Глава 12. Память

Вода действительно не остывала, и скоро Сириус заметил, что на лбу и висках появляются бисеринки пота и начинают стекать вниз. Он обвёл глазами комнату, словно оценивая её с точки зрения Джеймса, пытаясь понять, каково будет встретиться здесь. Взгляд его скользил по убогому интерьеру, на краткое мгновение останавливаясь то на столе, то на кровати, то на шкафе – одинаково чёрных и мёртвых в неверном свете, исходящем от двух свечных огарков и из-за приоткрытой печной дверцы. Вся эта мебель – прах, невесть как держащий форму. Стоящий возле кровати чемодан, вещи, небрежно брошенные на сушилку – прах от праха.
Сириус запрокинул голову назад и уставился в потолок.
Карта, заветная Карта – вот единственная стоящая вещь из всех, что у него были. Пройдёт несколько часов, которые даже не будут долгими и мучительными, и волшебная палочка Джеймса или Люпина, прикоснувшись к старому пергаменту, оживит его.
Вдохнёт в него жизнь, подумал Сириус и непроизвольно сделал глубокий вдох, будто собирался нырнуть в воду и оставаться там так долго, как только позволит объём лёгких.
От окна, вернее, от луны, висящей, казалось, прямо над «Кабаньей головой», исходил серебристо-голубой свет, от огня в комнате – красновато-оранжевый. Левая половина лица Сириуса в этом свете была словно отлита из свинца, правая же казалась раскалённым углем в растопленном камине. Вот такими яркими отблесками играет огонь на лице человека, что разжёг камин не для транспортировки, а для душевного разговора в кругу близких людей. А таким свинцово-серым бывает лицо только у заключённого в Азкабане. Сириус поднял руку, повинуясь моменту, потрогал щёки – правую, левую – и оскалился. Что за чушь, он уже Мерлин знает сколько лет назад покинул Азкабан, а общаться через камин ему просто не с кем.
Захотелось вытереть мокрое лицо. Сириус перегнулся, чересчур живо, пожалуй, через бортик ванны и потянулся за полотенцем. Вода, конечно же, никуда не выплеснулась, как ей и полагалось по заговору. Зато она спокойно стекла по мокрой руке Сириуса на пол и оставила там приличную лужу. Чертыхаясь, Сириус схватил полотенце и дёрнул на себя. Полотенце не сопротивлялось и даже услужливо развернулось, чтобы Сириусу было удобнее. Только-только Сириус подумал, что оно слишком длинное и дальний конец обязательно окажется на полу, в луже, прежде, чем он сможет его поймать, как полотенце со свойственной всякой неодушевлённой вещице тупостью проявило норов – не упало, но зацепило стоявший на столе подсвечник и скинуло его вниз. Удар получился довольно сильный. Огарки, правда, никуда не вылетели – не успели за время полёта почувствовать себя птенцами, которым самое время покинуть гнездо, – но оказались всё в той же луже и без шипения погасли.
Сириус замер в странной позе, с поднятой вверх правой рукой, в которой было зажато белое (условно) полотенце, и напоминал жертву крушения на гонках стиральных корыт, какие проводятся в мелких городских канавах во время летней магической ярмарки в Бристоле и пользуются большим успехом у публики. Справа сцену освещали блики от раскалённой печки, слева – холодное лунное сияние. Вкупе с гонками в корытах всё выглядело так, словно народная забава затянулось далеко за полночь, и на ярмарочной площади уже запалили гигантский костёр для сжигания всякой ненужной рухляди, включая чучело очередного министра магического сельского хозяйства, как это полагается по традиции.
Вода от перемещений Сириуса вздымалась гигантскими (в пересчёте на объём) валами, билась о стенки ванны, как штормящее море бьётся о каменную городскую пристань, и шума производила столько же. Сириус представил, каким будет выглядеть идиотом, если разбуженный подозрительными звуками хозяин приковыляет сюда, чтобы проверить, чем занимается посреди ночи его постоялец. Такая перспектива Сириусу вовсе не улыбалась, поэтому он аккуратно промокнул лицо, так же аккуратно отбросил полотенце на кровать и, стараясь производить как можно меньше движений, опустился в ванну. Шторм побушевал ещё с полминуты и затих, предоставив купальщику возможность развлекаться самостоятельно, без участия водной стихии.
Сириус снова откинул голову назад и, кое-как устроившись, посмотрел в окно.
Роскошное было бы зрелище, если бы не такое убогое. Это вид с чердака дешёвой таверны делает зимний пейзаж столь жалким? Красивые пологие холмы, покрытые хвойными лесами; деревушка, уютно примостившаяся в долине; верхушки деревьев и крыши домов под снежным покровом, и снег едва заметно искрится там, где на него падает лунный свет, а в каждом доме маленькое окошко светится жёлтым. Но никак не избавиться от мысли, что деревья под снегом кривые, облезлые и больные, потому что некому следить за лесом – на сотню миль окрест нет ни одного лесничего, кроме Хагрида, но и тот практически заточён в замке Хогвартс. Домишки в Хогсмите покосились и держатся вопреки всем законам физики – и магловской, и сквибовской, как ни прискорбно это звучит. Держатся на одной лишь магии, да и магии на них потрачено по минимуму, будто заклятие накладывали немощные старики, и сил у них почти не осталось…
Сириус невольно дёрнул плечом. Слабеющая магия у стариков. Так заставляет думать магловская логика, ведь у стареющих волшебников магические способности не слабеют никогда.
Он сощурился, разглядывая золотистые квадраты света – окна домов. Хоть убей, но никакая сила не могла заставить его поверить, что за светящимися окошками на самом деле семейная идиллия. Ведь там просто сидят одинокие пьяницы и заливают свою грусть-печаль дешёвым алкоголем.
Как ему это понятно…
Сириус тряхнул головой, отгоняя морок. Не надо приписывать вещам и явлениям собственные переживания. Вроде и не в каморке своей хогвартской находится, а что-то давит, сверху ли, изнутри, не даёт покоя. Совесть, что ли?
Он повернулся чуть на бок. Вода горячая, и она не остынет, и это хорошо, потому что иначе пришлось бы отогреваться вином.
Это действительно совесть?
Он посмотрел на чёрный потолок – во тьме чёрный, но он знал, что цвет не изменится и при дневном свете. Грубо обточенные балки, которых касался топор, но вряд ли касался рубанок, – он знал, какие они на ощупь: все размякли и могут раскрошиться от любого прикосновения, и с них готова сыпаться влажная труха, та, которая лет пятьдесят назад впилась бы в руку острыми занозами. Сириус уже видел такое, но в другом месте, при других обстоятельствах. Глаза его непроизвольно закрылись, а лицевые мышцы дрогнули, как бывает от внезапной боли, не обязательно физической.
Может это и совесть, в конце концов. Но прежде всего это память…

Мальчик, которого родители называли Сириусом, а друзья – Бродягой, стоял, подбоченившись, посреди школьного двора. Мать и отец в какой-то наивной вере – возможно, думали, что он будет светом их очей даже в самые тёмные времена, – нарекли его именем, которое носила звезда северного неба. Друзья же доподлинно знали: как и чем бы он там ни сиял, главная его роль – маячить где-то впереди и никогда не останавливаться, поэтому звали его Бродягой. Он сам выбрал себе это прозвище, одобрил и утвердил, и оно приросло к нему, как вторая кожа.
У него в запасе была ещё пара лет до того, как он в самом деле обзаведётся ею – кожей, покрытой чёрным собачьим мехом. Но сегодня он уже был псом – гончей, напавшей на кровавый след.
Симпатичный мальчик Сириус, старший наследник семейства Блэков, ждал на школьном дворе приятеля – одногодку и сокурсника Джеймса Поттера. У них был один интересный план.
Всю ту неделю шёл очень сильный снег. Видимость часто не превышала ста ярдов, и тренировочные полёты на мётлах отменили во избежание несчастных случаев. Студентов младших курсов предупредили – занятия на свежем воздухе всё равно будут проведены, так что нужно запастись инвентарём.
Кто-то писал родителям просьбы выслать срочной почтой волшебные санки, которые ездят безо всякой тягловой силы. Кто-то желал получить коньки – на озере спешно был организован каток. Для поддержания катка в рабочем состоянии замёрзшую поверхность озера постоянно чистили от снега закутанные в спальные мешки эльфы.
Факультет Когтевран совместными усилиями и при поддержке старшекурсников создал проект снежной крепости и собирался возводить её прямо возле школьных теплиц.
Те пуффендуйцы, которые совершенно не могли держаться на коньках и выпадали из любых санок, даже стоящих неподвижно, лепили в углу школьного двора статую какого-то животного. По мнению Поттера, больше всего это походило на тролля, но Сириус возражал, аргументируя свою позицию следующим образом: тролль, на его взгляд, был слишком страшным, чтобы пуффендуйцы могли хотя бы просто думать о нём, не то что делать его макет.
Гриффиндор часть личного состава «растерял» в разномастных играх. Основной костяк, однако, загорелся идеей провести ледовое побоище и тратил отведённое для урока на свежем воздухе время на заготовку огромного количества снежков.
Чем занимались слизеринцы, никто понять не мог до тех пор, пока шустрый Хвост Петтигрю случайно не подслушал один разговор. В результате все факультеты узнали, что играют слизеринцы в шпионскую партизанскую войну. Целей и задач её никто не понимал (гордый собою Хвост утверждал, что слизеринцы и сами не понимают). Однако все понемногу присматривались к действиям Слизерина, и результаты подобной настороженности не заставили себя долго ждать.
Когтевран полным составом объявил, что изначально задумывал свою ледяную крепость как форпост, и выбрал место не потому, что профессор Диппет разрешил строить именно там, а потому, что профессору Диппету было заранее объяснено – строить можно только там, в самом стратегически важном месте. Работали теперь когтевранцы с утроенной силой, в том числе на переменах, и скоро стало ясно, что они намерены в своём форте окопаться до тех пор, пока факультет Слизерин не замёрзнет насмерть, партизаня по пояс в снегу. Нагло заявляя, что сами будут греться имбирным пивом, когтевранцы таскали из столовой булочки и прятали их в ледяном морозильнике на стене своего форта.
Самые активные и бесшабашные пуффендуйцы («Без царя в голове», называл их Поттер) под разными предлогами исчезли с катка, вокруг которого топтались с коньками в руках, и оставили свои немногочисленные реактивные санки, зато сосредоточили усилия на возведении снежного зверя. Теперь он начал активно обрастать всякими щупальцами и рогами (так это выглядело со стороны), и Поттер со свойственной ему непосредственностью объявил за обедом, что Пуффендую удалось невероятное – создать гибрид дракона и озёрного кракена. Пока гриффиндорцы гоготали, давясь тыквенным соком и расплёвывая вокруг недожёванную рисовую кашу, Хагрид проявил к происходящему живой интерес, пересел со своего места в углу (изредка он обедал в замке) за факультетский стол Пуффендуя, провёл краткие переговоры и к вечеру присоединился к лепке диковинной статуи.
Гриффиндорцы наконец-то договорились между собой, для чего им нужны все эти горы снежков, и решили пустить боезапас на борьбу со слизеринскими шпионами. А в случае неприятельской атаки Поттеру, как самому меткому стрелку, полагалось возглавить оборону.
Следует заметить, что оборонять гриффиндорцам было нечего – у них не было ни крепости, как у Когтеврана, ни статуи, как у Пуффендуя. В Гриффиндор попадали люди храбрые, импульсивные, но к планированию не особо расположенные. Сириус, с почётом приглашённый в военный совет на одну из руководящих должностей, начал даже подумывать том, чтобы за определённую плату (в качестве валюты могли подойти, например, сладости) предлагать свои услуги Пуффендую и Когтеврану. Кто-то разнёс эту идею так далеко, что слухи дошли и до Слизерина. Гриффиндорцев тут же окрестили наёмниками, чего Сириус не мог стерпеть и на ближайшем совете объявил, что защищать они будут собственных престарелых родителей, жён и детей. Родители у них были в полной безопасности и в самом расцвете сил, жён и детей не было вовсе, поэтому Римус Люпин, чуть смущаясь, предложил защищать девочек факультета Гриффиндор.
Идея была принята на ура, и теперь вокруг расчищенной под каток площадки, где девочки катались на коньках, частоколом стояли гриффиндорские мальчишки и гордились собой.
Сириус в дозор никогда не выходил – девочки навевали на него скуку. Джеймс Поттер наоборот разрывался между желанием карать и защищать. Защищать он хотел одну из сокурсниц по имени Лили Эванс – довольно милую, но странную особу, водившую дружбу с врагом. Карать же хотел он именно этого врага – слизеринского заморыша Северуса Снейпа, известного в их кругу под прозвищем Нюниус.

По лбу стекали крупные капли пота. Сириус набрал пригоршню воды и плеснул себе в лицо. Легче не стало – горячая вода не могла остудить.
Память немилосердна.

Хороший мальчик Сириус Блэк стоял, подбоченившись, на школьном дворе и пытался в снежной пелене разглядеть своего приятеля Джеймса Поттера, который где-то шлялся явно без уважительной причины. Вместо этого он увидел добычу – на крыльцо вышел Нюниус Снейп.
Снейп был, что называется, беден. Выяснить подробности жизни его семьи не представлялось возможным: школьная политика насчёт конфиденциальных сведений была очень строга, сам же Снейп никогда никому ничего о себе не рассказывал. Но вездесущий Хвост и здесь отличился, разнюхав кое-что интересное. Так, по его словам, жили супруги Снейп неладно, беспрестанно ссорились, и Нюниусу доставалось тоже, если попадался под горячую руку. Денег в семье было мало. Что, впрочем, Снейпу-младшему удавалось очень хорошо скрывать от сокурсников: грязные волосы, старая мантия, обшарпанные учебники – всё это как нельзя лучше соотносилось с образом чёрного мага, а свою принадлежность к чёрной магии он выпячивал всеми возможными способами. Снейп всегда сторонился всех, даже своих товарищей по факультету Слизерин. Он знал о чёрной магии всё и выдавал свои знания в ответ на любую попытку узнать его самого поближе.
«Ты заметил? – спросил однажды Джеймс, когда они с Сириусом очередной раз стали свидетелями подобной «демонстрации силы». – Он всегда – всегда! – подменяет информацию о себе посторонней информацией, которой владеет. О чём угодно его спроси, хоть о том, что он ел на завтрак или какого цвета у него носки – и он обязательно сделает так, чтобы твой собственный завтрак перекочевал из твоего желудка на пол, или твои носки истлели. Парню явно есть что скрывать, и мы все знаем, что именно».
Без сомнения, речь шла бы о семейных дрязгах у Нюниуса дома, разговаривай Сириус об этом с кем-то другим, например, с Люпином. Но сейчас он говорил с Джеймсом, а у Джеймса в отношении Нюниуса был только один бзик – рыжая девица Лили Эванс.
«Джеймс, – говорил Сириус, – ну подумай: кто ты и кто он. У него нет никаких шансов. Эта Эванс явно разборчивая особа. Мало ли что там их связывало в детстве. Дразнили одну и ту же собаку через забор. Или их мамаши вешали бельё на соседних верёвках. Они же были почти соседями. Ерунда, и только. Говорю тебе – если захочешь покорить Эванс, сделаешь Нюниуса одной левой».
Джеймс не унимался.
«Ты ни черта не понимаешь в женщинах, Бродяга, – отвечал он. – Женщины любят завоевателей. Я должен её завоевать. Я должен победить Нюниуса. Побить его же оружием».
«Тогда придётся лезть ночью в Запретную секцию и выносить оттуда книги, – ответил Сириус. – Другого оружия против Нюниуса у тебя быть не может».
Джеймс подумал.
«Нет, – сказал он, – это низко. Недостойно. Я знаю Эванс. Стоит Нюниусу подпалить на ком-то штаны, как она уже знает – этот кто-то доставал его своими придирками, а он только защищался. Стоит мне сделать то же самое – и она потеряна навеки: она будет уверена, что я идиот, придурок и агрессивное животное. Да и не обыграю я его на его поле – он в чёрной магии, может, с младенчества практикуется. Мы же не знаем, какая библиотека у его родителей. Нет, магические методы надо использовать с умом».
И хороший мальчик Сириус Блэк был готов их так использовать. Стоило Нюниусу появиться на школьном дворе, как в голове у Сириуса что-то мелодично щёлкнуло, и план «Кара небесная» был готов.
Играл ли Нюниус в шпионов вместе со своим факультетом, сказать было невозможно. Сириус вполне допускал, что чем лучше шпион, тем он меньше похож на шпиона. Как бы ни презирали они с Джеймсом Нюниуса, лучшего шпиона, чем он, отыскать на территории замка Хогвартс было бы трудновато.
Сириусу было хорошо видно, что за вещица торчит у Нюниуса из-за плеча. Лыжи. Явно старенькие, как и всё, что у него было. Старые детские лыжи, на которых Нюниус, ещё более сопливый, чем теперь, катался с горки где-нибудь поблизости от дома, пока мамаша и папаша били в кухне посуду.
Лыжи были частью плана.
Снегопад не ослабевал, даже усиливался. Нюниус спустился с крыльца и отошёл немного в сторону. Снял с плеча лыжи, отцепил от них и воткнул в снег палки, стал отстёгивать зажимы, которые скрепляли их между собой. Маленькая рождественская ёлочка, наколдованная по случаю праздника, скрывала его от взглядов тех учеников, что выходили из замка.
Как раз в этот момент показался Джеймс. Он огляделся, стоя на верхней ступеньке, заметил Сириуса и бодрой рысцой поскакал ему навстречу.
Сириус уже сам подпрыгивал на месте от нетерпения.
– Ты чего? – спросил Джеймс; ему очень хотелось на каток, защищать Лили от потенциальной угрозы нападения.
– Сам чего, – ответил Сириус, разворачивая друга под нужным углом.
Джеймс посмотрел, куда требовалось, и увидел идиллическую картину: Северус Нюниус Снейп стоит на коленях под сверкающей нарядной ёлочкой и оценивающе разглядывает лежащие перед ним лыжи.
– Ха, – сказал Джеймс, понимая, что за этим кроется нечто большее.
– Ха, – согласился Сириус и кратко, но доходчиво разъяснил на пальцах свой гениальный «карающий» план.
– И самое главное, – добавил он в конце, – тут даже не в магии дело. Дело в том, что охотник, следопыт, должен ориентироваться на местности, без разницы, есть у него знание чёрной магии или нет. Мужчина испокон века защищал свой дом, свою семью. Девушки вроде Эванс охотнее выбирают того, кто проявляет себя во многих областях, а не в какой-то одной. Они любят разносторонних мужчин. Куда Нюниусу до этого эталона?
Джеймс подумал секунду и согласился.
– Мы будем что-нибудь ему писать? – спросил он.
Сириус тоже подумал, одним взмахом волшебной палочки организовал кусок пергамента и перо и нацарапал несколько слов. Перечитал, усмехнулся и дал посмотреть Джеймсу.
– Добавления будут?
Джеймс остался доволен текстом, однако взял перо и подрисовал что-то в углу. Сириус одобрительно хрюкнул и тоже подрисовал, рядом.
Снейп как раз застёгивал второе крепление, когда услышал знакомые голоса.
– Мерлин, а ты уверен, что его никто не перехватит? – говорил Блэк откуда-то с другой стороны нарядной ёлки. – Как-то мне боязно.
– Расслабься, – отвечал Поттер, явно бахвалясь. – Врагу не достанется. Знаешь, как шустро бегает? У-у-у! Не догонишь. Разве что на лыжах. Да и то я сомневаюсь.
– Ну ладно, – говорил Блэк с сомнением в голосе. – Но Джеймс, если кто узнает…
Затем снег заскрипел – два приятеля явно удалялись. Снейп только-только успел заинтересоваться, как разговор закончился. Он поднял палки и встал в полный рост, несколько раз переступив с ноги на ногу, чтобы примериться к лыжам.
В этот момент мимо очень быстро проскакал прямоугольный почтовый конвертик – пухлый, важный, с большой сургучной печатью поверх клапана и с симпатичной гриффиндорской ленточкой. Конверт прыгал на четырёх длинных голых ножках, острые коленки так и мелькали. Запечатан он был явно не очень хорошо – за ним тянулось облачко какой-то чёрной пыли и быстро оседало на снег.
Снейп несколько мгновений следил за удаляющимся конвертом, который оставлял за собой глубокие следы коленчатых ножек и едва заметную дорожку чёрной пыли, потом оттолкнулся лыжными палками и поехал следом…
Очень странно, но сегодняшний урок на свежем воздухе два закадычных друга – Джеймс Поттер и Сириус Блэк – провели на катке. Они выписывали сложные узоры, ловко объезжая катающихся девочек, и громко вели какой-то оживлённый и длинный, прямо бесконечный разговор о спортивном ориентировании. Каждый раз, как они проезжали мимо Лили Эванс и её подруг, они почему-то обсуждали одно и то же – как глупо выглядят волшебники, не способные найти дорогу из пункта А в пункт Б без использования магического компаса.
Урок на улице закончился, все потянулись в классы. Сначала была история магии, потом сдвоенные заклинания, потом ужин… Потом молоденькая профессор МакГонагал с перепуганным лицом выскочила из-за стола и побежала прочь из Большого зала, а следом за ней бежал маленький домовой эльф с куском пергамента в руке. Потом из кибитки вызвали Хагрида, и он явился с двумя огромными факелами и одним огромным страшным псом – своим волкодавом по кличке Клык. Потом профессора Диппет и Слизнорт, оба в тяжёлых зимних мантиях, вышли на улицу и сели в большие сани, в которые никто не был запряжён. Хагрид взобрался на козлы, и сани во весь опор понесли в сторону Запретного леса. Впереди, словно кто направлял его, летел Клык, опустив морду вниз, и оглушительно лаял.
А потом снова появилась профессор МакГонагал, бледная, как Призрачная Дама факультета Когтевран, и велела всем расходиться по своим спальням. Но никто не хотел расходиться, просто не мог. Потому что пропал человек. Ночью. Зимой. В Запретном лесу.
А потом волшебные сани вернулись, и профессор Слизнорт на руках внёс в центральный холл какой-то свёрток, закутанный в несколько мантий, и со всех ног бросился в медицинское крыло, где уже ждала мадам Помфри.
А потом профессор Диппет, стоя в большом холле, обвёл глазами толпу своих учеников и спросил, знает ли кто-то, что сегодня произошло и почему. И ответом ему была тишина.
Двое знали.
Маленький, но гордый Тёмный Маг Северус Снейп бежал за таинственным конвертом долго, очень долго. Он не считал минуты и часы, ему хотелось догнать и прочесть. Хотелось узнать, чего ради это всё. Сначала поодаль мелькали башенки и подсобные строения замка, потом стена, ограждающая территорию, потом было ровное поле, потом стали изредка попадаться деревья. Затем среди деревьев изредка стали попадаться полянки. Затем был сплошной лес, который стоял стеной. Где-то в стороне выло и топотало, но Снейп не обращал внимания.
Через какое-то время он заметил, что стало темнеть – не от того, что он в лесу, а от того, что наступил вечер: короткий зимний вечер, который за считанные минуты превращается в ночь. Но Снейп не боялся. Мало того, что у него есть волшебная палочка, которая в любой момент станет для него компасом, точно указывающим на Хогвартс, мало того, что и без палочки он с лёгкостью вернётся по своим следам – две глубокие борозды тянулись за ним от самого замкового крыльца, – так ещё и сыплющаяся из конверта пыль начинала светиться в сгущающихся сумерках, обозначая пройденный путь. Но Снейпу уже хотелось есть, да и устал он порядком – явно отмахал несколько километров. Финальным рывком он догнал-таки злосчастный конверт, схватил его в руки и засмеялся. Теперь все тайны Поттера и его лохматого дружка Блэка станут ему известны! Но какие мерзавцы, подумать только: так заколдовали конверт, что на него не действовали Манящие чары! Такого рода магию Снейп любил. Но иногда, особенно в случае с Гриффиндором, следовало применять и обычную грубую физическую силу.
Снейп подёргал конверт так и эдак, но тот не открывался. Пришлось комбинировать силу рук и силу волшебства. Наконец печать отвалилась, и конверт открылся.
В нём, несмотря на всю его толщину, была всего одна маленькая бумажка – какая-то личная записка. Порядком разочарованный, Снейп выудил её с помощью волшебной палочки (руки начали замерзать, и пальцы плохо его слушались). На бумажке была всего одна фраза и какие-то закорючки внизу. Разобрать написанное было уже трудно, и Снейп подсветил себе волшебной палочкой с помощью заклятия Люмос.
На бумажке было написано: «Приятной прогулки, ваше благородие». И две кое-как нарисованные картинки: маленький, с трепещущими крылышками снитч и отпечаток собачьей лапы.
Поттер и Блэк подписались.
Снейп был настолько ошарашен, что перечитал фразу несколько раз, в том числе вслух. Ничего не изменилось. Пока на записку не упало несколько снежинок.
Что бы два малолетних хулигана не наколдовали, снег явно входил в систему. Он стал последним звеном, и магическая формула заработала в полную силу. Судя по всему, попадание снега на записку означало, что конверт вскрыт, то есть получен адресатом. В течение минуты после получения конверт самоуничтожался вместе с содержимым. Причём самоуничтожался весьма и весьма оригинальным способом. Снейп даже не успел испугаться, когда раздался лёгкий хлопок и бумажка, которую он держал в руках, превратилась в облачко чёрной блестящей пыли. Снейп замахал руками, разгоняя пыль, но она сама по себе растворилась в воздухе. Огонёк на конце волшебной палочки медленно погас.
Разозлившись сразу и на себя, и на письмо, и на всех представителей Гриффиндора, сколько их там было за века существования факультета, Снейп решительно повернулся и готов был двинуться в обратный путь. Он поднял руку над головой и повторно скомандовал: «Люмос!»
Ничего не произошло. Не стало не только светлей, палочка не загорелась даже на кончике. Снейп повторил заклинание. Снова безрезультатно. Тогда он решил, что от холода у него плохо двигаются губы, и произнёс заклинание про себя, невербально (он прекрасно это умел, без этого, он считал, в чёрной магии делать нечего). Свет не появился. Палочка словно замёрзла, пришло ему в голову. Он прогнал эту мысль и попытался, неуклюже поворачиваясь вокруг своей оси и отталкиваясь палками, вернуться на собственные следы – в конце концов, по глубокой колее можно ехать и в темноте.
Следов не было. Думая, что просто не может разглядеть их в сумерках, Снейп нагнулся.
Едва заметная пыльца, чёрная и блестящая, покрывала снежный наст у него под ногами. Сверху падал снег, но не ложился где попало. У самой земли его словно подхватывало ветром и сносило прямо на пыльцу. Больше всего её лежало в лыжных колеях, оставленных Снейпом, потому что он ни на сантиметр не отклонялся от следа, оставленного конвертом. Больше всего снега сыпалось в колеи. Десять минут такой слаженной работы магии и природы, и колея исчезала, словно её и не было.
Снейпу стало не по себе. В голову, в замечательную, светлую изнутри его голову пришло вдруг, что он никому не сказал, куда направляется. Что он не ел уже несколько часов. Что мантия и обувь у него промокли. Что впереди ночь.
Что он в Запретном лесу.
Он лихорадочно потряс свою последнюю надежду – волшебную палочку – и велел ей указывать направление на замок Хогвартс. Палочка не реагировала. Он пробовал вербальные и невербальные варианты заклинания, но ничего не помогало. Он пробовал вызвать поток горячего воздуха, чтобы высушить одежду, пробовал приманить шишку, валяющуюся под деревом в шаге от него, пробовал наколдовать букет чертополоха – что угодно, лишь бы она заработала, лишь бы исполнила заклинание.
Но палочка оставалась глуха, нема, мертва. С тем же успехом он мог отдавать команды сломанной ветке, простёршейся у него над головой.
И тогда он понял, что происходит. Письмо не только рассыпалось в прах. Этот прах был модифицированным заклятием «Ступефай». Палочка, если так можно выразиться, остолбенела.
Снейп понял, что проиграл всухую.
Больше его не волновало, что он застрял один в Запретном лесу. Его волновало, что среди его одногодков есть люди, владеющие белой защитной магией лучше, чем он владел чёрной. Он больше не злился и не отчаивался. Он знал – ему нужно работать, больше работать. Для этого надо было вернуться в замок живым. И если стоять на месте, не вернёшься никогда.
Всё время, что он ехал по лесу, местность пусть немного, но заметно поднималась. И он решил ехать вниз. Он просто оттолкнулся палками, старыми бамбуковыми палками, и направил свои старые детские лыжи туда, где, по его мнению, стоял замок Хогвартс.
Пёс Клык нашёл его лежащим в снегу всего в каких-нибудь трёхстах метрах от хагридовой кибитки.

Вода горячая, очень горячая.
Они делали много разной дряни. Фактически, они перепробовали всю дрянь, какую только можно придумать.
Взгляд снова упирается в потолок, в чёрные гниющие балки.

Вслед за Слизнортом и Диппетом в центральный холл вошёл Хагрид. Никто не обратил на него внимания, и только Сириус заметил, как он что-то прислоняет к стенке в углу.
Лыжи. Старые детские лыжи Северуса Нюниуса Снейпа – облезлые, сцепленные между собой ржавой металлической защепкой (он, должно быть, вынул её из кармана Снейпа), с бамбуковыми палками, надетыми на загнутые концы.
Ночью Сириус пришёл в центральный холл и украл лыжи. Он нёс их в руках, петляя по тёмным коридорам, и чувствовал, насколько они старые, ободранные, рассохшиеся… нищие. Он спрятал их в Выручай-комнате до следующего раза.
Следующий раз настал следующей ночью. Сириус и Джеймс явились в Выручай-комнату, растопили в ней камин и сожгли лыжи дотла. Когда огонь погас, Джеймс выудил из пепла металлические детали – острые наконечники палок, крепления, зажим – и с помощью заклинания превратил их в ржавую труху. Они взяли холщовый мешочек, сгребли в него пепел и ржавчину, вынесли на площадку Астрономической башни и вытряхнули. Пепел подхватило порывом ветра и унесло прочь. Они вернулись в свою спальню и никогда больше не разговаривали об этом.
Через неделю Нюниус опять появился на занятиях. Ничего в нём не изменилось, разве что он ещё больше стал проводить время за книгами и ещё настойчивее просил у профессора Слизнорта подписать ему разрешение ходить в Запретную секцию библиотеки.
Он был третьим, кто знал всё, что произошло. И он тоже ни слова об этом не сказал.

– Мерлин, – тихо сказал Сириус, закрывая глаза. – Мерлин, старик… Ты ведь прощаешь идиотов?
Он даже не мог остудить проклятую воду, чтобы охладить пылающее лицо. Из-под ресниц выкатилась солёная капля и смешалась с потом.
– Мерлин, ты прощаешь нас… или отсрочиваешь наказание?
И ответом ему была тишина.

Предыдущая главаСледующая глава