V. Ne tentas aut perfice

…Удар, еще один, сталь бьется о сталь в по-осеннему холодном воздухе. Она словно вернулась на пять лет назад, внезапно вспомнив, как сэр Годрик учил ее фехтованию, и как она боялась ошибиться, и как тогда болели предплечья от тяжести клинка. Сейчас они болели не меньше. Может, от продолжительности боя, а может, потому, что в последнее время она мало занималась фехтованием, уйдя с головой в боевую магию…
Но долго думать об этом у Ровены совсем не было времени. Ее противник, крепкий норманнский мужчина, быстро наступал, заставляя ее только ставить блоки и лишая возможности сделать хоть один нападающий удар в ответ. Он не был магом и поэтому перевес все же был на ее стороне, но использовать магию против маггла казалось Ровене слишком недостойным.
Вцепившись в рукоятку меча, она также крепко сжала зубы, пытаясь не уступать противнику. Дыхание сбилось, волосы налипли на лоб, мокрый от пота, руки ныли. Кроме того, ужасно отвлекал тот факт, что оба они все еще находились в седле на лошадях, которые нервно перетаптывались, ржали и только мешали.
Удар, еще, блок справа, слева… Между их столкновениями Ровена тщетно пыталась вглядеться в лицо норманна, скрытое железом забрала. Его глаза горели яростью, и она никак не могла понять, почему этот мужчина так ненавидит ее, ведь она не сделала ему ничего плохого, она просто защищает свою жизнь. Но именно сейчас Ровена с ясностью впервые осознала, что ее жизнь зависит от нее самой. Стоит ей дать слабину и противник с удовольствием проткнет ее насквозь.
Вдохновленная этой мыслью, она перешла в наступление, прочитав удивление в норманнском взгляде и улыбнувшись про себя. Удар! Еще! Еще, еще! Теперь ей не было страшно. Наоборот, какая-то неведомая сила разбудила воина и в ней. Ей даже хотелось этих лязгов стали о сталь, этих ноющих рук, этих горящих ненавистью глаз…
Сквозь дым пожаров, мельком в толпе она видела, что и сэр Шэклболт находился в возбуждении боя. С мастерством истинного волшебника он отражал боевые заклинания норманнского колдуна. К их счастью, магов осталось немного, и Шэклболт с Гриффиндором взяли их «огонь» на себя, защищая жителей деревни.
– Ne gladium tollas, mulier! – резкий грубый голос норманна вернул ее к действительности.
Меч врага неожиданно и стремительно рассек воздух рядом с ее головой. Охнув, она попыталась блокировать удар, но безуспешно. Второй взмах противника выбил меч у нее из рук, оставив царапину на предплечье, тут же отозвавшуюся жгучей болью. Враг был настроен решительно и недвусмысленно.
Безоружная, она панически огляделась, рванув поводья назад. Афелиат возмущенно заржал. Рука резко дернулась к волшебной палочке. Единственной мыслью, которая пронзила ее сознание, было острое желание жить. И еще – жгучая ярость в самом центре груди. Сейчас она ненавидела норманнского захватчика также, как и он – ее. И где-то в глубине души, она даже почувствовала что-то общее между ними.
– Pulsus! – заклинание произнеслось само собой, со всей ненавистью, на которую она только была способна. И в последнем взгляде врага Ровена прочитала недоумение.
Доработанное ею заклинание Удара и Левитации, поднимающее предмет в воздух и отбрасывающее его… Никогда раньше у нее не получалось выполнить его так хорошо, несмотря на то, что она уже устала менять мишени на заднем дворе после своих тренировок. Годрик бы похвалил ее за такую работу.
Глядя на поверженного, потерявшего сознание норманна, что упал в грязь, под ноги топчущихся лошадей, рядом с другими ранеными и убитыми, Ровена чувствовала удовлетворение. И удивлялась сама себе. Где-то далеко у нее мелькнула мысль, что наверное для того, чтобы заклинание сработало, не нужны было искать верных формул, она всего лишь должна была испытывать настающую ненависть, настоящее желание причинить врагу боль… А она и не знала, что была способна на такие чувства…
Короткий резкий вскрик заставил ее обернуться.
Совсем рядом еще один варвар схватил за плечи рыжеволосую бедно одетую крестьянскую девушку. Вцепившись ей в волосы, растрепавшиеся огненной рекой по плечам, он грубо подтянул ее к себе. При виде чего, ярость накатила на нее волной.
Ровена не могла смотреть на это. Она и сама не знала, что возмутило ее больше – то, что мужчина опустился до того, чтобы пользоваться своей силой против слабой женщины, или то, что этот мужчина был норманнским захватчиком.
Ровена призвала свой меч с земли, не обращая внимания, что он перепачкан деревенской грязью, и направила Афелиата к увиденной сцене.
Она больше не могла находиться в стороне:
– Оставь ее, животное! – Ее голос ей самой показался чересчур громким, хотя у нее мелькнула мысль, что чужеземец ни слова не понял.
Рыжеволосая крестьянка тихо охнула и дернулась прочь – к дому: опустившись на колени, она что-то искала в грязи. Сквозь марево пожаров, Ровена не разобрала, что именно. Она сосредоточилась только на своем противнике, который был вооружен лишь волшебной палочкой.
Ровена оказалась быстрее. Стремительно выбив палочку из рук норманна, она усмехнулась его изумленному выражению лица и спрыгнула с лошади. В следующее мгновение она резким движением рассекла воздух у него над головой, заставив чужеземца отступить к стене дома, и приставила меч к его горлу.
Норманн впился взглядом в ее лицо. Она чувствовала его страх, его желание жить, видела, как сбившимся дыханием выходит изо рта пар в осенний холодный воздух… Она сознавала свою власть над ним, и это оказалось приятным ощущением. Сейчас для этого жалкого забитого в угол мужчины, она – еще девчонка – была богиней возмездия и правосудия, той, в руках кого была его жизнь. Какое-то время Ровена наслаждалась этой мыслью и своим положением.
Ее отвлек шум. Топот копыт. Она кинула мимолетный взгляд в сторону: разорив Саутфлит, норманны двинулись прочь мимо полыхающих домов и плачущих детей и женщин.
Она перевела взгляд обратно на свою жертву, отметив, что рука, державшая меч, начинает затекать. Чужеземец все также не сводил с нее взгляда, и единственным чувством, которое Ровена испытывала была – нет, не ненависть, – жалость. Она вдруг осознала, что не может, – и более того, – не хочет, убивать этого напуганного противного ей человека.
Она надменно вздернула подбородок и произнесла на латыни:
– Как твое имя?
После некоторого молчания он тихо ответил:
– Льюис.
Ровена прищурилась:
– Ну что ж, Льюис. Ты мой должник. Ты знаешь, что такое магический долг?..
Он ничего не отвечал, все также продолжая сверлить ее взглядом:
– Ты мой должник, – повторила она, усмехнувшись, – потому как я дарю тебе жизнь. И где бы ты ни был, живи с тем, что ты существуешь благодаря саксонке.
Она убрала меч и наблюдала, как, не веря своему счастью, он, постояв немного в замешательстве, кинулся прочь, вслед уезжающим. Ровена смотрела еще какое-то время на них – захватчиков, победителей, покидающих разрушенную деревню с награбленным добром. Странное горькое чувство разрасталось внутри.
Из задумчивости ее вывело ржание лошади. Афелиат?.. Она резко обернулась, пытаясь разглядеть пространство сквозь марево. Ее жеребец испугано топтался рядом с догорающим домом.
Тем самым домом, который принадлежал той рыжеволосой крестьянке, что она спасла. Ровена огляделась – девушки нигде не было. А может, ее просто трудно было разглядеть в тумане.
Взяв Афелиата под уздцы и пытаясь его успокоить, Ровена произнесла заклинание Aguementi, вызывающее воду, направив его на полыхавшее жилище. Но усилия были бесполезны. Поток был слабым, а пламя занялось довольно давно, и соломенная крыша уже догорала. Через минуту начали рушиться балки и перекрытия. Крыша провалилась совсем, разбрызгав с жутким треском сноп искр. Следом затрещали стены. Буквально на глазах, дом превращался в обугленные руины.
Ровена заворожено смотрела на пламя, не в силах оторвать взгляда. Рядом нервно фыркал Афелиат. Она прислушивалась к себе. И ничего не обнаруживала, кроме странной поглощающей все опустошенности.

***
Именно сейчас, почему-то ей вспомнилось, что когда она была маленькой девочкой, то могла совершать удивительные вещи, почти такие же, как если бы у нее была волшебная палочка. Как и все дети, у которых начинали просыпаться волшебные способности в раннем возрасте, она могла передвигать взглядом предметы, ломать вещи, заставлять трескаться стекла, если она сердилась. Но лучше всего у Хельги получалась магия природы. Особенно, когда настроение было прекрасным. Тогда взглядом она могла вырастить около десятка цветов – в основном, омелу, которая так почиталась кельтами. Если настроение было ниже среднего, то ей удавалось вызвать небольшой ураган или сильный ливень… Она сама не понимала, что творит, просто выплескивала все, что накопилось внутри, и все ее чувства, все страхи, переживания и радости всего лишь находили отклик в окружающем мире. Она чувствовала его. Он был живым. И он был частью ее, как и она – его.
Она вспомнила, как убегала в лес почти на весь день, чтобы эта связь стала еще сильнее. Словно она была маленьким лесным спиритом. И этот дикий мир лесов тянулся к ней. Маленькие пикси и цветные феи, напоминавшие шуршанием крыльев стрекоз, часто кружились вокруг. Белки приносили ей совсем зеленые дубовые веточки, которые пригождались в отварах. И даже единороги позволяли гладить себя. Иногда она вылечивала их раны, гладила по золотистым, горящим в солнечном свете, гривам… Она могла весь день так просидеть, изучая цветы, что росли вокруг, а потом замечала, что солнце уже клониться к закату, и ей давно пора быть дома. Хотя, задержись она в лесу чуть подольше до наступления темноты, никто из его обитателей не посмел бы причинить ей вреда. Светлые открытые леса Ирландии казались намного приветливее, чем здесь – в Англии с их вечной мрачностью и туманами.
Странно, но эти способности взаимодействия с природой не прошли со временем. Она и сейчас умела многое из того, что обнаружила в себе тогда в детстве, просто сейчас эта магия была под контролем и не так бурно выходила наружу. Ее научила этому Эрерху.
Хельга грустно улыбнулась. Вспоминать детство было любопытно. И любопытно было прислушиваться к себе. Хотя внутри щемило от тоски, что оно больше никогда не повториться. Но от этих воспоминаний веяло добротой и нежностью, словно от парного молока, и они растекались теплом по телу.
Единственное, о чем она жалела – она никак не могла вспомнить своих родителей. А может, их и не было никогда?.. С самого раннего детства она жила у Эрерху, сколько себя помнила. И часто будучи ребенком выпытывала у нее, кем были ее родители и где они… Но Эрерху отмалчивалась, или резко пресекала подобные расспросы. Постепенно Хельга смирилась с этим, решив для себя, что ее родители – окружающие ее поля и леса. Что она – дитя природы. Дочь равнин и ветра. Зеленых листьев и дождя… Она верила в это всем своим наивным сердцем ребенка.
Там, в Ирландии, где прошло ее детство, все было другим. Ярко-зеленые холмы, перемежающиеся широкими бесконечными пашнями… Шумящие, словное поющие старинные песни, ручьи и огромные ветвистые дубы, поросшие омелой… старые замки Великих королей и кельтские идолы и жертвенники… И люди, люди там тоже были другими – не такими жестокими, не такими замкнутыми и угрюмыми…
Они любили пить херес и эль, любили петь, рассказывать истории… танцевать… Господи, как они танцевали!.. глядя на них, невозможно было усидеть на месте. Они любили праздники и праздновали все дни напролет… И обожали хвастаться друг перед другом – чем угодно… а еще они любили магию… Они знали ее, даже если были магглами, они не чурались волшебного мира, ни эльфов, ни гномов, ни фей… Наоборот, часто магглы обращались к местным колдуньям, когда болел их ребенок… или вступали в сделки с леприконами и гоблинами, когда у них кончались деньги… Конечно, сделки эти были отнюдь не в сторону обнищавшего маггла, но те, кому удавалось выйти сухим из воды, потом могли хвастаться до конца своих дней. Истории эти обрастали придуманными подробностями и переходили от одного к другому…
Ирландия, Ирландия… Это слово словно перекатывалось на языке подобно строчке из песни. Когда-то здесь жили и правили друиды… о них рассказывали много интересного и таинственного. Некоторые из кельтов до сих пор хранили их тайны и владели несколькими секретами. Они передавались только из уст в уста, на особом языке, от старшего младшему. И Эрерху тоже была одной из них. Она знала много, очень много. И выбрала себе ее – Хельгу, – чтобы передать ей все эти тайны, когда настанет час…

***
Позже, Хельга сидела на заднем дворе дома, точнее, на заднем дворе того, что когда-то было домом. И смотрела на тлеющие бревна, что раньше держали крышу. Там под этими догорающими балками и разрушенными стенами лежала Эрерху. Обряд сожжения был исполнен. Ее пепел, должно быть, срастется с землей…
Все произошло, как и говорила старая друидка. Демоны, пожары… Все в точности. Кроме одного. Знак. Его так и не было. Если, конечно, не считать знаком появления этой гордой незнакомки с мечом. Но что он должен был ей рассказать, Хельга не понимала.
Она обняла себя за плечи – стало холодно, потому что солнце скрылось, и появившийся влажный туман пробирал до костей. Хельга не могла забыть эту девушку. Как храбро и даже высокомерно она разговаривала с варваром, как чужеземец побледнел… Хельга не видела, что было дальше, она кинулась искать свитки Эрерху. К счастью, большинство из них не попали в грязь и были невредимыми.
Потом она стояла и смотрела на свою спасительницу. Она вглядывалась в нее, пытаясь понять – откуда столько силы в этом юном существе, столько невероятной жизненной стойкости?.. Но все-таки, она была совсем еще ребенком – хрупкая, тонкокостная, с узкими плечами… Волосы ее растрепались, на лице были грязные полосы, рукав на плече разорван с запекшейся кровью…Но, кажется, она даже не замечала своих ран. Она стояла и смотрела на догорающие руины жилища потерянным взглядом. И этот взгляд не был взглядом ребенка. Полный печали, он, казалось, говорил о том, что раны, которые были внутри нее, жгли ее гораздо сильнее, чем те, что были снаружи…
Хельга так и не решилась подойти к ней и заговорить. Она даже не сказала ей спасибо. И сама не знала почему. Возможно, ее останавливала разница их положения. Разница в том, что она – Хельга – была необразованной крестьянкой, в то время как эта девушка-воин умела и колдовать и драться одинаково великолепно. Ее гордая осанка, ее вскинутый подбородок, ее дорогой костюм и меч с серебряным эфесом не позволяли прировнять ее к местным жителям…
Вокруг почему-то стало тихо. Но ей совершенно не хотелось отрывать взгляда от огня и поднимать голову, чтобы узнать, что происходит вокруг. Странное оцепенение нашло на Хельгу. Ей было все равно. Все равно, что происходит, все равно, что будет после, что будет с ней лично… И даже боль от мысли, что Эрерху больше нет, не тревожила. Она была, но была какой-то далекой и призрачной.
Хельга продолжала сидеть здесь – в сумерках – и ждать, сама не зная чего. А еще – она могла вспоминать. Вспоминать свое детство. Могла убежать туда ненадолго, чтобы не думать ни о чем. Спрятаться там от этого чужого мира в том, – другом…
…Она помнила Ирландию до сих пор, несмотря на то, что была тогда совсем ребенком. Эрерху часто ходила в лес вместе с ней и показывала всякий раз что-то новое. Загадочных существ, диковинные растения… Пару раз она даже брала ее с собой на «собрания». Почему-то память не сохранила подробностей. Хельга помнила лишь, что была ночь. И они с Эрерху отправились в лес, туда, где сама Хельга ни разу не была. Был каменный круг и люди стоящие в этом круге. Они говорили на непонятном языке, на них были одеты плащи… И когда все слова были сказаны, Хельге поручили подойти и зажечь огонь в центре круга. Она помнила лишь, как волновалась, и как дрожали ее руки…
Уже будучи взрослой, Хельга поняла смысл этих ночных «собраний». Ее хотели «посвятить». Позже она узнала от Эрерху, что друиды часто выбирали себе учеников, чтобы посвятить их в тайны магии и приобщить к их обществу. Выбирали учеников среди способных детей – будь то дети волшебников или магглов. Друиды просто забирали их, обменивая на что-то очень ценное. Родители иногда были не против, желая, чтобы их дети были причастны к этой высшей касте жрецов. Особенно магглы. Они сами охотно отдавали ребенка на воспитание друидам, если у того обнаруживались магические способности. Возможно, так когда-то отказались и от нее… Хельга старалась не думать об этом.

Но видимо, посвящения не получилось. Она и Эрерху в срочном порядке уехали в Англию и поселились в Кенте. В Ирландии стало неспокойно. Местные лорды воевали за свои владения, династия МакГриффинов делила трон… От когда-то всесильной касты друидов остались жалкие напоминания, большинство из них покинуло цветущие луга и поющие ручьи…
Но Хельга помнила все те чудеса, на которые были способны эти великие люди. Наиболее могущественные жрецы могли управлять стихиями, оживлять растения, ограждать себя непроходимыми чащами, ходить, не оставляя следов. Немногие умели превращаться в животных, в птиц, особенно воронов или ворон, в лошадей и быков. В случае опасности друиды могли поднять на войну силы природы. По их приказу густолиственные дубы двигались навстречу врагу и даже сражались. Им помогали и камни, и почва, и дождь, и гроза… В них сиял священный огонь, они были наделены силой… И даже их взгляд казался особенным…
Здесь, в Англии, Эрерху стала другой. Более замкнутой, как и местные жители. Она могла молчать весь день, размышляя о чем-то, могла уйти в лес и не появляться целые сутки. Она готовила отвары и по старой привычке помогала людям. Лечила, спасала от порчи или привораживала, иногда гадала… Но все это было так мелочно… Все эти людские страстишки… Хельга видела, как в ее наставнице день за днем угасал огонь. Ее взгляд потухал и загорался лишь тогда, когда она принималась вспоминать Ирландию, или когда начинала рассказывать Хельге очередную тайну магии друидов. Но с каждым разом это происходило все реже и реже…
…Солнце скрылось совсем, не оставив ни единого лучика, и даже с неба уже сошел багрянец. Хельга потерла одну ладонь о другую, чувствуя, как закоченели пальцы. Изо рта клубочками вырывался пар. Сосредоточившись, она пристально посмотрела на угли, что уже не давали ни тепла, ни света. Она собрала всю свою внутреннюю силу, и на головешках вспыхнул огонь. Совсем маленький и почти негреющий. Скоро он должен был погаснуть. Хельга могла зажечь еще – огонь, как природная стихия, поддавался ей. Но в таком состоянии, разбитая и измученная, она не могла долго его поддерживать.
Хельга протянула руки поближе к танцующему из стороны в сторону узкому пламени. И прикрыла глаза, чувствуя, как тепло растекается по замерзшим ладоням. Ей совсем не хотелось думать о том, что будет дальше.

***
День угасал, как и все вокруг. Стихали звуки, топот копыт норманнских лошадей становился еле различимым в сумеречном тумане. И вместе с сумерками наступала тишина. Напряженная, как натянутая тетива, прозрачная как острый осколок стекла, ожидающая. Не было больше слышно криков или лязгов оружия и доспехов. Все замерло, созерцая оставшийся разор.
Немного погодя, люди, что остались в живых, начали приходить в себя. Кто-то искал своих близких среди лежащих тут и там грязных искалеченных тел… кто-то помогал раненным, переносил их под крышу… вдалеке плакали дети и цеплялись за юбки краснолицей растрепанной женщины…
Почему-то именно сейчас Ровена подумала о родителях. Она очень редко обращалась к этим мыслям, она запретила себе даже мельком касаться этой темы, дабы не бередить и без того саднящую рану. Но сейчас воспоминания разом нахлынули на нее.
Ровена знала, что значит остаться без близких. Знала, что такое боль потери. Хотя, слово потеря, подумала она, здесь звучит как-то по-собственически. Ты не мог потерять то, чем никогда не владел. Но когда твои близкие покидают тебя, и ты остаешься один, то думаешь лишь о том, что они никогда не обнимут тебя, ни улыбнутся тебе, что они больше не принадлежат тебе, и ты ни в силах это изменить. Ты чувствуешь лишь собственную боль, неимоверную тоску собственника, у которого отняли вещь, и он точно знает, что больше к этой вещи не прикоснется и не сможет ей владеть. Это боль эгоиста…
Сейчас на ум ей пришли где-то прочитанные строчки, что человек умирает столько раз, сколько раз умирают его близкие.
Ведя Афелиата за поводья, она шла среди разрушенных домов, кое-где еще догорающих, среди изувеченных тел и рыдающих людей, и старалась не смотреть вокруг – было просто невыносимо видеть весь этот кошмар. К горлу подкатывала тошнота, а голова шла кругом, ей не хватало воздуха. Хотя может, это просто от зависшего в воздухе дыма.
Сумерки постепенно заполняли пространство, и в мутном небе сквозь рваные грязные облака проступила полная луна. Небо казалось закопченным. Ровена поежилась и обхватила себя за плечи, ей почему-то стало неожиданно холодно – от ночного тумана по телу пробежали мурашки. И еще – ей было немного страшно.
Большая теплая ладонь мягко легла ей па плечо. Она вздрогнула и обернулась – сэр Годрик.
– Все хорошо?.. – обеспокоено поинтересовался Гриффиндор, всматриваясь в ее бледное лицо. Она лишь слабо кивнула в ответ. И перевела взгляд, приглядевшись сквозь туман – к ее удивлению рядом с сэром Годриком стоял священник. Их взгляды встретились, но пастор первым отвел глаза.
Гриффиндор снял плащ со своих широких плеч и накинул на плечи своей подопечной. Ровена бледно улыбнулась в ответ, надеясь, что улыбка выражает благодарность. Раздавшийся в сумерках топот копыт заставил их обернуться.
– Шэклболт, – поприветствовал Годрик подъезжающего на лошади друга. – Мы так и не поздоровались с тобой, дружище. Спасибо, что присоединился к нам.
Сэр Шэклболт спешился и пожал руку Гриффиндора. Лицо его было таким же обеспокоенным, как и у всех.
– Это ужасно, Годрик… просто… ужасно… У меня нет слов. Магглы такие жестокие… Зачем они это делают?.. Зачем убивают друг друга?..
И Ровена горячо согласилась с ним про себя. Он выразил то, что она пыталась сформулировать последние полчаса.
– Магглы?. – резко вступил в разговор священник, вскинув взгляд. – Что за уничижительное слово?.. Мы вполне нормальные люди. Лучше, чем ваши эти… – он умолк, подбирая слова, но затем продолжил свою мысль: – И к тому же, мы сражались, как могли. А эти чужеземцы как раз действовали с подачи волшебников, колдуны хотят захватить наши земли.
Услышав это, Ровена возмущенно воззрилась на священника, смерив его взглядом:
– О чем вы говорите?.. Если среди норманнских захватчиков были волшебники, это еще ничего не значит. Может, магглы заплатили им за помощь?.. Между прочим, мы тоже помогали вам и тоже применяли магию для вашей же защиты… Вы лично обязаны своим спасением сэру Годрику. Как говорится, aliena vitia in oculis habemus, а tergo nostra sunt.
Губы священника задрожали от возмущения, он не мог стерпеть подобных упреков от какой-то девчонки. Кто она такая, что возомнила о себе?.. Он набрал побольше воздуха в легкие, чтобы поставить эту выскочку на место, но громкий голос Годрика Гриффиндора не дал ему возможности продолжить:
– Хватит! – Он примиряющее поднял руку. – Мы сейчас должны думать не об этом, – Годрик задумчиво посмотрел на разрушенные дома и людей, которые в бледном свете луны казались лишь неясными тенями и силуэтами. – Нам надо помочь раненным. Разворошить руины, посмотреть, есть ли там кто-нибудь живой. Потушить еще не сгоревшие дома, пока пламя не охватило лес. И еще – позаботиться об осиротевших детях. – Он посмотрел на священника. – Может, под крышей вашей церкви найдется место и им…
Пастор раздраженно скрестил руки на груди и уставился на Годрика:
– Неужели вы собираетесь заниматься всем этим?.. Это не ваше дело!.. Мы сами позаботимся о наших детях. Успокаивать боль – дело Бога! Как вы вообще можете рассуждать о наших заботах, когда вы не имеете никакого отношения ни к нам, ни к нашей земле, ни к нашей вере… Идите и приносите жертвы своим богам, и радуйтесь нашим несчастьям…
Ровена хотела возразить, но Гриффиндор кинул в ее сторону предупреждающий взгляд, и она лишь возмущенно замолчала, поплотнее укутавшись в широкий плащ сэра Годрика.
Гриффиндор молча всматривался в лицо священника в сумерках.
– Значит, не хотите путаться с язычниками?.. Но ведь это ваши же люди… В любом случае, мы сделаем все, чтобы им помочь, и я надеюсь, что вы присоединитесь к нам. Я могу рассчитывать на вас?..
Священник не смотрел на волшебника. Он лишь двинулся вперед – к людям, бросив через плечо:
– Это не мы присоединимся к вам, а вы – к нам. Я сам займусь раненными и детьми. Когда мы поможем этим несчастным, прошу лишь об одном – уезжайте, как можно скорее… вы – нежеланный гость.
Но тем не менее, в сухом голосе пастора слышались нотки расположения и, возможно, даже благодарности за спасенную жизнь.
Годрик молча кивнул, глядя вслед священнику. Затем повернулся к Шэклболту:
– Я думаю, сначала надо заняться пожарами. Ровена пока может посмотреть есть ли раненные в обрушившихся домах. Она может поднять руины, заклинание левитации у нее получается великолепно, и вытащить людей… Я начну отсюда, а ты можешь взять на себя левый край…
Но Шэклболт лишь скептически посмотрел на друга. Он помолчал, перекатившись с пятки на носок и обратно.
– Знаешь, Годрик, – наконец, произнес он, – не стоит торопиться. Подумай. Никто не просил тебя о помощи. Даже этот маггловский святоша говорит, что нам здесь не место. Магглы неблагодарны. Чем больше ты им поможешь, тем больше они будут роптать на тебя. И потом, это война магглов, мы здесь не при чем.
Годрик резко обернулся к нему. Так резко, что Ровена, наблюдавшая за мужчинами, вздрогнула от неожиданности:
– Это война между норманнами и английским народом, – сквозь зубы проговорил Гриффиндор, его глаза полыхали яростью. – И мы должны держаться вместе. Мы – это магглы и волшебники. Если не хочешь мне помочь, можешь уезжать, я не буду осуждать тебя.
Затем он вскочил в седло и направил лошадь к ближайшему еще горящему дому. Шэклболт кинул беглый взгляд на Ровену и усмехнулся:
– Повезло вам с наставником. А мне с другом. Он ведь прекрасно знает, что я не могу его бросить. Проклятье…
И последовав примеру Годрика, он также умчался прочь, тут же превратившись в еще один неясный силуэт под лунным светом.
Ровена вздохнула, глядя как ее дыхание превращается на холоде в пар. Она думала, что самое тяжелое осталось позади. Самым главным, казалось, было избавиться от чужеземцев. Но, похоже, война только началась.

***
Окружающий мир отнюдь не шел им навстречу. Неожиданно поднявшийся ветер только усиливал возможность того, что огонь перекинется на деревья или уцелевшие дома. Ровена подумала, что хорошо бы было, если бы вдруг пошел дождь, тогда сэру Годрику и Шэклболту было бы легче справиться с пожарами. Осень была поздней, но дожди все еще случались. Однако в этот раз, даже не смотря на то, что все небо было затянуто тяжелыми тучами, судя по всему, никаких осадков не предвиделось. И даже луна скрылась, словно испугавшись увиденного. Мир погрузился в черноту. Приглядываясь в темноте к каждой мелочи, Ровена тихо прошептала «Lumos», но заклятье не очень помогло, освещая лишь пространство перед собой на расстояние вытянутой руки и погружая в еще большую темноту все окружающее.
Ровена объезжала разрушенные дома, чувствуя, что только зря теряет время. Во-первых, таких было совсем немного – большинство из них либо были сожжены, либо догорали сейчас. Во-вторых, Ровена почему-то была уверена, что под обломками точно никого нет – люди должны были услышать и выбежать наружу. Но привыкнув всегда выполнять то, что говорит ее наставник, она снова и снова с помощью магии поднимала обломки стен, перекрытия, балки, и, прищурившись, пыталась разглядеть, есть ли под ними кто-нибудь.
Она откидывала обломки в сторону, вытягивала руку с горящей Люмусом палочкой вперед, и ничего не обнаруживала. Только вещи: стол с отломанной ножкой… осколки посуды… развалившаяся кровать… одежда, что была разбросана повсюду… Один раз она увидела среди прочих вещей растрепанную куклу и деревянную лошадку, у которой отломилась голова… Ровене не хотелось думать, что стало с детьми, которые здесь жили.
Все ее находки еще сохраняли недавние следы жизни, люди были застигнуты за своими обычными делами – ужин, домашние хлопоты, дети – за играми… И теперь сиротливо раскиданные атрибуты их жизни лишь вызывали щемящую тоску. Ровена так и не обнаружила никого, подъезжая уже к последнему оставшемуся дому. Наверное, отсутствие кого-либо под руинами к лучшему, философски рассудила она. Хотя совершенно неизвестно, что стало с этими людьми потом…
Последний непроверенный ей дом не был разрушен до конца – только одна его половина лежала никчемной чернеющей в ночи грудой обломков, сохранившаяся часть уродливо высилась в темноте, демонстрируя «внутренности». Мебель на сохранившейся половине была также поломана, разбросанные вещи… Подняв обломки Ровена мельком оглядела пространство, сразу убедившись, что и здесь никого нет. Она уже, было, развернула лошадь, когда услышала странный звук. Высокий и короткий не то вскрик, не то всхлип. Ночная птица?.. Какой-нибудь затаившийся грызун?.. Звук повторился, и, заинтригованная, она спешилась, подойдя к дому. Прошагав по обломкам, засыпанным известкой, и осколкам стекол, она поводила перед собой светящейся палочкой несколько раз туда-сюда, прежде чем увидела источник этого звука.
Ребенок. Мальчик лет девяти. Забившись в самый темный угол, он обхватил себя руками, уткнувшись головой в колени, и сотрясался от рыданий. Он поднял голову лишь тогда, когда Ровена подошла к нему совсем близко, осветив его бледное лицо рассеянным светом Люмуса.
– Привет… – Она нагнулась к нему.
Мальчишка таращился на явившуюся незнакомку, ничего не говоря. Слезы продолжали стекать по его щекам, он пару раз моргнул.
Ровена тоже некоторое время молча смотрела в ответ, а затем присела рядом посреди обломков. Она понятия не имела, что говорить плачущему ребенку. Она никогда не успокаивала детей, да и не общалась с ними близко, по большому счету.
– Почему ты плачешь?..– спросила она негромко, стараясь, чтобы в голосе были теплые нотки. – Ты здесь один?..
Наконец, словно придя в себя, мальчик кивнул и всхлипнул, слезы полились с новой силой, он постарался их вытереть.
– Не плачь… – Это было единственным, что Ровена могла произнести. У нее мелькнула мысль, что она, наверное, должна привлечь ребенка к себе, погладить, успокоить… Но она не могла себя заставить этого сделать.
– Они умерли… – Вдруг тихо произнес мальчик, нарушив тишину, заставив Ровену вздрогнуть:
– Кто?..
– Мои родители… – мальчика затрясло. Голос был тихим, но пугающим, полным горя и невыразимой ярости. – Умерли… Я сам видел… Они… Эти люди в железных костюмах… на лошадях… Они приехали и.. Они их… Они…
Резкий звук взрыва, прервал его сбивчивую речь. Ровена обернулась. Засыпав пол мелкими осколками, лопнуло стекло, чудом уцелевшее в одном из оконных проемов. Мальчик даже не обратил внимания, но сама Ровена быстро смекнула, что к чему. Такое случалось и с ней самой. Она кинула на него короткий взгляд.
– Как часто это у тебя случается?..
Мальчик непонимающе поднял к ней заплаканные глаза:
– Что?..
– Магия... волшебство… – нетерпеливо пояснила Ровена. – Как давно у тебя получается колдовать?.. Ты разбил стекло… Разве ты не замечал, что когда сердишься, то можешь разбить что-нибудь, как сейчас например… Что твои желания вдруг исполняются сами собой… Что предметы передвигаются от твоего взгляда…
Глаза ребенка стали еще больше:
– Только пару раз… – испуганно произнес он, – однажды в руках у тетушки лопнула чашка, когда я очень на нее рассердился… А еще, когда я не хотел работать в поле, серп поднялся в воздух и разломился напополам… Папа сказал тогда, что в меня вселился дьявол и повел к священнику…
Ровена не смогла сдержать усмешки.
– Твои папа и мама были магглами?..
– Кем?..
Ровена не стала повторять вопрос. Если ребенок не знает, кто такие магглы, то и спрашивать нечего. Она ненадолго задумалась, как дальше поступить. Ребенок с магическими способностями да еще в семье магглов…
– А кто вы?.. – вдруг нарушил тишину мальчик, изучая ее лицо взглядом.
Ровна отвлеклась от размышлений:
– Меня зовут леди Ровена. Я и сэр Годрик живем недалеко от Саутфлита, но я часто здесь бываю. А как твое имя?..
– Эдгар, – коротко ответил ее новый знакомый. Он больше не плакал, лишь мокрые ресницы свидетельствовали о его горе да еще редкие всхлипы, прерывающие дыхание.
– Прямо как короля, – улыбнулась Ровена. – Был такой король – Эдгар.
Мальчик кивнул. Они помолчали какое-то время, но Ровена первой нарушила тишину:
– Послушай… – мальчик поднял к ней голову. – Священник позаботиться о тебе. – Она снова усмехнулась про себя, увидев, как поменялось его выражение лица. Видимо, все волшебники так относились к священнослужителям. – Так нужно, Эдгар. Все будет хорошо. Есть еще такие же дети, как и ты, о которых тоже позаботиться церковь…
Он опустил взгляд, уставившись в темноту.
– Я не хочу… я хочу… чтобы мои родители снова были живы… Я хочу, чтобы все было как раньше... Ведь вы же сказали, что я могу исполнять свои желания…
Ровена тяжело вздохнула. До чего же трудно с детьми. Как ему объяснить?..
– И я тоже, Эдгар. Поверь, я тоже хочу, чтобы погибшие люди вдруг снова стали живыми... Но тут мы с тобой бессильны…
На минутку ей подумалось, что внутри каждого взрослого, по сути, живет тот же ребенок, который также страстно желает о несбыточном…
– Ты не одинок, не бойся. О тебе смогут позаботиться…
Он молча кивнул. Ровена могла поспорить, что слезы вновь покатились по его щекам. Ей снова стало неловко при виде его горя. Все-таки, она должна была что-то сказать.
– Я тоже потеряла в детстве родителей. И мне тоже было страшно… Но я сумела это пережить… Видишь?..
Она снова замолчала, где-то на задворках сознания снова пришли мысли о родителях. Она почему-то никак не могла вспомнить, как долго она сама плакала, когда узнала, что их больше нет, и кто тогда успокаивал ее. Сознание, видимо, стерло этот момент из памяти… Глядя в темноту и слушая, как ночной ветер шелестит под обломками, Ровена поняла, что не может больше вот так сидеть здесь и вспоминать…
– Я должна тебе кое-что сказать, Эдгар, – быстро заговорила она, повернувшись к мальчику. – Тебе нужно знать, что ты – особенный. Ты – волшебник. Понимаешь?.. Все эти чудеса, они случались с тобой не просто так.
Она заметила, как глаза ее юного знакомого становятся все больше и больше. Он смотрел на нее не отрываясь. Но в его взгляде не было ни капли сомнения – словно он всю жизнь знал, что когда-то явится незнакомка и скажет ему, что он – особенный.
– Еще, – продолжала Ровена наставительно, – я очень прошу тебя, попытайся сдерживать себя, чтобы не выплескивать свои магические силы на все подряд. Ты останешься жить у священника, и старайся не показывать ему, чем ты владеешь. И еще… Я бы не хотела, чтобы эта сила пропала в тебе. Это очень ценный подарок. Как только ты более менее обустроишься, я приеду проведать тебя. Если захочешь, я научу тебя, как пользоваться магией, как произносить заклинания… И всему остальному… Хорошо?..
Мальчик потрясенно кивнул.
– Вот и славно, – успокоено кивнула в ответ Ровена и поднялась. – А теперь, пойдем со мной, я отведу тебя к священнику. Все будет хорошо.
Помедлив, она все-таки подала руку мальчику, и он поднялся вслед за ней.

Священник, Гриффиндор и Шэклболт уже ждали ее, снова что-то бурно обсуждая. Недалеко от них стояли люди – в большинстве своем дети, но и некоторые взрослые, оставшиеся без крова. Кто-то зябко кутался в плащи, дети сиротливо жались друг к другу и смотрели на все вокруг большими печальными глазами.
Ровена вела под уздцы Афелиата, на котором сидел Эдгар. Ей захотелось доставить ее новому знакомому небольшое удовольствие и прокатить его верхом. Хотя, конечно, она не могла бы компенсировать этим все его горе. Но тем не менее, лицо мальчика просветлело.
Она как раз помогла ему спуститься вниз, когда священник что-то резко произнеся напоследок, отошел от волшебников и позвал людей за собой, двинувшись прочь. Схватив Эдгара за руку, Ровена еле успела его догнать.
– Святой отец, – позвала она, отметив, что это обращение в ее устах прозвучало как ерничество. – Подождите. Я нашла еще одного мальчика… думаю, вы знаете его… его зовут Эдгар, – она подтолкнула ребенка вперед, усмехнувшись тому, как расширились от удивления глаза священника. Он поджал губы:
– Да, я его знаю. Раньше он был одержим дьяволом.
Эдгар хотел возразить, однако Ровена не дала ему этого сделать, произнеся вперед:
– Нет, это чудесный ребенок. И он нуждается в вашей заботе и в вашей крыше над головой. Ведь церковь всегда помогает сиротам… Неужели вы позволите перед лицом Бога…
– Не смейте рассуждать о нашей вере и нашей церкви!.. – вдруг взорвался пастор, видимо, уже накрученный разговором с Годриком и Шэклболтом. – Я… – он подыскивал слова, – я не нуждаюсь в ваших увещеваниях!.. Я вообще не хочу вас знать!..
Развернувшись на пятках, он хотел, было, пойти прочь, но словно что-то вспомнив, повернулся обратно и взял Эдгара за руку, дернув с собой. Ровена молчаливо смотрела им вслед, ответив улыбкой Эдгару, который на прощание к ней обернулся.

***
– Ну что ж, – Годрик посмотрел на подошедшую к ним Ровену. – Actum est, ilicet! Я думаю, мы можем отправиться домой… Нам показали, что мы здесь не желанные гости.
Шэклболт кивнул, усмехнувшись, и запрыгнул в седло.
– Я предупреждал тебя Годрик. Это магглы.
Гриффиндор ничего не ответил, лишь поднял руку в прощальном жесте.
– Доброго пути! – кивнул Шэклболт, перевел взгляд на Ровену, кивнул еще раз, и умчался прочь. Темнота тут же скрыла его, хотя в тумане топот копыт затих не сразу.
Ровена вздохнула. Дорога домой была не такой уж и близкой, и ехать в ночи было небезопасно. Она дотронулась до палочки, словно проверяя, на месте ли она. Потом запрыгнула в седло, и сэр Годрик последовал ее примеру.
Ночь окончательно сгустилась и заволокла темнотой и холодом все вокруг. Ровена зажгла палочку Люмусом, чтобы видеть дорогу, и окинула прощальным взглядом еле различимые дома. Что-то не давало ей двинуться вперед, словно она забыла что-то сделать, какая-то навязчивая мысль, которую она никак не могла оформить в слова, вертелась в сознании.
Она почувствовала на себе вопросительный взгляд сэра Годрика, который уже направил лошадь к дороге и нетерпеливо ожидал свою подопечную.
Ровене нужно было собраться с мыслями.
– Мы можем задержаться еще на минутку? – попросила она, не объясняя ничего Гриффиндору. – Сейчас…
Она снова задумчиво обвела взглядом разрушенную деревню, когда, наконец, поняла, в чем дело. Маленький едва заметный огонек, светящийся в ночи, тут же привлек ее внимание. Кажется, это был дом рыжеволосой крестьянской девушки, которую она спасла… Ровене необходимо было знать, что с ней случилось. Она развернула Афелиата, услышав, что Годрик, не добившись от нее вразумительного ответа, последовал за ней.
Когда она подъехала, огонек почему-то погас, однако, тут же вспыхнул вновь – более бледный. Едва бьющееся пламя осветило склоненное лицо рыжеволосой девушки, сидящей среди обугленных бревен. Она задумчиво и отрешенно смотрела на пламя, словно не замечая окружающего мира.
Ровена спешилась и тихо подошла поближе.
– Как вы зажгли огонь?.. Магия?.. – осторожно поинтересовалась она, глядя на нее сверху вниз.
Незнакомка вздрогнула и резко подняла голову. В этот раз Ровена смогла рассмотреть ее более детально. Ее лицо было слишком бледным, под глазами залегли черные тени. Волосы, собранные в этот раз в пучок, спутались и горели в отблеске огня ярким пламенем. Темные глаза, контрастируя с буйством волос, светились спокойным бархатистым взглядом.
Одета она была бедно и необычно для здешних мест. Здесь никто не носил такие длинные платья, какое было на ней – зеленого цвета из грубого сукна, чуть обмахрившееся по низу и рукавам. Руки и шея ее были увешаны всеразличными браслетами и талисманами. Ровена еще раз окинула ее взглядом, прикидывая, сколько ей лет. Возраст было угадать трудно, несмотря на усталость и бледность, лицо казалось молодым, а вот во взгляде читалось, что эта девушка уже многое знает о жизни. Несомненно, она была старше самой Ровены.
Девушка тоже внимательно всмотрелась в лицо Ровены, с каким-то жадным любопытством, от которого Ровене стало не по себе… Но от этого молчаливого изучения друг друга их избавил подъехавший Гриффиндор. Удивленно посмотрев на обеих девушек и задержавшись взглядом на рыжеволосой, он спешился и подошел ближе, поклонившись в знак приветствия.
Девушка смотрела на гостей, широко распахнув глаза. Секунду она не могла подобрать слов, затем вскочила, свернутый пергамент, что покоился на ее коленях, упал, и она наклонилась за ним. А затем нерешительно посмотрела на пришедших.
– Добрый вечер, – произнес Гриффиндор немало удивленный, зачем Ровене понадобилось ехать сюда.
Крестьянка лишь слабо кивнула, не отрывая от них взгляда.
– Она владеет магией, – тихо сказала Ровена, повернувшись к Годрику, однако незнакомка услышала ее и слабо улыбнулась.
– Нет, нет… – тихо произнесла она. Ее голос был глубоким и казался таким же бархатистым и мягким, как и взгляд темных глаз. – Я… не умею...
– Но ведь я видела, как вы сами зажгли пламя… Я правда видела, – снова обернулась Ровена к Годрику. И кинула на рыжеволосую девушку еще один взгляд. В ней было что-то необычное. – Как вы это сделали?.. Без палочки?..
Та лишь неуверенно кивнула в ответ, поежившись от холода. Пламя светилось едва заметным огоньком и скоро должно было погаснуть.
– Я умею некоторые вещи… – она говорила со странным акцентом, словно просторечный деревенский говор, и Ровене приходилось внимательно слушать ее, чтобы понимать. – Но… Я никогда не держала волшебную палочку в руках… Это происходит само собой…
Она помолчала.
– Вы просто потрясающе колдуете, – эти слова уже были обращены к Годрику. Он лишь удивленно посмотрел на нее и слегка улыбнулся в рыжую бороду. – И… Я хотела поблагодарить вас… – продолжила незнакомка, глядя на Ровену.
– Не стоит… Это сделал бы каждый, – ответила Ровена. И тоже улыбнулась. Так просто, казалось, быть великодушной.
Но мысли ее уже переключились – свитки, что держала в руках эта крестьянская девушка. Это те самые, за которыми она так рьяно бросилась в тот раз?.. Интересно, что в них?.. Что-то важное?..
Сквозь хоровод мыслей до нее долетал низкий голос Гриффиндора:
– Можно узнать у вас как ваше имя?..
И тихий ответ девушки:
– Хельга….
И снова сэр Годрик:
– Красивое имя.
И опять незнакомка:
– Кельтское…
– Да, я знаю. Вам, наверное, уже известно мое – сэр Годрик Гриффиндор. А это леди Ровена Ровенкло.
Ровене пришлось поднять взгляд к ним и кивнуть.
– Ровена... – тихо повторила Хельга и задумалась. – Напоминает уэльское имя Ронвен…
Ровена не ответила, пожала плечами. Видимо, родителям захотелось назвать ее – саксонку по крови, – именно так, на уэльском.
– А что у вас за свитки?.. – не вытерпев поинтересовалась она. Но Хельга почему-то смутилась.
– Я не могу вам сказать. – Ее взгляд стал непроницаемым, она словно ушла в себя, внутренне сжавшись. – Они… – голос перешел почти на шепот, – принадлежали Эрерху…
Ровена не поняла, что имела она ввиду. И уточнила:
– В них что-то очень важное?..
– Ровена, – тихо предупреждающе произнес Годрик, тронув ее за руку, – не сейчас, – и снова посмотрел на Хельгу: – Вы остались одна?.. Почему вы здесь?.. Вам есть куда пойти?..
Она лишь покачала головой, зябко поежившись, и снова уставившись на тусклое пламя.
– Я... жила вместе с ней, – вдруг задумчиво произнесла она, – с Эрерху… Она многому меня научила… Она знала тайны древних кельтов… друидов…
Друиды?.. Ровена с большим интересом посмотрела на девушку, словно оценивая ее по-новому – казавшая несколько простоватой, она, видимо, скрывала в себе не один секрет.
– Она умерла сегодня утром от гномьей лихорадки… – продолжила Хельга. В ее голосе была глубокая грусть, хотя она постаралась ее скрыть. – Больше у меня никого не было... Все, что осталось после нее – вот эти свитки, написанные ее рукой…
Ее слова повисли в ночной тишине. Слушая треск пламени, которое все еще продолжало гореть на обугленных головешках, Ровена второй раз за вечер ощутила себя неловко. Она смотрела на эту девушку, которая, видимо, глубоко переживала потерю близкого человека, и не могла сказать даже пару слов в утешение. Исцелять душевные раны она никогда не умела.
Да, она видела страдания людей, и сердце сжималось каждый раз при их стонах боли, при виде их разрушенных домов, при виде плачущих детей… Но когда дело до ходило до какого-то конкретного человека… Она чувствовала себя беспомощной, бесполезной. Что она могла сделать даже для вот этой крестьянки?.. Сказать, что все будет хорошо, словно маленькому ребенку?..
И еще, Ровена с какой-то внутренней неприязнью отметила, что дальнейшая судьба этой девушки беспокоит ее не так сильно, как должна бы. Гораздо интереснее было заглянуть в злополучный пергамент на коленях крестьянки и узнать, наконец, что в нем. Наверняка, там должно быть что-то невероятное, если она упоминала магию друидов…
– Ваш священник может помочь вам, – снова заговорил Годрик. – Он обещал дать приют в церкви всем, у кого сгорел дом или чьи родственники погибли, и я думаю…
Но Хельга лишь покачала головой, печально улыбнувшись.
– Нет, нет… Я не пойду. Он ненавидел Эрерху… и ненавидит меня… Он просто меня не примет…
– Я мог бы поговорить с ним, – настойчиво произнес Гриффиндор.
Хельга подняла на него взгляд темных глаз, в рассеянном свете пламени они казались бездонными колодцами:
– Я не хочу его помощи…
Годрик задумчиво помолчал, погладил короткую рыжую бороду.
– Я могу вам предложить место под собственной крышей. – Ровена с удивлением слушала своего наставника. А он почему-то старался не смотреть на нее. – Вы не должны оставаться здесь. Одна, без крова и пищи… Что вы намерены делать?.. В моем доме достаточно места, и я был бы рад…
Хельга опять покачала головой, на этот раз более настойчиво.
– Спасибо за помощь… Я, правда, бесконечно вам благодарна. И вам и леди Ровенкло, – она кивнула в сторону Ровены. – Но я не могу принять ваше предложение…
Годрик снова замолчал, сбитый с толку. Он привык совершать благородные поступки и делать широкие жесты, но он совсем не привык, когда от его помощи так легко отказывались.
– Ну что ж… – тяжело вздохнул он, – помните, что двери моего дома всегда открыты для вас. Человеку трудно оставаться одному, переживая свое горе. Тем более в вашей ситуации…
Хельга лишь опустила взгляд, сжав губы. Свитки по-прежнему были зажаты в ее руке. И Ровена кинула на них еще один досадливый взгляд.
– Я всегда буду рад помочь вам, – продолжал Годрик. Он снял со своих плеч плащ, который недавно возвратила ему Ровена, и накинул на плечи рыжеволосой девушки. Она удивленно вскинула взгляд и, было, запротестовала, но Гриффиндор уже развернулся и направился к лошадям. Запрыгнув в седло и подождав, когда это сделает Ровена, он посмотрел на Хельгу сверху вниз. Бледная, печальная, сжавшаяся под его ярким алым плащом, она казалась позабытым родителями ребенком.
– Может, вы все-таки решитесь, – снова начал он. Но на губах девушки лишь появилась едва заметная грустная улыбка. Она слабо мотнула головой, на что Годрик пожал плечами и поднял руку в знак прощания.
Темнота быстро поглотила их, когда он и Ровена понеслись прочь, звуки лошадей стихали, а Хельга все смотрела им вслед.
На душе было горько и тяжело.
Она не хотела думать, почему отказала этому благородному и добрейшему человеку. Не хотела вспоминать взгляд его гордой спутницы и ее спасительницы, одетой как юноша. Не хотела гадать, была ли встреча с этими людьми знаком, о котором говорила Эрерху, - она и так знала, что была.
Хельга лишь плотнее укуталась в плащ Гриффиндора, пахнущий дымом и кровью сражения, и снова уставилась на огонь. Ночь обещала быть длинной.
И хорошо: ей нужно было время – подумать.


1.Ne tentas aut perfice - Не пытайся или оставь. (лат.)
2.Ne gladium tollas, mulier! - Не берись за меч, женщина! (лат.)

3.Aliena vitia in oculis habemus, а tergo nostra sunt - Чужие пороки у нас на глазах, наши - за спиной.(лат.)
4.Actum est, ilicet! – Дело сделано, можно расходиться!(лат.)

Предыдущая главаСледующая глава