VIII. Интерлюдия. Meliora spero

Январь, 1067 г.

Зима в этом году выдалась ветреной и холодной. А снега было так много, что даже если его убирали со двора утром, после обеда он появлялся снова. Однако прелесть таких холодов можно было оценить лишь вечерами: когда окна затянуты морозным кружевом, снаружи жалобно завывает ветер, а ты сидишь возле камина, сжимая в руках чашку с медовым настоем трав, и, кажется, нет ничего уютнее, и хочется просидеть вот так целую жизнь, ни о чем не размышляя и ничего не вспоминая…
Пламя свечи отражалось в причудливых переплетениях узора на стекле и, преломляясь, играло разноцветными бликами. Как завороженная, Хельга не могла отвести от него глаз. Где–то там снаружи мела метель, плыла луна в тяжелых снеговых облаках, а из глубины дома можно было услышать низкий но громкий голос Катрины, которая рассказывала Тобиусу о сегодняшнем походе в Саутфлит, ставя между разговорами тарелки к ужину и гремя кухонной утварью. Иногда Хельга поражалась самой себе: она уже настолько привыкла к этой домашней обстановке, к голосу Катрины, к совместным трапезам, проходившим в одно и то же время. Этот дом был пропитан особой атмосферой – теплой, мягкой, но расписанной по обязанностям и делам под твердой рукой Годрика Гриффиндора.
Этот человек удивлял ее не меньше. Бесконечно добрый, заботливый, понимающий, иногда он мог вспыхнуть как пламя костра от Insendio, но тут же успокаивался. Он обладал даром прекрасного воина, много знал и разбирался в науках и магии, однако в некоторых вещах не отличался гибкостью мышления и был чересчур прямолинеен. Хельга до сих пор не могла понять, что заставило его тогда предложить ей свой кров и очаг – жалость ли, просто эмоциональный порыв?..
Они отлично ладили, словно старые добрые друзья, что знают друг друга уже сотню лет. И все равно иногда Хельга чувствовала себя обязанной. И тогда принималась с удвоенной силой заниматься домашней работой, хлопотать по дому, помогать Катрине на кухне… Годрик смотрел на эти ее рвения, по–доброму усмехаясь в короткую рыжую бороду. Он не принуждал ее ни к чему, но и не останавливал. Наверное, он понимал, конечно, понимал… И не мешал Хельге восполнять свое чувство долга, свое желание отплатить ему в благодарность…
На Ровену он смотрел по–другому. Как–то по–особому. Как на что–то, что сотворил он сам и чья большая часть принадлежит ему. И оттого, что она являлась его – его детищем, его собственностью, – она была ему дороже всего на свете. В его взгляде мелькала гордость с беспокойством оттого, что когда–нибудь этот юный уже начавший оперяться птенец все–таки расправит крылья и покинет его уютное гнездо… Хельга узнавала подобный взгляд – она видела его раньше. Точно также Эрерху смотрела на нее саму – с любовью, гордостью и с чувством собственника.
Хельга вздохнула, и пламя свечи слегка дрогнуло. Здесь под крышей дома сэра Гриффиндора она старалась не вспоминать об Эрерху. Предаваться прошлому было все еще слишком больно. И потом, она чувствовала себя виноватой. Оттого, что слишком сумбурно все было тогда, когда она покинула Саутфлит. Память сохранила лишь неясные обрывки. Пропитанные резкой болью и горечью – лежащая на кровати в цветах Эрерху… зарево заката вперемешку со всполохами пожаров из окна… шум, суета снаружи… и глаза режет от слез… а в груди так невыносимо что–то стягивает и щемит… Все нужно было сделать не так. Она не должна была оставлять Эрерху одну в доме, не должна была допускать, чтобы тело ее сгорело и превратилось в пепел, захороненный под балками их бывшего жилища… Разве это благодарность той, которая отдала ей половину своей жизни, своей заботы, своих драгоценных знаний?..
Нет… Нет, лучше не трогать то, что было. Здесь начиналась новая, может, лучшая жизнь. И старое не должно было мешать этому.
– Взгляни на иллюстрацию. Что получается в итоге?.. Хельга?.. – Неожиданно проскользнувший в ее сознание голос оборвал ее размышления.
Хельга очнулась и посмотрела на сидящую перед ней хрупкую девушку, укутанную в шаль, со светлыми заплетенными по–домашнему волосами. Лицо ее было слегка уставшим и раздраженным. Ровена смотрела со странным выражением строго требовательного учителя и ребенка обиженного тем, что его не слушают.
– Иногда у меня ощущение, что я говорю с пустотой, – сухо произнесла она и пододвинула Хельге тяжелый фолиант, раскрытый на странице, испещренной мелким почерком. – Если тебе безразличны мои старания, можешь позаниматься самостоятельно.
Хельга еле сдержала усмешку. Что–то было забавное в этом обиженном учительском тоне Ровены. Может, то, как она отчаянно пыталась казаться взрослой и умудренной жизненным опытом, хотя весь ее опыт и все знания составляли прочитанные ею книги.
Они и сейчас сидели посреди книг – в библиотеке. Это помещение всегда наводило на Хельгу некоторую задумчивость и меланхолию. Ей нравилось, что книг действительно много, ей было приятно смотреть на эти высоченные стеллажи и полки, вдыхать их запах, водить по пыльным корешкам пальцем и бездумно читать названия; чувствовалась в этом особая память, собранные знания других людей, и это действительно казалось чем–то глубоким и незыблемым. Но сидеть над желтыми страницами и хрупкими пергаментами, методично изучая строчку за строчкой, было не для нее. И в тайне она восхищалась Ровеной, уже прочитавшей большую часть библиотеки.
Сегодня здесь было неуютно. Камин еле грел, от окон шел сквозняк, и даже утепляющие заклинания, которым ее научила Ровена, помогали слабо. Хельга поплотнее укуталась в шаль. Они с Ровеной часто занимались по вечерам. Годрик поощрял их занятия и даже привез Хельге волшебную палочку. Ровена помогала Хельге изучать языки, обучала некоторым защитным чарам, бытовым заклинаниям. Немножко зельеварению. Однако, не находя отклика и живого интереса в Хельге, она стала воспринимать их занятия как нечто обременительное, и на ее лице стало частенько появляться это выражение строгого учителя к нерадивому ученику, что так забавляло Хельгу.
Самой же Ровене было интересно все, что касалось тайн и секретов природных чар. Вырастить растения одним взглядом, зажигать огонь или поднимать ветер силой мысли, общаться с животными… Она просила Хельгу научить ее, но особых успехов в этом не достигла, и похоже, ее немного раздражало то, что Хельга умеет что–то, что у самой Ровены получается не всегда…
Однако они продолжали заниматься. Кто знает зачем, – возможно, чтобы убить время, что так долго тянется зимой, возможно, чтобы сблизиться хоть чуть–чуть. И очень скоро стало понятно, что они с Ровеной никогда не будут задушевными подругами. Хотя все–таки что–то их роднило. Они обе знали, что такое потерять близких, что такое ужасы войны... Правда, ни Ровена, ни Хельга в своих разговорах никогда не касались этой темы, никогда не вспоминали о том, что было.
– Ладно, – Ровена устало вздохнула и провела рукой по лбу, – может, хватит на сегодня. Я расскажу тебе про чары Сновидений позже, в другой раз… Скоро будет ужин.
Хельга кивнула. Из кухни уже не доносился стук тарелок. Зато потянуло ароматом вкусного горячего жаркого.
Ровена поднялась, собрала разложенные на столе книги и поставила обратно на полку:
– Сэр Годрик, должно быть, уже ждет нас. Давай не будем задерживаться, – и развернувшись, направилась к выходу из библиотеки.
Хельга последовала ее примеру, захватив свечу, что стояла тут же – на столе. Ей подумалось, что и правда лучше не опаздывать, и предвкушение ужина заставило ее поторопиться.
Но вдруг она замерла на какой–то миг. Странная теплая волна прошла по телу, несмотря на то, что за окном все так же завывал ветер. Семейный ужин за общим столом, теплый камин, уютная кухня… Она счастливо улыбнулась этой нарисовавшейся в ее воображении картинке. И постояв еще секунду, растворяясь в этой затопляющей радости, она все–таки шагнула из библиотеки со свечой в руках, затворяя за собой тяжелую дверь и оставляя стеллажи с книгами в зимней темноте.

*Meliora spero. - Надеюсь на лучшее (лат.)

Предыдущая главаСледующая глава