма желчным художником. Он нетерпеливым жестом остановил готовый сорваться с моих губ вопрос и, коротко бросив: «Сейчас ты сам все увидишь и услышишь, Сириус» — зашагал к выходу.
По коридорам мы почти бежали. Точнее бежал я, а Дамблдор летел, поднимая мантией ветер, будто давешний феникс. Наши шаги наполняли пустое пространство грохочущим шумом, что я даже невольно обернулся: складывалось впечатление, что за нами шествует рыцарский эскорт.
— Дети в большом зале, — заметив, что я оглядываюсь, бросил мне через плечо директор. — Это ради их же безопасности.
Хм. Слово «безопасность» в данном контексте меня пугало больше, чем зримая угроза.
Всю дорогу от директорских покоев до кабинета, где, как я еще помнил, обучали защите от темных искусств, мы проделали минуты за три. Дамблдор резко распахнул дверь, отступил, впуская меня. Затем вошел сам и запечатал ее чем-то мне неизвестным. Вот так, одним мановением руки. Силен старик!
Обстановка в кабинете живо напомнила мне тренажерный зал аврорской школы, столько там было всевозможных устройств, детекторов, тестеров и прочего барахла, которое вызывало несварение желудка у любого новобранца мракоборческого отдела. Мне невольно пришли на ум собственные годы учебы. Похоже у Грюма с обучением все было поставлено на широкую ногу… Только вот у Грюма ли?

В старомодном кресле у стены сидел, а точнее полулежал, человек. Я видел только ноги, одна из которых была босой, остальную фигуру заслонял от меня склонившийся над лежащим субъект в черной мантии. Возле него валялся грюмовский протез.
— Как он, Северус? — спросил Дамблдор, приближаясь к креслу и заглядывая ему поверх макушки. Снейп — а это был именно он — выпрямился и повернулся вполоборота.
— Без сознания
И тут он заметил меня.
- А этот? Что он здесь делает? — Снейп указывал на меня пальцем, словно перед ним стояла какая-то жуткая тварь, омерзительно выглядящая и дурно пахнущая. К тому же, вероятно, заразная.
- Он здесь по моему приглашению, как и ты, — сказал директор, будто ставил точку. Мол, всё, парни, детские драки кончились. Пора серьезным делом заняться. И то правда, профессор!
Снейп, вестимо, почувствовал в интонации директора нежелание сейчас разводить сантименты и заговорил тоном, словно его только что вытащили из морозильника.
— Через пару минут он придет в чувство и можно давать зелье.
— Ты готов? — Снейп в ответ коротко кивнул.
— Кто это? — я едва узнал свой голос, так он был искажен обуревавшими меня чувствами. Волнение, торжество, ужас от едва не свершившегося, сомнения — все смешалось в дикий коктейль, с которым мой разум почти отказывался соседствовать.
— А ты не узнаешь? — ехидно осведомился Снейп. — Ну, как же, Блэк? Вы ведь, кажется, проживали рядом… какое-то время.
Он отступил в сторону, открывая мне верхнюю часть фигуры и лицо лежащего в кресле человека. И я впервые понял смысл метафоры про отпадающую челюсть: эта часть моего лица сейчас повела себя совершенно неконтролируемо. Я закашлялся, подавившись слишком большой порцией воздуха.
А в следующий момент на меня снизошло понимание и все встало на свои места. Сара, милая, умная Сара. Будь трижды благословенна твоя логика. Или это твоя великая, потрясающая интуиция? Моя подруга раскрыла хитроумную ложь с одной лишь поправкой: никому не придет в голову подозревать… мертвеца. А передо мной сидел именно мертвец, похороненный еще двенадцать лет назад на азкабанском кладбище. Что же это за судьба у тебя, Блэк, гоняться за трупами? Сперва Петтигрю, а теперь вот этот…
— Младший Крауч? — вопросительная интонация получилась у меня только по причине крайнего изумления. Ответа тут не требовалось. Я прекрасно помнил издерганное бледное лицо с бестолковыми веснушками, делавшими его обладателя на вид более юным и более беззащитным, чем он, вероятно, был. Сейчас тот девятнадцатилетний парень, которого дементоры приволокли в камеру в полуобморочном состоянии, выглядел немногим старше. Не то, что я сам. Но, черт побери, как ему удалось? Не вид здоровый сохранить, а сбежать, я имею в виду?
Тем временем бывший мертвец пришел в себя, дернулся, но встать ему мешали магические путы. Снейпова работа, не иначе. Барти оскалился, поглядел с опаской на Дамблдора, потом на меня… и разве что не зашипел.
— Блэ-э-к? Ты? Сука гнойная, паскуда…
Дамблдор прервал поток грязной брани, которой он готов был и дальше осыпать виновника его незавидного положения, и скомандовал Снейпу начинать процедуру. Что они приготовили этому воскресшему из мертвых, я догадался почти сразу. «А вы, директор, не слишком-то чтите закон, когда это закон вам мешает!» — подумал я, глядя на флакон с сывороткой правды, возникший в руках у мрачного, как туча, Снейпа словно из ниоткуда. Несколько капель и — вуаля — сопротивляющийся преступник стал откровенен, как согрешившая вдовица перед пастором.

Допрос вел сам директор. Спокойным сдержанным тоном, словно Барти не сидел тут связанный, уличенный в преступлении, а расположился за партой в одном из учебных классов. Ни дать, ни взять — экзамен по трансфигурации да и только. Или по Зельям, что в данном случае, пожалуй, точнее.
Ни Снейп, ни я вмешиваться в эту процедуру не решались. Нюниус с каменным лицом стоял возле Барти, застыв этаким изваянием правосудия, а я бессильно опустился на жесткий стул, даже не спросив разрешения. И правда, до светских церемоний ли сейчас?
Я, признаюсь честно, никогда не видел допросов под сывороткой правды. И сейчас ловил себя на мысли, что передо мной разыгрывается глупый любительский спектакль в той его части, когда злодей доносит до зрителей всю глубину своих коварных планов. Так, чтобы другие персонажи об этом не узнали, разумеется. Чудовищный парадокс: злоумышленник смеется над глупостью и беспечностью своих потенциальных жертв, прекрасно сознавая, что именно его откровение ставит крест на великолепно продуманной авантюре, но — увы — не может остановиться.
Барти действительно смеялся. То есть, нет! Он просто заходился истерическим хохотом, когда рассказывал о том, как отец вытащил его из тюрьмы, погубив при этом мать. Как он жил на положении заключенного в собственном доме. И как, улизнув из-под бдительного ока опекавшего его домовика, решил отыскать своего бывшего хозяина и покровителя. Что ж? Судьба известная шутница. Ирония ей свойственна, как никому. Так вот и вышло, что мистер Безупречный и Неподкупный оказался жертвой собственной слабости. Опасаясь, как бы сын не бросил тень на его репутацию, старший Крауч своими драконовскими мерами взрастил в собственном доме Пожирателя смерти, которым «малыш Барти» вряд ли по-настоящему был, когда его посадили в Азкабан.
— И где же теперь мистер Крауч? — услышал я словно сквозь пелену голос Дамблдора.
— В доме Риддлов, — охотно отвечал преступник, скаля зубы в неестественно широкой улыбке. — Лорд держит его под империусом, так что папенька продолжает работать, — он гнусно захохотал. — По началу предполагалось держать его у нас дома, но там стало небезопасно.
— Вот как? Почему? — директору, как мне показалось по голосу, действительно было интересно.
— Меня видели, я имею в виду в настоящем облике. Я время от времени появлялся дома, чтобы сообщать господину, как продвигается дело. И надо же было влезть этому проныре Гринвуду.
— Так это Алан тебя раскрыл? — мстительно проговорил я.
Барти поглядел на меня с ненавистью, ему очень не хотелось отвечать.
— Да. Я без труда узнал его, мы ведь однокурсники. Подонок Гринвуд всегда много думал и много замечал. Я сразу смекнул, что он может быть опасен, хоть и не знал, что эта тварь — ищейка. Пришлось отловить гада и привести к господину. Уж он-то с этим любителем совать нос в чужие дела поговорил по душам, — Барти гнусно ухмыльнулся. — Пытки на грязнокровного ублюдка не действовали. Гринвуд оказался крепким, но куда ему против Темного Лорда. Мой господин великий легилимент... — он снова с неистовой злобой воззрился на меня, а я только покачал головой. «Попал пальцем в небо» — так, кажется, про подобные случаи говорят. Жаль только, что для Эла это попадание стало роковым.

А младший Крауч меж тем, подстегиваемый вопросами Дамблдора, уже живописал их — его и «господина» — далеко идущие планы. И опять я содрогался от того, как близко мы с Сарой подобрались к истине, а еще от того, какие чудовищные последствия могли бы эти планы иметь, не соверши Барти одной маленькой оплошности.
— Чертова птица… — брызгал слюной Крауч, — она так рвалась к сундуку, где я держал Грюма, руки мне в кровь искромсала когтями своими. Пришлось пришить дрянь летучую. Жаль, девчонка все слышала. Я наплел ей небылиц всяких, думал — поверила.
— Ты слишком самоуверен, Бартемиус, — холодно проговорил Дамблдор. — А самоуверенность мешает быть осторожным. Полагаю, именно поэтому ты оказался не готов к разговору, который, с моему счастью, изобличил тебя, — он обернулся ко мне и покачал головой, не давая задать вопрос, который вертелся на языке, а потом сурово посмотрел на Крауча. — Думаю, остался лишь один вопрос, который я должен задать. Где сейчас находится Том Риддл?
И Барти сказал. Я видел, что его трясет от ярости, глаза были, как у помешанного, но он не мог… не в состоянии промолчать. Да уж, в чем-в чем, а в зельях наш драгоценный Северус Снейп всегда был искусен. Мне бы такую безупречную сыворотку правды не сварить.

— Что вы намерены делать, профессор? — спросил я, после паузы, которая повисла в кабинете, когда Барти умолк.
Дамблдор смотрел то на Крауча, то на Снейпа, упорно не желая встречаться со мной взглядом. И тут я не выдержал. Господи, что же вы замыслили, уважаемый? Неужели меня ждет разочарование еще и ваших добрых намерениях?
— Директор, а вам не кажется, что у нас достаточно сведений, чтобы обезвредить мерзавца? Или это не входит в ваши планы? Хотите выманить Темного Лорда из норы? Жаждете триумфа и славы? — я говорил, уже полностью наплевав на такт и субординацию. Мне было все равно. Внутри проснулась животная злость, стершая вмиг всю мою наносную разумность и уравновешенность. Краем глаза я ловил саркастические усмешки Снейпа, но и на него было сейчас плевать. Пусть думает, что Блэк в конец спятил, зарвался и… что там еще эта скользкая тварь измышляет.
— Неужели вы не понимаете, что он не успокоится? Волдеморт задался целью достать Гарри любой ценой и вот теперь уже почти к нему подобрался. Неужели мальчик не заслужил спокойной жизни? Без угрозы, без того, чтобы его считали героем, ответственным за всех и вся… Он ребенок, как вы не понимаете, а вы заставляете его…
— Остановись, Сириус, — Дамблдор сказал это тихо, но мне показалось, что он закричал, столько силы и власти было в его тоне и облике. Пожалуй, теперь я понимаю, почему по отношению к Альбусу Дамблдору употребляют — пусть и очень редко — глагол «бояться». У меня словно выбили почву из-под ног. А директор, поймал мой взгляд, и несколько секунд неотрывно смотрел в глаза. Потом он опустился в кресло у стола и вздохнул. За одну минуту Дамблдор, казалось, постарел на много лет.
— Слова, брошенные в гневе, не всегда имеют ту силу, которую в них вкладывают.
Я потер виски, тоже усаживаясь на стул, с которого вскочил, произнося свою сумбурную филиппику. Не мог сказать, что испытывал вину за брошенные директору в лицо почти открытые обвинения, но то, что я чувствовал себя вытащенной из воды рыбой, это еще мягко сказано.
— Северус, не возражаешь, если я оставлю этого человека на твое попечение? — он указал в сторону сидящего с безучастным видом Крауча. — Нам следует известить министра. События такого ранга…
— Вы доверяете Фаджу, директор? — слова опять рвались из меня помимо воли. — Неужели то, что случилось в прошлом году, вас не убедило?
— Сириус, — произнес Дамблдор ровно, но с опять проявившейся в голосе властностью, — я надеюсь, что твое присутствие при нашем с министром разговоре развеет существующие сомнения.
Ага. Развеет. Министр может наобещать, чего угодно, а потом легко от своих слов отказаться. Кто с него спросит? Не я же, в самом деле?

Когда Дамблдор удалился, мы со Снейпом, не сговариваясь, разошлись в противоположные углы кабинета и старались друг друга не замечать. Однако, то я, то он нет-нет да и бросали взгляды в сторону друг друга. Как будто мы опять вернулись в школьные времена, когда после очередной стычки нам назначили совместное наказание. Я впервые осознал, что это было так глупо и так по-детски, что человеку постороннему показалось бы смешным. Но не мне. И не ему, я полагаю. Что-то все-таки мешало нам осознать, что мы в сущности в одной лодке и наше противостояние только раскачивает ее. «Когда-нибудь, — подумал я, — смогу, наверно, протянуть ему руку». Смогу. Но только, вероятно, когда борода у меня станет длиннее и белее, чем у Дамблдора. Хотя, не факт.
Чтобы отвязаться от этих странных и несвоевременных мыслей, я вышел в коридор и через каких-то пять минут услышал голос Дамблдора, которому вторило недовольное ворчание министра. Они появились из-за угла и Фадж совершенно предсказуемо застыл соляным столпом.
— Добрый вечер, господин министр, — не мог отказать себе в удовольствии полюбоваться на его обескураженную физиономию. Что? Не ожидали, что негодяй Блэк наберется наглости явиться пред ваши светлы очи?

Реакция Фаджа на ситуацию, которую вкратце описал Дамблдор, была тоже вполне ожидаема. Он откровенно перетрусил. Пытался возражать, представить это как провокацию. Но против доказательства, которое сидело сейчас привязанное к креслу и скалило зубы, возражать было довольно трудно. Меня в данном случае потряс Снейп. Когда министр, пропуская мимо ушей слова Дамблдора, как тетерев твердил «этого не может быть», повторяя эту фразу на манер мантры, мой заклятый друг внезапно сорвался с места, в два шага подлетел к Фаджу и задрал левый рукав мантии.
— Глядите, министр, — произнес он с несвойственной этому нынешнему Снейпу горячностью, тыкая рукой чуть ли не в нос твердолобому индюку, — темная метка. Его метка. Она начала проступать в еше с сентября и становится все отчетливее с каждым днем. То же самое говорил мне Каркаров. Вы ведь знаете, что это значит?
Фадж сбледнул с лица. Да уж, тут и знать ничего было не надо: все очевидно.
— И что же вы хотите от меня? — раздраженно всплеснул руками он, будто Дамблдор просил у него взаймы денег.
— Корнелиус, думаю, доказательств достаточно, чтобы пойти на самые решительные меры, — спокойно ответил Дамблдор. — У нас есть сведения о местонахождении преступников, но неужели я вправе принимать решение, как с этими преступниками поступить?
Я мысленно аплодировал директору. Вот она македонская хитрость! Получите, значит, министр, все ниточки в руки, и славу тоже себе заберите. В качестве бонуса, так сказать. Она нам без надобности.

Когда Фадж, пыхтя и ворча себе под нос, изволил отбыть, Дамблдор снова пристально уставился на меня. «Не знаете, что делать с зарвавшимся наглецом Блэком? — зло думал я. — А то поди еще награды за свой «подвиг» потребует».
— Думаю, мы все должны быть тебе благодарны, Сириус! — я даже вздрогнул. Отвык уже от этой директорской манеры озвучивать невысказанные мысли. Легилимент, черт его дери!
— Впрочем, торжествовать еще рано. Том — увы — способен заготовить такой сюрприз, что наших сил может не хватить.
— Так почему же не вмешаетесь вы? — с горячностью спросил я обвиняющим тоном.
И снова я лицезрел, как воздух в кабинете директора, куда мы оба явились после разговора с Фаджем, почти заискрил от властной силы, исходившей от его хозяина.
— Ты должен понимать это Сириус, ибо уже давно не ребенок, — голос Дамблдора доносился, казалось, из разных углов комнаты, — мое вмешательство разрушит ту хрупкую стабильность, которая существует сейчас в нашем обществе. Не об этом ли мы говорили с тобой в прошлую нашу встречу?
Ах, да. Политика. Политика, мать ее! Мне стало необычайно гадко. Дамблдор самоустраняется, чтобы — не дай бог — его не обвинили, что он рвется к власти на волне славы. Отдает честь поимки «преступника номер один» недалекому индюку Фаджу.
Директор понял мое состояние и смягчился.
— Сириус, я понимаю, ты беспокоишься за Гарри. И здесь мы с тобой солидарны. Обещаю, я сделаю все, чтобы оградить мальчика от беды.
— От беды? — я усмехнулся, впрочем, довольно невесело. — И от меня, я полагаю?
Дамблдор помолчал, уставившись куда-то в сторону, потом прикрыл глаза и провел рукой по лицу. И опять меня поразил его постаревший и усталый вид.
— Воспитание это большая ответственность, — изрек он после длительной паузы. — А в случае с Гарри эта ответственность стократ больше…
— Он обычный ребенок… — начал было я, но Дамблдор жестом остановил меня.
— Нет, Сириус, и ты это понимаешь. Надеюсь, что понимаешь. Вопрос в том, готов ли ты взять на себя такую ответственность. Возможно, однажды тебе придется переступить через себя, отказаться от своих принципов и идеалов. Такое может произойти… весьма скоро.
Я не понимал, о чем он, и мне был неприятен этот высокопарный, отдающий фальшью слог, но я сдержался, ибо видел главное: Дамблдор готов сдаться. На меня снизошло всепоглощающее, обволакивающее чувство торжества. Я победил. Победил Дамблдора. Как бы смешно и по-детски это ни звучало.
— Ради сына Джеймса я готов на все, — произнес я излишне пафосно, будто присягу на рыцарскую верность давал, ей-богу. Что ж, полагаю, что именно это хочет услышать от меня великий Альбус Дамблдор.
Он сверкнул глазами и едва заметно кивнул. Потом лицо расслабилось, он снова стал уравновешенным и мудрым директором Хогвартса и заговорил привычным учительским голосом:
— Пока нам остается только ждать. А тебе я бы порекомендовал навестить твоего друга, мистера Люпина. Полагаю, он не будет возражать, если ты временно поселишься у него.
Ага. Желает, что бы я был, что называется, «в доступе». Хм. Да я, в общем, не против.
Уже подходя к камину, я обернулся
— Профессор, можно вас спросить…
— … как я разоблачил преступника?
Черт! Опять он это делает. Играть в загадки с нашим директором, однозначно, дело проигрышное.
— Да.
— Вряд ли я вправе выдавать личные секреты Аластора. Он открытый человек и тайн в его биографии практически нет. Братемиус знал это, когда пошел на риск перевоплощения. И тем не менее, есть люди, которые знают о мистере Грюме чуть больше, чем все остальные, — он улыбнулся в усы. — Минерва оказала мне, а точнее нам всем, неоценимую услугу. Когда-то они с Аластором учились вместе и были очень дружны, — и подмигнул совсем не по-профессорски.
О-ла-ла. Строгая мадам МакГонагалл? Кто бы мог подумать.
Я понимающе кивнул и шагнул в камин.

Предыдущая главаСледующая глава