Глава 52. Сосуды Душ

— Чего-чего? Какие Сосуды? — перепросил Гарри.
Не то, чтобы с первого раза он не расслышал. Скорее даже наоборот. Слишком хорошо услышал, но проскочивший следом ассоциативный ряд не понравился совершенно.
Зарекался он там теории строить или нет, только мысли-то в голову шли сами. И не спрашивали разрешения.
— Сосуды Душ, — повторил Дамблдор. — Искусственно приспособленные в качестве носителей силы. То, что потом очень успешно использовал в своих планах Джеральд. И, надо ответить, использовал очень…
— Погодите, профессор, мне пока не до мистера Сорвина, — прервал его Поттер. — Почему искусственные? В чем?
— Во всем, — коротко ответил директор, но, видя, что ситуацию это не прояснило, решил уточнить: — Ранее взросление, магические способности… Да Мерлин Великий, Гарри, подумай: смогу ли я точно так же, как и сейчас, спокойно и конструктивно, обсуждать с кем-либо из твоих сверстников проблему возрождения Волан-де-Морта и уму непостижимые выкрутасы Корнелиуса Фаджа?
Пожалуй, с Роном или Драко это бы еще вышло. Более-менее — с Гермионой, Поттер представил ее на своем месте, и засомневался. Про Джереми уже и речи не шло — он и до смерти отца такие разговоры переносил с трудом, а что в его голове творится теперь… Одной Моргане ведомо.
Блэйз, Сандерс и Грисер, другие старшекурсники и знакомые с разных факультетов — Гарри перебирал в уме их всех. Старательно представлял, как они вот так сидят в директорском кабинете и распивают чай с Огденским, выслушивая свежие новости.
Которые только и говорят о том, как все плохо.
Нет, конечно, по поводу спокойного и конструктивного диалога Дамблдор все-таки зря сказал. Но с другими вряд ли вообще какой-нибудь диалог вышел, как это ни печально. А Гарри хотел бы — перспектива оказаться каким-то непонятным гомункулом его не прельщала.
— Чем раньше сформируется характер, чем быстрее наработаются навыки, тем скорее воина можно будет отправить в бой, — продолжал Альбус Дамблдор. — В древние времена продолжительность жизни была совершенно иная, взросление наступало раньше. На сколько лет ты себя ощущаешь, Гарри? Примерно. Как ты считаешь?
Поттер снова задумался.
Как минимум, старше и выше на целую голову — на пару-тройку лет — своих сверстников он себя точно чувствовал. А то и не только на пару-тройку. Но, с другой стороны, никто из них не влезал в такие передряги, какие за последние четыре года пережили Гарольд с друзьями.
Да и других братьев и сестер у Мальчика-Который-Выжил, раз уж на то пошло, не было.
— В твоем возрасте над этим не думают вообще, — подсказал Дамблдор. — А в семь лет над томами с разбором формул заклинаний по своей собственной воле никто не сидит. Хорошо еще, если «Я познаю Магический Мир» читают.
А ведь Драко жаловался раньше, что неуютно себя чувствует во время всех их «серьезных» разговоров. Мол, не по возрасту им это все, не их дело.
Прочувствовал, значит. Предчувствовал. Эмпат Мерлинов.
— Если снять весь этот налет переходного возраста и юношеского максимализма — а в твоей-то ситуации он сойдет очень быстро — под ними уже будет четко сформировавшийся характер. И жизненная позиция. Плюс ко всему, приличный багаж знаний. Кто в четырнадцать…
— Мне уже почти пятнадцать, — буркнул Поттер.
— Хорошо, в пятнадцать лет может похвастаться такими обширными познаниями?
— Кто учил и разбирался, тот и может, — снова возразил Гарольд.
— Одной учебой делу не помочь, — директор прошествовал к своему трону обратно. — Вспомни мистера Лонгботтома. Он старается, очень старается и учит. И только благодаря постоянной кропотливой работе ему уже который год удается вытягивать свои оценки на итоговых экзаменах. А вы с мистером Уизли и мистером Малфоем? Когда вы в последний раз так же прилежно занимались? Время, когда вас вытягивало изученное до поступления в Хогвартс, уже давно прошло, но оценки не изменились… Как считаешь, Гарри, почему СОВы сдают именно на пятом курсе?
— В пятнадцать лет в голове ветер свистеть перестает? — предположил тот, скрестив руки на груди.
— У кого-то он всю жизнь в голове — этот ветер. К пятнадцати годам, Гарри, четко становится видно, к чему у студентов явная предрасположенность. Что им дается само по себе, как, например, в случае с Травологией у мистера Лонгботтома. А что они учат постольку поскольку, больше из-за необходимости, чем из-за интереса и способностей. На третьем курсе с выбором дополнительных предметов ученикам дается возможность попробовать себя во всем, чтобы понять, почувствовать даже, чем они хотят заниматься. Дальше идет развитие способностей. А после пятого курса уже нарабатывание навыков, — переложив с одного места на другое свитки, Дамблдор подпер подбородок руками и в упор уставился на Гарольда. — Все зависит от скорости созревания, от скорости взросления, от заложенных природой талантов. Но мы вынуждены ориентироваться на общий уровень, а не на каждого в отдельности. Поэтому кому-то все дается легче, а кто-то вынужден работать и работать беспросветно… Вы втроем с мистером Уизли и мистером Малфоем сейчас бездельничаете, по большому счету. Но если вами как следует заняться, посадить за книги нормально, как и всех, то, думаю, вы бы уже могли сдать ЖАБА по уровню знаний и выпуститься из Хогвартса.
Пока что ничего такого, чего не знал бы Гарри, директор ему не рассказал. И ничего нового, если уж на то пошло, не раскрыл. Да, он всегда считал себя умнее и талантливее сверстников. Не во всем, но в отдельных областях — точно. И это было нормально.
Гермиона с легкостью могла бы ему дать сто очков вперед в нумерологии и астрономии. Малфой, правда, уже без такой легкости, — в чарах. Рон с полплевка — в зельях, правда потом бы корячился с трансфигурацией.
Каждый силен в своем.
Но Дамблдор тоже был кое в чем прав: слишком разнятся интересы, слишком большая пропасть в уровне сил. Да, всех воспитывают в разных семьях — да они трое с Роном и Драко сами тому пример — в разных условиях. Но есть же какие-то самые основные, самые общие вещи.
— Очень быстрое развитие. Определенные… психофизические аномалии. Большие задатки, серьезная магическая сила, а потом возможность стать проводником для еще большей силы. И это — еще до проведения ритуала получения сил Триады. Сосуд затачивается под принятие силы.
Сочетание получалось, прямо сказать, опасное.
— Представь, что будет, если пустить дело на самотек. Если позволить возрасти числу потенциальных магов Триады — волшебников с такими особыми дарованиями… В таком случае контроль и власть легко можно потерять.
— Но вы же сами сказали, профессор, что Триада была чем-то вроде регулятора баланса в свое время и что потом они должны были исчезнуть, — возразил Гарри.
— Да, магов Триады должно было становиться все больше и больше. Средний уровень сил, соответственно, падал бы. И со временем они перестали бы отличаться от других волшебников. Но об этом мы знаем сейчас — полностью смоделировать ситуацию удалось только после того, как магические потоки уже были искривлены. На момент же того, когда Знающие зарегистрировали первые скачки роста рождаемости волшебников и, соответственно, магов, пригодных для составления Триад… Тогда все это было неизвестно. Зато паника поднялась страшная, — и, понизив голос, директор добавил: — Так всегда и бывает при столкновении с чем-то новым, неизведанным, не имеющим готового решения. Начинается паника, суета, метания. И идиотские, ничем неоправданные в своей глупости поступки.
Альбус Дамблдор от самой Триады уводил разговор все дальше и дальше. От темы он при этом не особенно отходил, но Гарри почему-то казалось, что кое-что очень важное осталось нераскрытым. Упомянутым вскользь и тут же погребенным под другими образами.
Понять бы еще, что именно…
— Знающие, но при этом — делающие глупости? — с сомнением переспросил он.
— А они такие же люди, как и все. Такие же волшебники, просто имеющие доступ к закрытой информации и владеющие особыми техниками. Не всех магглов, владеющих ножом и вилкой и читающих «Таймс» за завтраком, в повседневной жизни ты отличишь от обезьян, Гарри. Как и не всех дипломированных специалистов-волшебников можно отличить от упертых, тупоголовых баранов. Знающий — это статус. Звание. Связь, тянущаяся к Триаде текущего временного периода. Но никак не показатель ума или силы. Их дело — сохранить накопленную мудрость, распространить ее дальше. Так и получается, что по большому-то счету, Джеральд от своих прямых обязанностей и не отступает.
— Но?
Гарри поерзал в кресле.
— Но в его случае мы имеем дело с особыми обстоятельствами, — мрачно сказал Дамблдор, снова откидываясь на спинку трона. — Видишь ли, случилась такая оказия… Его сын родился со способностями мага Триады. Предсказать это событие не удалось поскольку, во-первых, нынешние методы расчета именно Джеральд и изобрел. Раньше прогнозы делать не умели вообще, и способных составить Триаду находили, скажем так, постфактум. Если, конечно, древнее семейство, сверившись со всеми метками, само не бежало, подобрав все юбки, к Знающим, чтобы сообщить им радостную весь. Так вот, во-вторых, из-за переплетения потоков бесполезны стали даже метки. В-третьих же… А, в третьих, Гарри, мы не узнаем беду, стучащуюся в нашу дверь, пока не предстанем с ней лицом к лицу.
И опять Поттеру почудилось, что буквально только что упоминалось нечто очень важное, но директор очень быстро и аккуратно, не сворачивая с темы, перешел к другому.
— Вы, профессор, почему-то до сих пор ни разу не упоминали, что рождение в семье мага Триады — беда, — он попытался нащупать верное направление, то, что вызывало ощущение звона тревожного колокольчика над ухом: «Посмотри сюда, прислушайся, что-то не так!».
— А, по-твоему, это большая радость? — Дамблдор скрестил руки на груди. — Обладание большой силой и специфические возможности приносят счастье и всеобщую любовь? Необходимость участвовать в интригах сильных мира сего — дарит спокойствие? Постоянная борьба за выживание — о да, когда о Триадах было более-менее широко известно, не переводились желающие уничтожить то, что им не досталось — приносила мир? Гарри, мой мальчик, оглянись на прожитые тобой годы и скажи мне честно: инаковость принесла счастье вашей семье?
— Самое главное счастье, профессор, мой семье принес Темный Лорд, — с сарказмом ответил Гарольд. — Все остальное уже как-то, знаете ли, второстепенно.
— А кто он, по-твоему? — вкрадчиво осведомился директор. — В контексте нашего разговора, конечно.
А Темный Лорд был магом Атаки.
— Вы не про него спрашивали, а про мою инаковость, — попытался выкрутиться Гарри. Подлое ощущение собственной невыносимой глупости — ага, с Дамблдором решил спорить, ну, молодец, удачи — грозилось вернуться.
— Не ерничай, — сухо произнес Альбус Дамблдор, буквально пригвоздив его к месту тяжелым взглядом. — По-твоему, не будь ты магом Триады, как и Том Риддл, все закончилось бы так, как оно есть?
— То есть, вы хотите сказать, профессор, Темный Лорд к нам домой пришел из-за меня? — встрепенулся Гарри. Снова показалось, что он нащупал нужную нить и движется в правильном направлении.
— Я ничего не хочу сказать, — отрезал тот. — Главная проблема была и есть — в заблуждении. Твоем, моем, Нивеуса, Тома Риддла, Джеральда… Многих и многих людей.
И таким образом Дамблдор снова изящным пассажем увел разговор дальше от той таинственной темы. Гарри не мог сказать точно, почему он уверился в этом — о себе давало знать какие-то чутье, подсознательное чувство, что самое важно от него скрывают.
Хотя, казалось бы, ну куда уже важнее того, о чем они говорят.
— Поводом появления Тома Риддла на крыльце дома твоих родителей действительно было пророчество. Поводом, но не причиной. Так же, ваши с ним специфические способности — сопутствующий фактор. Причина же заключалась в ином. И теперь, после долго вступления, я наконец-то могу к ней перейти.
После этого он почему-то снова замолчал. И надолго.
Поттеру уже захотелось встать и пройтись туда-сюда по кабинету, чтобы размяться. Все тело затекло от неудобной позы, ерзанье с попытками сместить точку опоры перестали помогать.
Когда он уже дошел до пустующей жердочки Фоукса — наверное, где-то внизу, работает бесплатной доставкой целебных фениксовых слез — директор, наконец, соизволил вернуться к разговору.
Начал он, почему-то, со смешка. Гарри чуть не подпрыгнул от неожиданности. И, повернувшись, непонимающе уставился в ответ.
— Знаешь, Гарри, обдумывая все, что я уже рассказал тебе и что еще только собираюсь… — Дамблдор потер морщинистый лоб и снова отпустил короткий, даже нервный смешок, — меня не покидает ощущение абсурда. Сначала кто-то никак не мог нормально поделить между собой власть, и регулировать пришлось на мировом уровне. Всей магической системе пришлось меняться, чтобы сделать возможным существование наделенных неоспоримой силой регуляторов. И вот, вроде бы ситуация устаканилась, отпала надобность в этих регуляторах, но кому-то опять не сиделось спокойно! Опять нужно было сунуть свои ручонки и испортить отлаженный механизм… И так из раза в раз. Как только к нам приходят изменения, которые могут принести, наконец, порядок, мы сопротивляемся. Делаем все еще хуже. Не совет жрецов, так совет правящих семей! Не правящие семьи, так горстка замшелых стариков, которым последний ум от страха отшибло. Не десяток старых идиотов, так один насмерть перепуганный отец. Ты когда-нибудь видел, Гарри, как один-единственный человек, маг вредней руки и средних способностей, меняет историю на корню?
Лицо директора искривилось. И такого выражения Гарри Поттер не видел еще ни разу: брезгливость, отвращение, будто перед ними сейчас находилось какое-то на редкость премерзкое насекомое.
— Я — не видел. И надеюсь, что не увижу никогда такого кошмара. А Джеральд ведь так и сделал. Один. Сумел как-то. Ты думаешь, он всегда был такой пронырливой сволочью? О, нет, Гарри. На воспитание в себе должных ума и хитрости у него ушло порядка шести-семи столетий.
Гарольд где-то читал, что могущественные волшебники живут, в лучшем случае, лет триста. Причем, большую часть всего этого срока далеко не в состоянии первой юной свежести. Кто-то даже дотягивал до трехсот тридцати — красивая дата — но кроме щелкающей вставной челюстью развалины там уже мало что оставалось.
А тут у них, похоже, наметился новый рекордсмен, неучтенный статистикой.
Альбус Дамблдор навис над столом, опираясь на руки, и дохнуло от него какой-то странной силой. Не той, которую улавливали они с Роном и Драко, когда периодически напарывались на директора в гневе.
Что-то безумное старое. Усталое. Бьющееся в бессильной и отчаянной злости.
Может, до сих пор они путали? Может, именно это — отголоски силы мага Времени? А не спецэффекты с темной аурой, искусственным трепетом и прочими красивыми детскими игрушками.
— У Джеральда был сын. С перспективой стать магом Атаки, лидером своей Триады. Мальчик сильный и амбициозный, желавший показать, наконец, всему миру, кто тут хозяин. У мальчика — уже молодого мужчины к тому времени — был хороший друг и любимая женщина. Потом мальчика понесло захватывать власть. Пока набирал сторонников, делал себе имя и захватывал земли, любимой женщины вместе с хорошим другом у него не стало. В одночасье и разом, как ты понимаешь. Они, видишь ли, пару раз глянули на то, чем он со сторонниками вместе занимался на покоренных территориях, и решили, что надо с таким чудовищем что-то делать.
— Это вы сейчас намекаете на то, что, гхм, все проблемы в этом мире — от женщин и хороших друзей? — с явным скепсисом в голосе осведомился Поттер, снова отворачиваясь к фениксовой жердочке.
— Это я до тебя довожу мысль, что какие бы неприятности не вызывали женщины и лучшие друзья, они вполовину не так страшны, как неприятности, порождаемые родительской любовью. Или ее отсутствием. Так вот, двое заговорщиков с новым Темным Лордом разобрались быстро. Две трети против одной — это серьезно даже в случае мага Атаки. Особенно, если помогают всполошившиеся Знающие.
— А мистер Сорвин?
— А Джеральд ничего не знал. Он занимался со своим учеником, и ты его, кстати, знаешь. Сталкивался, во всяком случае, с его работой. Николас Фламель тогда как раз решил представить общественности первую версию своего Философского камня. Джеральду пришлось его спасать от разъяренных магглов — церковь, инквизиция, сам догадываешься, Гарри, приятного мало. А дома Джеральда уже ждал подарок. Как и всякий родитель, крепко любящий свое дитя, он до последнего был уверен, что все шепотки про безжалостную резню и оргии при луне — это только шепотки. Чтобы его, просвещенного Знающего, сын творил непотребства… — директор понизил голос. — Так вот, не поверил он и после — когда предоставили тела, опустошенные деревни, остаточные магические следы от ритуалов и отрубленную голову. Тут бы подвернулся Философский камень, но, оживлять он не может. Вечная жизнь? Пожалуйста, пока не переработается все до остатка. Но возвращение с того света — увы, — Дамблдор, как подкошенный, будто опустошенный весь, рухнул обратно на трон.
Про отрубленную голову и отцов директор помянул зря — проклятые память и ассоциации у Гарольда сработали в свою сторону, напомнили о собственных проблемах. О вчерашнем и Джеймсе Поттере.
Чай тут же запросился вон из желудка, вверх по горлу и — на свободу.
— Мы знаем множество примеров родительской любви, Гарри. Слепая, как у твоего отца, — следом за чаем обратно запросился и сам желудок. — Весьма… распыленная, как у твоей матери. Безоговорочная или в чем-то выборочная, как в семьях мистера Уизли и мистера Малфоя. Она бывает разной. И безумной, ушедшей за грань помешательства.
— Что он сделал? — коротко спросил Поттер.
Коротко, потому что тошнота не отступала, и слишком длинные предложения строить было чревато.
А еще потому, что Гарри не видел смысла разжевывать все причинно-следственные связи и обстоятельства. И так все ясно: виноват был Фицджеральд Сорвин, и хотел он, естественно, как лучше для своего сына.
Так Джеймс Поттер обычно поступал — вот Джереми сейчас с этого лучше, а на других плевать ему с высокой колокольни. И на то, что потом будет — тоже плевать.
Хотела как лучше — да, но получилось-то как обычно.
— Джеральд использовал то, что сделали до него — магические потоки. Те, что связывают всех магов Триады и обеспечивают линейное наследование силы. Поскольку его сын не ушел на ту сторону — сильная душа человека, погибшего насильственной смертью, обычно противится упокоению — у Джеральда образовалась прекрасная возможность сделать что-нибудь, что непременно усугубит ситуацию.
— И он, конечно, сделал.
— Прикрепил душу бедного неупокоенного мальчика к магическому потоку. И обеспечил ему этим постоянное перерождение.
Сосуды Душ.
В ушах аж зазвенело. Гарри зажмурился и помотал головой для верности. Звон не проходил.
Это Фоукс, оказывается, стучался снаружи в окно. Пришлось впустить.
Думать о Фоуксе — принесло же дурацкую птицу, сейчас опять обрыдает с ног до головы и будет выпрашивать прощения за недобитого василиска… кстати, а как там Ангуис? — было гораздо проще.
Проще, чем, например, представить, что есть на свете люди, которым хватает наглости и ума вытворить такое, что даже волшебникам кажется невозможным.
И что они все — поколения и поколения — копирка, снятая с чьей-то души.
— В минуты величайшего горя и потрясения людям свойственно хвататься за соломинку. И не важно, что именно эта соломинка окажется той последней каплей, которая переломит спину груженому слону. Великое счастье, когда такую «соломинку» не удается воплотить: страдания со временем проходят, память сглаживается, люди идут дальше. Но у Джеральда под рукой были двое оставшихся магов Триады, неупокоенный дух сына и его же голова. И обширные архивы Знающих, над которыми он работал очень давно — как раз из-за своего интереса к вопросу искривления магических потоков. Все факторы сошлись в одном месте, и уже несколько сотен лет он пытается сделать для сына то, свидетелем чему у Тома Риддла ты стал недавно.
Гарри нарочно ждал еще одной паузы в монологе директора, чтобы спросить. Не прерывал. Просто терпеливо ждал. Как тогда, на кладбище с Волан-де-Мортом.
Не надо бежать вперед Хогвартс-Экспресса.
Не надо бросаться грудью под «Аваду».
Не надо торопиться и лезть выяснять никому ненужную правду. И тогда никогда не узнаешь, что…
— Получается мы — копии?
Разговор выматывал. Но надо терпеть, особенно, если они, наконец, перешли от далеких и чужих проблем к куда более близким и личным.
— Во-первых, это называется «реплики», — поправил его Дамблдор. — Во-вторых, и да, и нет. До момента получения силы, так называемого «Вступления в силу», мы — это мы. Те личности, те сознания, которые были воспитаны в своих семьях под влиянием своих сред.
— А потом?
— А потом Знающий, ответственный за данную Триаду, должен простимулировать процесс принятия силы. Сначала кандидатам даются сутки на подготовку к принятию силы — нечто вроде разминки, даже разогрева мышц, если можно привести такую аналогию.
— Сутки… Получается, тот ритуал, что вы проводили для вызова духов, профессор. Тот, где «Именем моим…» и так далее. Это же была как раз стадия подготовки, так? Сутки, которые, якобы выделены душам Триады в нашем мире, — теперь уже Гарри нависал над столом, упершись ладонями в столешницу. Нависал над Дамблдором. — Но вы сами недавно говорили, что никакие души не…
Стоп.
Стоп-стоп-стоп.
Дамблдор говорил, упокоенные. Он говорил о призыве с Той стороны. О душах, которые, по идее, переходят во что-то иное.
Ни слова о душах, которые так и не покинули этот мир, ни во что и никуда не перешли и вообще завязаны на неких магических потоках.
— Дело не в словах — это просто слова, Гарри, — устало ответил тот. — Дело не в моем участии. Ты снова путаешь повод, причину и сопутствующие обстоятельства. Вы открываетесь силе сами, дело Знающих — только направить. И если бы Джеральд ничего не менял, после вашего решения действительно было бы дано время подготовиться к принятию новой силы. Я понятия не имею о ее объемах, природе и особенностях, и мне только известно, что за эти сутки вы должны целиком и полностью истощить свой магический резерв. Якобы, тогда станет легче ее принять.
— Но мы, получается, его и истощили. Драко — использованием щита, я — поглощением магии на области квиддичного поля…
— Погоди, Гарри. Так было раньше, до Джеральда. Теперь же за эти сутки привязанные к вам души его сына и двух других магов закрепляются в новых телах, накладываются на ваши, проникают — с каждым новым их призывом. И что теперь нужно для получения подлинной силы, вместо создания реплики с души, лично я уже не представляю. Если ты помнишь, я — ученик Фицджеральда Сорвина. И знаю, по большому счету, в данной области только то, во что он меня посвятил. Ну, плюс-минус некоторые личные изыскания. Так что каким образом теперь должен проводиться настоящий ритуал… От меня сокрыто.
В голове снова как будто бы тренькнул невидимый колокольчик. Только что в разговоре промелькнуло нечто очень важное.
Ритуал. Сутки на закрепление, на замещение. И Дамблдор, который в их случае пытался потянуть время. Предупреждал об опасности, говорил держаться настороже и не доверять.
Тянул время.
— Так вы поэтому ритуал тогда сорвали? Вы же сорвали его, так? Вместе с Грин-де-Вальдом, когда были молодые.
И когда Дамблдор поджал губы и молча отвернулся, Поттер понял, что попал в самую точку.
— Мне все казалось странным: если вы были учениками мистера Сорвина, если на кону стояло новое воплощение души его сына, о какой вообще жажде власти и попыткам самим приблизить Посвящение могла идти речь? — Гарри повысил голос. — Мистер Сорвин вас должен был выдрессировать, вбить в головы жизненную необходимость этого ожидания! Стали бы вы ввязываться в высшую магию и разрабатывать сложные ритуалы только ради получения того, что уже ваше? Двадцать лет ожидания? Тьфу! Да это же ерунда по сравнению с тем, сколько живут маги. И песчинка по сравнению с тем, сколько живет сам Сорвин… и, наверняка, с тем долголетием, которое он обещал вам.
— Только проблема в том была, Гарри Поттер, — резко вскинувшись, оборвал его монолог директор, — что нет у нас никакого долголетия! И свои годы я прожил только благодаря тому, что Нивеус, светлая ему память, как и положено магу Защиты, трясся за свою шкуру! И именно он прознал о причинах этих шестисот лет ни с чем несравнимого опыта у Джеральда. А когда он узнал… Да, мы постарались отсрочить появление третьего мага всеми силами. Ты прав, Гарри, сильнее жажды силы только инстинкт самосохранения. И желание выжить. А у нас его было вдоволь. Как и нежелания пожертвовать свою жизнь ради чьего-то там перерождения. Думаешь, меня пугает Том Риддл и его бесконечные игры со смертью? — Дамблдор приблизил свое лицо к лицу Гарри. — До Джеральда с его маниакальным желанием возродить, наконец, сына и дать ему подгрести под себя половину континента, Тому Риддлу еще далеко!
— Неужели ему так до сих пор и не удавалось? Вот ни разу? — не поверил Гарольд.
И слегка подался назад, потому что директор в нынешнем состоянии явно не обратил внимания на сокращение дистанции.
— По-твоему, если бы ему это удалось в полной мере, мы бы тут еще находились? И Джеральд столько возился бы сначала со мной, Нивеусом и Томом Риддлом, а теперь еще и вами тремя? — Дамблдор, наконец, обратил внимание, что вскочил с трона, и с усталым вздохом опустился обратно. Потерев лицо руками, он спокойно продолжил: — Я подозреваю, сработало нечто вроде механизма естественной регуляции. Навроде того, что в свое время сделал возможным составление Триад, а потом должен был вернуть эту возможность в небытие. Сначала Знающе, а потом и Джеральд привнесли сильные, дестабилизирующие всю систему изменения. А что делает любая система в таком случае?
— Разрушается?
— Любая система, Гарри, стремится, в первую очередь, к равновесию, к восстановлению баланса. Если достичь его не может — то да, разрушается. Это знают даже магглы. В нашем же случае, возможно, были выходы. Клапаны для выпуска пара, если можно так сказать. Ограничение на одну Триаду в одно поколение. Линейность наследования силы — выбрал одних, и предыдущие поколения, даже если они еще живы, потеряны. Невозможность замещения погибшего члена Триады новым волшебником… Все то, с чем мы имеем дело сейчас. А еще — очень короткий срок жизни у тех, кто силу все-таки принял, и необратимые изменения в тех, кто еще только может стать магом Триады. Мы теперь в магическом мире на положении калек, Гарри.
Все эти новости новизну уже потеряли. Да, Гарольд прекрасно знал, что «хуже быть не может» только во всяких сказках. В жизни хуже бывает, и даже еще как: он сам и все сучившееся — живой и далеко не единственный тому пример.
— Вы забыли еще одно ограничение, профессор, — напомнил он, возвращаясь в свое кресло и перекладывая к себе на колени тарелку с печеньем.
И с удовольствием захрустел.
Есть хотелось зверски. От нервов. От усталости.
От ощущения того, что, в принципе, он мог бы никого вчера не спасать. Может быть, и не стоило оно все этого, если сам Гарри теперь оказался в такой ситуации.
Он слизеринец. И в первую очередь заботиться должен о собственной жизни. Ах да, у него как раз сейчас с этой самой жизнью крупные проблемы наметились.
Еще больше чем есть, хотелось закончить уже этот разговор и уйти. Но пока еще было рано.
— Верно. Забыл, — вымораживающе-спокойным голосом произнес директор Хогвартса. — Невозможность сражаться для магов из разных поколений Триад. Думаю, Тому Риддлу этот запрет пришелся по душе. Ведь именно из-за него он больше десятка лет пытался вернуть свое тело, а вообще-то должен был погибнуть. Какое чудесное везение.
— Или тоже — магия, — мрачно предположил Гарольд.
— Может быть. В обычной ситуации я бы сказал, что и она не всемогуща. Но мы имеем дело с волшебником, которого последние годы — и его людей тоже — натаскивал лично Джеральд.
— Вы действительно не знали, что он помогает Пожирателям Смерти?
— Гарри, мой мальчик, он передо мной не докладывался. Наши собрания в Иллитрисе с другими его учениками — в Темной Аллее Джеральд окружил себя оставшимися Знающими, большую часть из которых сам же и обучил — ничего не значат. Я там только гость. Как и Джеральд — в Хогвартсе. Разные сферы влияния. Редко пересекаются, но если пересекутся… Получается, как сейчас.
— Но почему ему до сих пор не удалось вернуть сына? Почему, если Темный Лорд сумел вернуться.
— Разные виды колдовства, как я полагаю. Разные исходные условия. Великий магический регулятор равновесия, в который, я, правда, не верю, но на который иногда подспудно надеюсь. Как магглы — на своего таинственного Бога. А еще — нестабильность. Если ты так хорошо помнишь, что я говорил по тому или иному поводу, Гарри, то должен учитывать и ситуацию, порожденную действиями Джеральда — долгое время маги Триады не рождались вовсе. Я подозреваю, что насчет «вовсе» мой учитель сильно покривил душой, и кто-то да был. Но, раз он не получил желаемого результата до сих пор, то вряд ли они выжили и смогли принять силу…
— Эти маги были слишком слабыми? — расправившись с печеньем, Гарри сделал большой глоток чая.
Огденский виски на трезвость размышлений уже не влиял никак.
— Вернее, слишком обычными. Ты все-таки выводишь меня на этот разговор, Гарри, к этой неприятной теме, — Дамблдор снова вздохнул и прятал лицо в ладонях. — Я уже говорил: чтобы где-то убыло, в другом месте должно прибыть. Хотели, чтобы появление волшебников, пригодных для составления Триад, было легко прогнозируемо? Чтобы они рождались только в особых семьях? Получите спад рождаемости среди чистокровных и рост — среди магглорожденных, линейное наследование силы Триад и ограничения. Хотели привязать к наследуемым потокам чью-то душу, чтобы маг обрел бессмертие и перерождался до тех пор, пока не достигнет желаемого? Получите рост числа мертворожденных детей и еще большее искривление потоков. Действие и противодействие. Оттуда же берут начало и наши проблемы: Триад не должно быть в наше время, это заемная сила, исковерканная, испорченная вмешательством. И воздействует она на Сосуды Душ теперь иначе.
— Так это название мистер Сорвин придумал? Хорошо поиздевался.
— Да, у Джеральда с чувством юмора все в порядке. А с головой, увы, уже давно нет. Потому что ему явно мало вмешательств в мировой порядок, и свои эксперименты по преодолению ограничений он продолжает. Его не устраивает, что мы платим за магическую силу и силу своего ума долголетием. Здоровьем. Эмоциями. Привязанностями… Посмотри на себя, Гарри, снова вспомни своих друзей — мистера Малфоя и мистера Уизли. Очень скоро вы поймете, что все ваши выдающиеся способности скомпенсированы столь же выдающимися потерями. В семье, в любви…
— Гхм, профессор, вы меня простите, но по поводу последнего как-то сомнения возникают. Или вы говорите о каких-то более приземленных вещах?
— Нет, как ни странно, — впервые за весь их разговор директор улыбнулся, — как раз об эмоциях. Физиологическая сторона вопроса не страдает в данном случае. Нет только чувств.
— Как это — нет? А Рон со всеми девчонками Когтеврана, значит, прогуливается просто так? …А, да, не самый лучший пример. Тогда Драко — уж он-то к Блэйз… С другой стороны, они друг к другу просто привыкли, и родители за них все решили. Тогда еще остаемся мы с…
Или не остаются.
О природе своих чувств к Гермионе Грэйнджер Гарри как-то до сих пор не задумывался. Они просто были — и все. А если были, то какие? Дружба была, уважение было, интерес и восхищение — не каждая девчонка так здорово соображала. Может быть, Гермиона даже слегка раздражала. Временами. Потому что уж слишком здорово соображала, надо и меру знать.
Если зайти с другой стороны, то не сказать, чтобы она тянула на первую красавицу Хогвартса. Даже близко не тянула, хотя Святочный Бал показал интересные результаты.
Да в конце-то концов, после того же Святочного Бала они целовались! И явно не просто потому, что Поттер в собственническим порыве хотел испортить Виктору Краму вечер.
…А вот про Крама он тоже зря. О мертвых либо хорошо либо — никак. И да, Гарри сам теперь ближе к «никак», так что это и на него распространяется.
Веселенькое дельце.
Дамблдор за его размышлениями и выводами, к которым они приводили, наблюдал с какой-то грустной, понимающей усмешкой.
— Гарри, я ведь говорил и об эмоциях вообще. В нашем случае мистер Уизли — прямой тому пример. Гиперкомпенсация, попытка заполнить пустоты. Его одержимость мисс Чанг, повышенный интерес к сверстницам и обратная сторона — жестокость. Или взгляни на мистера Малфоя. Его нездоровый страх за себя и близких, осторожность, временами даже переходящая в откроенную трусость.
— А со мной что не так?
— Ты не знаешь, чего бояться, Гарри. Не знаешь, когда нужно остановиться, чтобы не перейти грань. Не можешь здраво оценить, стоит ли ввязываться.
— Теперь-то уж постараюсь, — Поттер глянул на него исподлобья, явно намекая, что последние приключения прибавили ему опыта в этом направлении.
— Придется, — согласно кивнул директор. — Иначе мы так и не сдвинемся с мертвой точки. И раз уж мы добрались до разговора о «мертвых точках». Мисс Делакур передавала какую-нибудь информацию о твоем нынешнем… состоянии?
Гарри откинулся на спинку кресла и помассировал виски.
Весь их разговор он выступал больше в роли слушателя. Впитывал информацию и пытался, как мог, ее переварить и разложить по полочкам — для себя. Получалось из рук вон плохо хотя бы потому, что информации этой были горы. Моря. Океаны. Масса деталей.
Дамблдор как всегда все берег на последний момент, чтобы потом выдать все разом. Нагрузить настолько, что впору было из головы все, что не относилось к их разговору, выкинуть — и то только ради того, чтобы немного отпустил опустошающий ступор.
— Со мной оставался Гербиус, — совсем, казалось бы, недавние события вспоминались с огромным трудом. Как будто Гарольд многопудовый камень ворочал. В гору катил. — Он говорил, что месяц продержусь, если не буду постоянно магию использовать.
Мысленно же Поттер возблагодарил директорскую предусмотрительность — темпоральные чары, лежащие на кабинете, позволили пару часов из этого месяца сэкономить.
Нет, он, конечно же, мог бы прийти к Дамблдору и позже. Чтобы все прояснить и расставить все точки над «i». Точно как, гипотетически мог бы рискнуть и использовать на квиддичном поле «Barathro Donare» с самого начала. Но тогда бы, как выражался Альбус Дамблдор, произошла накладка между сопутствующими факторами, причиной и следствием. Сильная такая, кровавая накладка.
Как и сейчас.
К Дамблдору все равно идти было нужно, даже если все предсказуемо — и обязательно — выльется — и вылилось — в долгую и утомительную беседу, после которой хочется голову засунуть под струю холодной воды и держать так, пока не полегчает. Или, чего уж мелочиться, сразу окунуться в Большое озеро. А потом очень долго проветриваться на крыше Астрономической башни.
…и слечь с менингитом еще на пару-тройку драгоценных — время все равно уходит, его никто не отменял — дней. Ладно хоть только дней, спасибо бодроперцевому зелью и настойкам.
— Значит, у нас есть месяц, — Дамблдор, почувствовав, что с неприятной для него лично темы разговор наконец-то перешел на тему, неприятную для оппонента, весь приободрился. — Давай же тогда подумаем, чем я тебе могу помочь…
Теперь, когда самое главное они выяснили — или до конца так и не прояснили, но сил терпеть дальше уже не было — Гарольд почувствовал нестерпимое желание как можно быстрее убраться из директорского кабинета.
— Сомневаюсь, что вы можете, профессор, — он покачал головой. — И я бы не хотел вашей помощи.
Сейчас он делал еще одну глупость. Несмотря на то, что недавно себя заверял — с ними покончено.
Таки прав был Дамблдор по поводу неверной оценки возможностей и отсутствия тормозов.
— Прошу прощения? — тот непонимающе уставился поверх очков-половинок. — А к кому же ты в таком случае намереваешься обратиться? К Джеральду, потому что все еще уверен, что он поможет просто так? К своим друзьям, один из которых помещен в особое отделение Святого Мунго, а второй в магическом плане полностью обессилел? Может быть, к матери или сразу к Тому Риддлу и Пожирателям Смерти? Или к Умертвию, в надежде, что они помогут еще раз? Гарри, давай мы обойдемся безо всей это ерунды и не будем больше тратить время зря…
— Постараюсь как-нибудь сам, профессор, — верилось в это слабо, но деваться было некуда. — Я уже говорил о том, что не доверяю вам. Это не значит, что я не верю вам или тому, что вы сейчас говорили — в такое сложно поверить сходу, но если уж поверишь, то обратного хода нет. Я не могу вам доверить решение своей проблемы. Не после того как вы, прекрасно зная, что это за, якобы, «духи Триады», весь год нам позволяли с ними контактировать.
— Гарри, послушай, а как ты себе вообще это представляешь? — торопливо заговорил Альбус Дамблдор, явно намереваясь его переубедить. — Я сразу вам сообщу, что, извините, молодые люди, но придется вам побыть наживкой? Потерпите, но проведите учебный год под угрозой быть замещенными слепками чужих душ?
— А почему мы вообще должны были через все это проходить? — повысил голос Поттер, невольно поднимаясь с кресла. — С какого такого Мерлина?
— А как еще ты предлагаешь контролировать Джеральда? Как удержать его от прямого вмешательства? Он бы непременно выяснил, что вы знаете обо всем! И действовал бы осторожнее, лишив меня вообще какой бы то ни было возможности ему помешать. И угадай, что бы тогда случилось? Мы бы проиграли! — директор грохнул кулаком по столу.
— А мы разве выиграли? Знаете, профессор, как-то непохоже!
— Мы отбили Хогвартс, спасли часть учеников и преподавателей, умудрились даже Фаджа не проворонить, хотя стоило бы… Тебе мало, Гарри? Может быть, ты знаешь способ, при котором потерей было бы еще меньше? А может быть ты и вовсе решил бы все миром и одним-единственным словом? — Дамблдор тоже вскочил.
— Не одним. Двумя, — коротко бросил Поттер, разворачиваясь к нему спиной. — «Авада Кедавра».
Самый мирный, бескровный и быстрый способ наведения порядка.
В несколько широких шагов за порогом кабинета, Гарри как следует хлопнул дверью об косяк.
И только уже на нижних ступенях, отдышавшись, вернувшись от незамутненной злости к унылому спокойствию, вспомнил, что так и не забрал волшебную палочку. Да и что сделать с собственным трупом, не решил. Даже не выяснил, у директора ли они, а то сам себе уже все расписал прекрасно… И тут такое ему на-гора выдали.
Отчаянно, до зубовного скрежета, захотелось побиться головой об стену.
Вот дурак-то! Нашел когда разругаться с Альбусом Дамблдором. Вопрос принципа, вопрос доверия, видите ли, сыграл. Не может он на Дамблдора полагаться, который их опять подставил. А то до сих пор он так не поступал, только фиалки за уши совал, ну как же.
Гарольд устало опустился на нижнюю ступеньку лестницы и обхватил олову руками.
Сам решит… Сам-то он нарешает, и еще как.
В Умертвии, конечно, не откажут. Но по дороге мало того, что провернут опять какой-нибудь ритуал с выгодой для себя — как с делегацией Дурмстранга вышло — так он еще и должен останется. А нет опаснее и мерзостнее обязательств, чем долг перед магами Умертвия Старшей ветви.
Обращаться к Рону и Драко сейчас — вообще не вариант. Втроем они, конечно, и горы с Пожирателями и Волан-де-Мортами свернуть могут, как показывала практика. Но обязательно при этом что-нибудь напутают, в чем-нибудь по мелочи облажаются… И — нет, вопрос своих личных жизни и смерти, положа руку на сердце, Гарри их командному духу доверить не готов.
Да и где его друзья-то сейчас? Им бы свои проблемы решить сначала. Срываться и бежать, путаться за месяц что-то наделать в компании безумца и полностью лишенного сил специалиста по Чарам… мантикоре на смех такое предприятие!
Кого еще директор предлагал? Пожирателей Смерти и Темного Лорда? Там-то просто с распростертыми объятиями ждут. Только там и ждут, ага, готовятся к приему уже. Хотя было бы неплохо у Волан-де-Морта проконсультироваться — один из немногих, получается, специалистов по возвращению с того света. Жаль, что по репутации и внутренним ощущениям от Умертвия ушел недалеко.
Еще был Фицджеральд Сорвин. Раньше, до разговора с Альбусом Дамблдором, Гарри бы к нему обратился в первую очередь. Как-никак серьезная фигура среди темных магов Англии, уважаемый человек, с огромными связями, Знающий… Который шесть веков ищет кандидатуры для слияния с душой его давно почившего сына. Нет, спасибо, не интересует.
Кто еще оставался? Мать? Замечательно, только под материнской юбкой от злых дяденек и нехороших чар Гарри еще не прятался. Это привилегия Джереми.
Ремус Люпин, самый замечательный крестный на свете. Постоянно пропадает по делам стаи и ищет способы свергнуть вожака-Сивого. Опять же, оборотням бы с луной разобраться сначала, чтобы решать вопросы бессмертия и воскрешения.
Оставался самый интересный вариант: профессор Северус Снейп. Но к нему лезть с просьбами было просто боязно. Как нашкодившему ребенку добровольно идти и сдаваться родителям — ну и нагоняй же светит за глупость!
На самом деле, глупость это все — чего-то опасаться, сомневаться, когда остался месяц до… До чего? Как «это» наступит? Просто потемнеет перед глазами, как после Смертельного проклятия — и все? Или сначала придет боль? Или искусственное тело, созданное Флер, просто рассыплется песком? Или будет долго и отвратительно гнить?
Так чего нужно бояться?
Гарри не имел не малейшего понятия. Не понимал, каково это — через какой-то там месяц, тридцать с чем-нибудь дней его не станет.
Как это вообще может быть?
Он убил Барти Крауча-младшего. Сражался с Пожирателями Смерти, с гриндиолу, с драконом, с воспоминанием Тома Риддла, с Квириусом Квиррелом… С чужим мнением, со своим братом и родителями.
Гарольду постоянно угрожала опасность. Да, к Мерлину все, его самого уже, фактически, убили! Причем, дважды.
Только понимания, страха и чувства песком утекающего сквозь пальцы времени это не принесло.

Предыдущая главаСледующая глава